Олег Рязанский - Дитрих Галина Георгиевеа - Страница 40

– Если ты и в самом деле рязанский, то как объяснишь свое нахождение в московском войске?

– А ты спроси у своих нукеров, почему они рязанский разъезд за московский приняли?

– Вот как! В таком случае скажи, сколько воинов у князя рязанского?

– Много.

– Это не ответ. Ты назови количество: три тысячи, пять тысяч?

– Тридцать тысяч!

– У меня больше.

– Тогда я немного ошибся. Добавь еще тысяч десять!

– У меня все равно больше!

Рязанец слегка замялся:

– Врать не стану, лично я воинов не считал, но уверен, ежели поставить их голова к голове между Сухой и Мокрой Таболой, они там не уместятся, даже, если будут стоять с руками по швам и впритирку!

Слегка замялся и беклярибек. Подозвал нукера, шепнул что-то… Нукер приосанился, сделал выпад вперед:

– Эй, ты, урус рязанский! Беклярибек разрешает тебе встать и стоя выслушать его распоряжение. За проявленное тобой мужество в связи с переходом в чужие ряды, беклярибек говорит тебе “рахмат”, спасибо” по-урусски и берет к себе на службу!

– Куда? – заволновался рязанский перебежчик.

– В сотню урусских воинов. Из числа плененных. Злых, жестоких, беспощадных, надежных, преданных! Чего пасть раззявил? Режет ухо? Но не они были первыми и ты не последний. Цени доверие, урус! Беклярибек разрешает тебе сесть и слушать сидя… Когда в Москве восседал на троне урусский князь Иван Калита, в Пекине под китайским шелковым зонтиком сидел китайский император. И главные ворота его императорского дворца охраняла привилегированная сотня урусских воинов. Впечатляет? Сиди и не вскакивай от изумления… Когда Большой Ордой управлял хан Джанибек, из крепких и сговорчивых пленных русичей формировались особые отряды, продаваемые скопом на сторону… Ну и что? Сиди и не дергайся! Один из них сумел так отличиться при дворе египетского султана, что достиг наивысшего воинского звания под именем Бейбуги Руса! Неслыханный успех! Умопомрачительный! Беклярибек надеется, что ты тоже оправдаешь его доверие и с течением времени достигнешь определенных вершин!

– Не дождется! – выкрикнул рязанец и вскочил с места.

Мамай гневно:

– Запрещаю тебе вскакивать! Хочешь ты или нет, а пути назад у тебя тоже нет. Перебежчик – не пленный, он – хуже пленного! Он оборотень, перевертыш, гадючий выползень! Если и вернешься к своим, то они скажут тебе, как и я: изменник, ублюдок, выродок! Вот и выходит, что тебе одна дорога – мне служить! Для начала, каждым утром будешь завязывать двойным узлом хвост моего любимого коня и плести арканы из хвостов яков. Через месяц, другой станешь верным, злым, беспощадным псом, как и твои сородичи.

– Но я не перебежчик!

– А чего бежал?

В ответ перебежчик лишь пожал плечами, он не мог дать ответ. Став жертвой необъяснимого порыва души при виде вражьих конников он так и не понял, что своим поступком нарушил главную заповедь воина – действовать только по приказу сверху стоящего! Без обсуждений, пререканий, самодеятельности! Личная инициатива вредна и наказуема. Что произойдет с войском, если каждый воин начнет поступать по-своему? Еще на заре римской государственности, почти четыре тысячелетия назад, солдата, который покинул свое место в строю или не выполнил распоряжение начальника, наказывали со всей строгостью. Первый удар по спине самовольца наносил командир. Затем, на бывшего товарища по оружию набрасывались солдаты и били, били, пока нарушитель дисциплины не падал замертво…

– А чего кричал, когда бежал? – настаивал на объяснении Мамай.

– С испугу…

– Боялся?

– Да! – вздернул голову перебежчик и в упор уставился в глаза мамаевы, желтые, немигающие, – но теперь не боюсь!

– Осознал, значит, что пути назад у тебя нет?

– Осознал или нет, но по-нашему, по-рязанскому, ежели пропадать, так с треском! – и шарахнул по коротконогому мамаему столу шлемом своим войлочным с деревянной шишкой в оконечности. Еще вчера вечером, со слов многознающего кострового, Мамай ему представлялся неким страшилищем. Пусть не с рогами на голове, откуда летят стрелы огненны, но все же… А вблизи Мамай выглядел совсем иначе. Приземист. И косолап, но не по-медвежьи. Голосом хляб и в плечах подкачал… Короче, не бычара как Олег Рязанский, который порой выдавал такое, что лошади дружно падали с копыт на колени. Но Ольг Ивановичу все дозволено, он – свой в доску, а этот, желтоглазый, чужой до мозга костей, ишь, задумал голыми руками меня взять! Помыслил таким образом и перестал дрожать.

Переступил с ноги на ногу, размягчаясь как жир в котле, как шкура коровья в руках опытного кожемяки, и успокоился окончательно. Мамай тоже помягчел взглядом:

– Якши! Хорошо! Очень хорошо! Разрешаю сесть. Чему быть – того не миновать, так, кажется, у вас говорят…

Однако, Мамай недооценил показавшуюся ему в этот момент покладистость рязанского перебежчика.

Тот не пожелал сесть, а нахально топнул своей липовой обувкой:

– Прикажи своим нукерам вернуть мне мой щит, мое копье и мою опояску!

– Врешь, урус, – закричали ногайские нукеры, – не было на тебе никакого пояса!

Но беглый рязанец упрямо настаивал на своем:

– Был пояс! Удобный, кожаный, а не бабий платок, треугольником повязанный на татарский манер.

Нукеры выдернули из вороха одежд опояску урусского покроя, бросили упрямому перебежчику. Тот оглядел пояс, примерил, забурчал недовольно:

– Моя опояска была лучше. Длиныне, ширше и красивше! С кистями висячими, с защипами петельными для укорота. Но и на том спасибо, “рахмат”, как у вас говорят. А щит мой где? Пусть деревянный, но рысьей кожей непромокаемой обтянутый? И копье пусть возвернут! Привык я к нему. Пока древко строгал, старался изладить под рост и под руку. Ежели выпала мне доля служить ворогу, то со своим личным имуществом – щитом, копьем и опояской! И стяг мой копейный, знак опознавательный, тоже пусть возвернут!

Своими дикими требованиями урусский прыщ с коростой на языке вконец разозлил хозяев. Ему, этому хренову родственнику, беклярибек милость оказывает, в урусскую шакалью сотню берет, а он, как это по-русски, кочеряжится, выкобенивается…

Мамай выслушал требования без раздражения. Кивнул нукерам разрешительно. Лично ему, этот урус как воин не нужен. Малорослый, угластый, дерганый. Он будет использован в качестве показательного перебежчика. Его, неказистого, в обувке расхлябаной, со щитом чуть ли не из тростника, в кольчуге из козлиной кожи и опознавательной ленточкой на коротком копье, ногайские нукеры неспешно проведут по стойбищу. Пусть мамаевы воины узреют собственными глазами чем вооружены хлипкие вояки князя московского…

Один из ногайцев принес отобранное копье, швырнул владельцу. Тот хватко поймал, огладил шершавой ладонью гладкое древко. Ощупал железный наконечник, пробивающий при умелом броске железный доспех противника. Любовно разгладил ленточку в навершии.

– Приказываю убрать с глаз долой эту грязную рваную тряпку! – разъярился беклярибек.

– Нет, – заартачился рязанский урус, – это мой личный, красным цветом трепещущий, опознавательный знак! Символ! Сам отрезал от материнского платка, сам привязывал! С чем явился, с тем и пригодился…

Он уже отрешился от этого гнусного, непонятного мира. Обрел невыразимое спокойствие. Все чувства в нем обострились, услыхал, даже, трепыханье крыльев пролетной моли. Оставалось всего навсего, осуществить замысел. Сейчас. Немедленно. Другого раза может не быть. Еще вчера война ему представлялась противоборством двух армий, а сегодня понял, что война – противодействие всего двух человек. Интересно, как поступил бы на его месте Олег Рязанский? Может, решил, как и он: кто-то же должен первым на рожон лезть?!

Тут-то беклярибек и пренебрег седьмым правилом войны – не упускать из виду противника! Протянул руку, чтобы убрать под местом сидения нечто колющее и глаза его сместились в сторону… Рязанский перебежчик мигом воспользовался шестым правилом войны – действовать тогда, когда противник менее всего этого ожидает. Минутой назад он и не помышлял поступить Так. Это у князя рязанского семь пядей во лбу и с довеском, а у него узколобого, едва на три набежало, зато прилично на затылке выперло. Он действовал по вдохновению. В соответствии с обстановкой. Как бы продолжая игру с копьем, перебросил его с правой руки в левую в порыве возвышенном и безоглядном. Такие, как он, у мамки с папкой в поскребышах числятся. Из-за некоей придури в голове. Хотя с придурью вовсе не дураки. Их действия просто-напросто диктуются чувством. В жизни таким всякие искусы да испытания достаются. То лягушка царевной обернется, либо сам сермяжной правдой укроется. А задумает изладить телегу, то непременно получится ускоритель во много-много лошадиных сил…