Жена на полставки - Зимняя Кристина - Страница 1

Кристина Зимняя

Жена на полставки

Глава 1

Тихий семейный вечер: потрескивающий поленьями камин, мягкие кресла с высокими спинками и пуфиками для ног, приземистый круглый столик с булькающим на переносной плитке граджем[1], свечи и задушевная беседа — такой, несомненно, идиллической картинкой предстала бы наша малая гостиная перед сторонним наблюдателем. Если бы, конечно, этот сторонний умудрился пробраться в Брэм-мол[2] в столь поздний час. Но даже в этом случае все впечатление было бы бесследно уничтожено первой же услышанной фразой.

— И кто на сей раз?

Пожалуй, больше всего я всегда ценила в муже голос. Грэг умудрялся управлять им, как музыкант инструментом, извлекая любую интонацию — от умиротворяющего приглушенного баритона до командного баса — и, соответственно, настраивая слушателя на нужную реакцию. Всего одна короткая фраза, а я уже была готова с восторгом поделиться с супругом свежими новостями, хотя минуту назад еще планировала поломаться.

— О, дорогой, ты будешь в ужасе!

— Неужели? — прищурив, словно сытый хищник, свои чуть раскосые глаза, лениво поощрил меня мужчина.

— Обязательно будешь! Алвин такой милый мальчик. Просто лапочка. Ты таких терпеть не можешь.

— «Милее» Зэйма? — добавив в голос яда, поинтересовался муж.

— Фи, — я демонстративно сморщила носик: — не напоминай мне об этом недоразумении. Алвин несравнимо выше этого долговязого нытика.

— Еще выше? — в притворном ужасе воскликнул Грэгори. — Помнится, Зэйм в двери проходил, исключительно втянув голову в плечи.

— Не издевайся! — я шутливо погрозила супругу пальцем и мечтательно закатила глаза: — Вин… он такой… такой…

— Неописуемый! — услужливо подсказал муж.

— Да ну тебя! — я отхлебнула чуть остывшего граджа из своего бокала и, буркнув: — Сам увидишь, — надулась.

— И когда же я буду иметь возможность лицезреть это средоточие совершенств? — опустошив свой кубок, продолжил Грэг. Я мстительно помолчала с минуту, а потом не выдержала — никогда не могла долго злиться на мужа — и с прежним воодушевлением сообщила:

— Послезавтра на приеме Кручара[3].

— Круг Чародеев? Так он еще и маг? Милый маг?! — ужаснулся супруг. — Ветреная моя, а может, передумаешь? — Я молча покачала головой, с трудом удерживая серьезное выражение на лице. Муж вздохнул и поднялся с кресла. — Эту новость нужно переварить, — констатировал он, чмокнул меня в лоб и, заправив за ухо выбившуюся прядку, пожелал: — Волшебных снов, Эльза.

Шаги давно стихли, надежно отрезанные от гостиной массивной двустворчатой дверью, а я все еще ощущала тепло его прикосновений. И невольно улыбалась, в который раз размышляя, как же мне повезло.

Под созерцание пляшущих в камине язычков пламени и новую порцию пряного травяного настоя перебирать воспоминания было особенно приятно. Даже те, что приятными не были.

Дело в том, что при всех моих достоинствах — привлекательной внешности, деньгах и более чем достойном происхождении — у меня имелся один, но очень существенный недостаток. Я была неимоверно влюбчива. Стоило только показаться где- то в пределах видимости симпатичному мальчику/юноше/мужчине, как я мгновенно теряла голову. Родители до этого позора, начавшегося, едва мне стукнуло тринадцать, к счастью, не дожили. Хотя один авторитетный врачеватель утверждал, что именно их ранний трагический уход и послужил причиной моей «эмоциональной нестабильности». Может, он и был прав. Как бы там ни было, тетка Марвейн со мной изрядно намучилась. Мало того, что я буквально сходила с ума по каждому очередному «идеалу»: круглосуточно расписывала всем его достоинства, слагала стихи, совершенно неприлично таращилась на объект своей любви, планировала то побег, то свадьбу — так еще и остывала буквально через неделю- другую, переключаясь с тем же пылом на новый объект. В то время как прежний «возлюбленный» только- только вынужденно проникался выпавшим ему «счастьем» и настраивался на романтические отношения. Бедная тетя умаялась отваживать позабытых кумиров и словом, и силой — некоторые из них были столь настойчивы, что пришлось нанять парочку охранников.

