Нью-Йорк - Резерфорд Эдвард - Страница 40

– Да не особенно, – ответил Джон.

– А я хочу еще раз услышать его на свежем воздухе, – сказала она. – Но мне нельзя соваться одной в такую толпу. Сопроводить меня было бы очень любезно с твоей стороны, – добавила она с легким укором.

После этого Джон не сумел отказать.

Холодным осенним днем они отправились по Бродвею. Миновали церковь Троицы и пресвитерианский дом собраний. Еще несколько улиц – и вот они уже шли мимо квакерского дома собраний. Чуть дальше, где вправо отходила старая индейская дорога, начиналась обширная треугольная пустошь Коммон – общественный выгон. И именно на Коммон, невзирая на холод, стекался народ. К приходу Джона и Мерси там уже собралась огромная толпа.

Посреди Коммон был возведен высокий деревянный помост. Публика была разношерстная: почтенные купцы с семействами, ремесленники, подмастерья, матросы, рабочие, рабы. Джон, оглядевшись, прикинул, что сошлось уже тысяч пять, и люди все прибывали.

Прождав больше получаса, толпа, однако, вела себя сдержанно и поразительно тихо. В воздухе витало предвкушение. И вот наконец к помосту направилось с полдесятка человек. Когда они дошли до места, один поднялся по ступеням и повернулся лицом к толпе. Джон ожидал какого-нибудь вступления, но не было ничего – ни гимнов, ни молитв. Проповедник громко прочел отрывок из Писания и перешел сразу к делу.

Джордж Уайтфилд был облачен в простую «пасторскую рубашку» с белым воротничком. На нем был длинный парик. Но даже издалека Джон рассмотрел, что проповеднику еще не исполнилось тридцати.

С какой, однако, уверенностью он вещал! Он рассказал притчу о Лазаре, восставшем из мертвых. Он довольно пространно цитировал Писание и другие источники, но внимать ему было легко. Толпа напряженно слушала с почтением к его учению. Затем Джордж Уайтфилд живописно обрисовал событие. Он не сдерживался в красках. Представьте труп, сказал он, не просто покойника в могиле, а труп смердящий. Вообразите себя рядом. Он снова и снова расписывал эту сцену столь ярко, что Джону Мастеру тоже почудился смрад разложения.

Задумайтесь же над духовным смыслом этой притчи, призвал собравшихся Уайтфилд, не только о свершившемся чуде. Ибо не подобны ли они Лазарю? Смердящие в грехе и мертвые для Бога, пока не позволят Христу воскресить себя к новой жизни! И Джон, сам того не желая, невольно подумал о собственном беспутном прошлом, ощущая глубокую, волнующую правду в словах проповедника.

Уайтфилд распекал их дальше – за леность, за грехи, за неспособность отречься от зла. Он приводил все мнимые препятствия на пути к Богу, какие мог измыслить, и разбирал каждое. А после, когда аудитория растрогалась, устыдилась и деться ей стало некуда, он приступил к наставлению.

– Придите же! – повысил он голос. – Поспешайте и следуйте за Господом! Остановитесь, о грешники! – загремел он зычно и страстно. – Уверуй же, о необращенный муж! Не медли более, говорю я тебе, и впредь не делай ни шагу по твоей нынешней стезе! – Толпа находилась в его власти. Он овладел публикой. – Прощайте, плотские похоти! – воскликнул он. – Мне больше не по пути с вами! Прощай, гордыня жизни! О, сколько в тебе рассудка! Господь простирает к нему Свою могучую десницу. Да, Он простирает! – И голос его возвысился до экстаза; толпа же взирала на него снизу – кто просветленно, кто со слезами на глазах. – Судия перед вратами. Он тот, кто явится и не замедлит быть. – Теперь он воззвал к собравшимся, время пришло, пробил тот час, что приведет к спасению. – И мы воссияем, аки звезды на небосводе в царстве нашего Небесного Отца, отныне и вовеки…

Призови он их приблизиться, прикажи упасть на колени – большинство подчинилось бы.

И Джон Мастер, сам того не желая, тоже был готов прослезиться. Его затопило большое, теплое чувство. Он глянул на стоявшую рядом Мерси и узрел, что та буквально лучится добром с такой спокойной уверенностью, какой хватило бы, проживи он с ней всю свою жизнь, для познания неведомых ему прежде и мира, и счастья, и любви.

Тогда-то он и решил жениться на ней.

Родители умоляли его повременить с объяснением в чувствах. Познакомиться с ней получше и действовать наверняка. Они смекнули, что дело было отчасти в эмоциях, возбужденных проповедью Уайтфилда, и были рады, когда вскоре евангелист покинул город, а еще больше обрадовались весной – тому, что он не вернулся.

Между тем Джон продолжал, как обычно, встречаться с Мерси.

Но даже будь он осторожен и продолжай скрывать свои чувства, к весне она не могла не понять, что его возрастающее влечение к ней способно привести к чему-то большему, чем дружба. Ему же это деликатное ухаживание было в новинку. До сих пор его отношения с женщинами были весьма прямолинейными и так или иначе разрешались стремительно. Но эта постепенная эволюция, по ходу которой он изучал ее и с каждым днем все больше ценил ее качества, вела его в неизведанный край. К Пасхе он влюбился по уши, и она не могла об этом не знать. Лишь городские волнения заставили его отложить объяснение в любви. Они и еще одно.

Он не был уверен во взаимности своего чувства.

Мерси Брюстер не ведала лукавства и мыслила независимо, но он не понимал ее отношения. Она не подавала никаких знаков. Он мог сказать лишь, что она любила его как друга и что-то – неведомо что – удерживало ее от поощрения его к большему. Недавно он недвусмысленно заявил о своих намерениях. Он выказал любовное влечение, обнял ее за талию, поцеловал целомудренным поцелуем и чуть не зашел дальше. Однако она, хотя и не вполне отвергла эти наскоки, оказала некоторое сопротивление и молча отдалилась, проявив нечто большее, чем обычную квакерскую благопристойность.

Что ж, настало время внести ясность. Он уведомил ее, что вечером зайдет и хочет побеседовать наедине, а потому она должна была понять, что произойдет. Но он не был уверен в ее ответе.

Неудивительно, что под шелковый жилет он надел на счастье вампумный пояс.

Мерси Брюстер ждала. Она оделась получше, выглядела неплохо и решила, что это сослужит свою службу.

Она уже давно переговорила с родителями о Джоне Мастере. В конечном счете ее отец разрешит. Мистер Брюстер несколько сомневался в нравственных принципах юноши, но был не слишком настроен против него. Мать знала родителей Джона и считала их почтенными людьми, не говоря об их богатстве, про которое было известно всем.

Если Джону Мастеру было легко в обществе Мерси Брюстер, то этому не приходилось удивляться. Она выросла в уютном и милом городе. Хотя Филадельфия была основана только в конце XVII века, она располагалась так удобно для южных рынков и была настолько готова принять переселенцев любых вероисповеданий и национальности, что уже превзошла размерами и Бостон, и Нью-Йорк. И может быть, безмятежность этого места объяснялась тем, что Филадельфия раскинулась не на бесплодных каменистых землях Массачусетса, а на пышнейших лугах в Америке. Сыграла свою роль и религия. Квакеры, столь выделявшиеся в городе, были народом обходительным и скрытным – полная противоположность суровым пуританам, которые основали Бостон и всегда считали своим призванием судить окружающих и помыкать ими.

Если житель Филадельфии читал книги, то и ладно, коль скоро он не навязывал их другим. Избыток учености, избыток достижений, избыток успеха – избыток всего, что могло нарушить растительный и благочестивый покой ее пышных лугов и широких долин, – предавался в счастливой Филадельфии анафеме с момента ее основания. Если Джон Мастер знал свое дело, происходил из хорошей семьи и был дружелюбным малым, то это все, что требовалось милой филадельфийской девушке.

Правда, Джон Мастер ошибся насчет одного. Он думал, что Мерси не заметила его сходства с греческим богом. Еще как заметила! Когда он впервые заговорил с ней, Мерси понадобилось все ее квакерское воспитание, чтобы остаться невозмутимой. «Я должна судить по душе, а не по внешности», – напоминала она себе снова и снова. «Но как возможно, чтобы этот божественный человек захотел тратить время на такую, как я, замухрышку?» Она долго считала, что он видит в ней лишь невинную подругу. Никто не мог заподозрить его в большем. Когда он намекнул на это раз или два, она подумала, уж не глумится ли он. Но даже когда его чувства представились более сильными, одно обстоятельство продолжало тревожить Мерси Брюстер.