Нью-Йорк - Резерфорд Эдвард - Страница 104

Если речь шла о каком-нибудь механизме, то Фрэнк Мастер всегда приходил в волнение при виде чего-то нового и смелого. Но в политических материях он, как и его прадед-лоялист, был от природы консервативен. Если уж Юг обречен на рабство, он лучше поищет компромисс. В конце концов, именно этим и занимались последние полвека правительство и конгресс. Все силы были брошены на сохранение баланса между двумя культурами. После создания рабовладельческих штатов Миссисипи и Алабама их уравновесили тремя свободными на Севере. Тридцать лет назад в Союз вступил рабовладельческий штат Миссури – и вот из северной части Массачусетса был выделен свободный штат Мэн. И наоборот, свободным Гавайям не удалось стать штатом из-за противодействия Юга, хотя рабовладельческие штаты несколько раз едва не аннексировали рабовладельческий остров Куба.

Что касалось самого рабства, то не лучше ли было на время оставить его в покое? Чернокожий считался низшим даже в большинстве северных штатов. Негры Нью-Йорка, Коннектикута и Пенсильвании могли быть вольными, но не имели избирательных прав. Закон о беглых рабах от 1850 года превратил в федеральное преступление – даже в Бостоне и Род-Айленде – невыдачу беглого раба по требованию владельца-южанина. Столь неуклюжие компромиссы могли разъярить моралистов и аболиционистов, но Фрэнк Мастер считал их необходимыми.

И в этом была разница между ним и Хетти. Фрэнк Мастер любил жену за ее ум и силу характера. Она была его интеллектуальным партнером во всем. Он понимал, что если она прочно во что-нибудь уверует, то будет помалкивать, а потому не удивился, когда она примкнула к аболиционистам. Но если он мог согласиться с ней насчет моральной правоты аболиционистов, то не делало их мудрее.

Сперва, когда она спорила с ним, он старался замять тему. Но со временем ее пыл усилился. Однажды, вернувшись с собрания, где проповедовал красноречивый священник-аболиционист, она даже упала перед ним на колени и принялась умолять:

– Рабство – зло, Фрэнк! Ты знаешь в сердце своем, что это правда. Пожалуйста, будь со мной – тебе подобные уже так и сделали! Мы не можем позволить этому продолжаться.

Для нее проблема была до того глубока и столь неразрывно сопряжена с личной нравственностью, что было невозможно не настаивать на своем. Но он не мог и не собирался.

Хетти же постепенно, не желая того, стала меньше думать о муже. А он, чувствуя, что ее уважение к нему уменьшается, несколько отгородился. Иногда у них возникали споры. Было верно, к примеру, то, что ряд городских купцов и банкиров, тронутых моральными аргументами проповедников, примкнул к аболиционистам. Но большинство – нет. Нью-Йорк перевозил хлопок, обеспечивал финансы и продавал рабовладельческому Югу товары всех мыслимых видов. Что же, Фрэнку предложить своим друзьям разориться? Хетти ответила, что пусть найдут себе другой промысел.

– А взять англичан! – напомнил он. – Они полностью против рабства, но их бумагопрядильные фабрики не закрываются, потому что хлопок собирают рабы.

– Значит, они достойны презрения, – ответила она.

Фрэнк испытал смешанное чувство обиды и раздражения, ибо эти обвинения, как он счел, могли в той же степени быть адресованы и ему.

На протяжении нескольких лет, пока отношения между Севером и Югом ухудшались, он отказывался поддаваться всякому краснобайству. И когда великий раздор не только пошел по штатам, но и зазвучал на территориях за их пределами, Фрэнк настоял на холодном рассмотрении вопроса, как если бы речь шла о практической проблеме машиностроения.

– Я люблю железные дороги, – сказала однажды Хетти, – но дело в том, что именно железные дороги породили всю эту беду.

Никто не спорил с тем, что Средний Запад нуждался в железнодорожном транспорте, и в 1854 году отцы города Чикаго сочли, что пришла пора строить трансконтинентальные линии через необъятные и дикие просторы Канзаса и Небраски. Единственной проблемой было то, что ни одна железнодорожная компания не собиралась вкладываться в строительство, пока конгресс не придаст этим землям положенный статус. И жаль, конечно, подумал Фрэнк, что после борьбы конгресс поддался давлению Юга и допустил установить на них рабство. «Дурацкое решение, – заметил он, когда это произошло. – Там и рабов-то нет, а большинство поселенцев вообще их не хочет». Но это была политика, и реальность не принималась в расчет. Политика перегретых Юга и Севера возобладала в мгновение ока.

«Небраска тянется до самой канадской границы! – посетовал Север. – Южане-рабовладельцы задумали обойти нас с фланга!» Когда же с целью огородить территории от рабства была создана новая, Северная Республиканская партия, ее вожаки, включая Авраама Линкольна, вскоре уже открыто задавались вопросом: не попытается ли Юг сделать рабство законом для всего государства? С Юга несся рев Демократической партии: «Эти северяне отменят рабство и сделают несчастного белого человека не лучше черномазого!»

Иные предложили наделить территории правом самостоятельно решить, быть им свободными землями[40] или узаконить рабство. Северные реформаторы направили в Канзас поселенцев из свободных земель, а Юг ввел туда же рабовладельцев. В скором времени начались массовые убийства. В самом Вашингтоне представитель южан врезал набалдашником трости по голове сенатору Севера.

И вот тогда, в час поистине роковой, Верховный суд преподнес Югу неожиданный подарок. В своем решении по делу Дреда Скотта он объявил, что конгресс не имеет права запрещать рабовладение на какой бы то ни было территории, а отцы-основатели и в мыслях не имели превращать чернокожих в граждан. Даже Фрэнк был потрясен. Хетти пришла в неописуемую ярость.

Наконец, чтобы подлить масла в огонь, Джон Браун совершил налет на арсенал в Харперс-Ферри, штат Виргиния, питая глупую надежду поднять восстание рабов. Затея была обречена на провал изначально, и Брауна повесили. Но Хетти моментально заявила Фрэнку:

– Джон Браун – герой.

– Он не герой! – возразил Фрэнк. – Он сумасшедший! Его атака на Харперс-Ферри была безумием! Похоже, ты забываешь, что он и его сыновья уже хладнокровно убили пятерых только потому, что те выступали за рабовладение!

– Это ты так говоришь.

– Потому что это правда.

В начале 1860 года отношения между Севером и Югом были скверны, как никогда. А Фрэнк прикинул и решил, что есть дополнительный фактор, который еще сильнее расшатывает ситуацию.

Фрэнк Мастер прожил достаточно долго, чтобы осознать наличие в огромной трансатлантической экономической системе своих великих циклов, подобным погодным. Она описывала круги от спада к расцвету и с каждым новым неизменно прирастала, однако через каждые несколько лет случались кризисы, купцы разорялись, но если проявить благоразумие, то спад мог быть таким же доходным, как и взлет.

Трансатлантическую систему уже какое-то время трепал шторм. Но пострадали не все – его собственный бизнес даже процветал. Однако кого не задело вовсе, так это крупных плантаторов с Юга. Спад ли, подъем, а мир, похоже, все больше нуждался в хлопке. Крупным плантаторам никогда еще не жилось так хорошо.

«Хлопок – король», – победоносно говаривали они и были так уверены, что с Югом им все нипочем, что даже раздавались голоса: «Если янки выберут республиканца, желая нас разорить, то к черту Союз! Пусть Юг будет сам по себе».

На Севере, разумеется, мало кто воспринял это всерьез.

– Фанфароны с Юга городят вздор, – презрительно говорила Хетти.

Но Фрэнк был не столь уверен в этом.

По его мнению, грядущие президентские выборы могли оказаться опасным мероприятием. О чем бы там ни писали в «Чикаго трибьюн», ему представлялось маловероятным выдвижение кандидатуры Линкольна от республиканцев. Несомненно, что у других шансы выше. Но тем не менее ему стало весьма любопытно взглянуть на этого субъекта и разобраться, что он за птица.

Огромный темно-красный массив Куперовского института занимал треугольный участок между Третьей авеню и Астор-плейс. Фрэнка всегда восхищал его основатель Питер Купер, промышленник-самоучка, который построил первую в Америке железнодорожную паровую машину, а после основал этот великолепный колледж с бесплатным вечерним обучением для рабочих-мужчин и дневным – для женщин. Самое сильное впечатление на Фрэнка производил Большой зал. Он был построен лишь в прошлом году для официального открытия института, но успел стать одним из самых популярных мест для разнообразных собраний.