Грегори Брэмвейл нарисовался в моей жизни столь стремительно, что я даже присмотреться к нему не успела. Поймал меня в темной нише за портьерой, где я обиженно хлюпала носом после очередной тетушкиной нотации, и предложил платок, кошелек и имя. Первое я с благодарностью приняла, от второго сходу отказалась, а над третьим призадумалась.

После тетиного любимого, многократно повторяемого «Допрыгаешься ты, однажды, Эльза!» перспектива обзавестись надежным защитником от уже не интересных кавалеров показалась неимоверно привлекательной. Вот так я и сменила родовое имя, статус и место жительства, переехав из Чарди- мола в Брэм. И очень долго понять не могла одного — почему я в Грэга тогда так и не влюбилась?

Впрочем, оно и к лучшему. Потому что сам он любить был не способен. Мы с Грегори были как две стороны медали: я вечно кем- то очарованная и он — видящий лишь недостатки в окружающих. Наверное, сама ткачиха судеб — столапая паучиха Грис[4] — предназначила нас друг для друга.

Утро того рокового дня началось для меня в районе полудня. В том смысле, что именно в это время я соизволила проснуться. Хайда, тут же нарисовавшаяся в дверном проеме с подносом, поспешила ехидно поведать мне, что хозяин де опять дома не ночевал. Судя по неприкрытому злорадству кайры[5], можно было подумать, что это случилось впервые, хотя вся прислуга знала наверняка, где и с кем встречал рассветы мой дорогой супруг. Я зевнула, деликатно прикрыв рот ладошкой, потянулась и уселась, подложив под спину подушки, чтобы насладиться завтраком. Под блюдечком с джемом обнаружился довольно пухлый конверт. И необычного в этом факте было еще меньше, чем в каждодневной чашечке отвара ромашки — записки от возлюбленных я получала регулярно. Мимолетно озадачившись вопросом, от кого же это письмо (уже от Алвина или еще от Джойса, которым я была увлечена на прошлой неделе), я вскрыла послание. Из недр конверта выпорхнула крупная бархатисто- черная бабочка. Она описала круг над кроватью и, в последний раз взмахнув крыльями, разлетелась на тысячи полупрозрачных лепестков, которые легли на одеяло символом разбитого сердца.

Это было красиво. И я невольно улыбнулась, подумав, что, быть может, на сей раз роман обещает быть приятным. Алвин Витэрхольт был пусть и слабеньким, но магом, и этот романтичный, хоть и несколько мрачноватый, сюрприз вполне был ему по силам. Но тут же пришедшая в голову мысль, что Джойс Саммермэт вполне мог позволить себе оплатить сотни подобных иллюзий, несколько подпортила радужные грезы. Я тряхнула конверт в надежде на карточку с подписью отправителя способную разом развеять все сомнения. И кусочек картона действительно выскользнул из объятий плотной мелованной бумаги. Вот только вслед за ним на мои колени упал еще один неожиданный предмет — крохотный, не больше ногтя на мизинце, ключик на алой шелковой ленточке. Прозрачный намек мне вовсе не понравился, я нахмурилась и потянулась за картонкой, чтобы узнать имя столь смелого поклонника, вот только вместо «Я в восхищении! Всегда Ваш А.» или «Люблю! У Ваших ножек Дж.» на розовом прямоугольнике, обрамленном траурной каймой, красовался незатейливый стишок: