Белоснежка и семь самураев - Холт Том - Страница 44

Когда ведро абсолютно опустело, три слепых мыши сбились в кучку на дне и попытались справиться с последствиями шока и паникой. Они дрожали, а зубы их стучали. Уже это посчиталось бы достаточной командой, но с пустым мокрым диском, ведро было совершенно бесполезно. Недвижимо. Просто березовая лоханка с парой железных колец.

“Пи?”

“И не говори,” — пробормотала мышь, которой следовало оставаться дома, выплевывая нечаянно проглоченную воду. — “В этот раз я действительно подумала, что нам конец; то есть, жизнь промелькнула у меня перед ушами, я почувствовала небесный запах Лимбургского сыра, и …”

Она прервалась, прислушиваясь к эху своих слов. Последовал момент полной тишины.

“Пи?”

“Очевидно,” — ответила она с нотками истерики в голосе. — “По крайней мере, мне так кажется. Но я не могу прислушиваться к собственной речи, и во всяком случае я все еще думаю на новописке, хотя и говорю на Большом. Думаете, это как-то связано с водой в этом ненормальном ведре? Просто, понимаете, я наглоталась…”

“Пи?”

“Почему вы спрашиваете меня? То что я внезапно в состоянии говорить на этом ужасном зубодробительном языке не значит, что я могу … Уууу.”

“Пи?”

“Нет, просто мне подумалось… Вообще-то,” — добавила, ужаснувшись, мышь, — “мне только что подумалась масса вещей. Масса!” — Ее передернуло. — “Например,” — сказала она, — “знали ли вы, что все это царство управляется чрезвычайно хитроумной операционной системой, которая, оказывается, хранилась в этом ведре, которое также являлось единственной копией?”

“Пи!”

“Я не знаю, откуда мне это известно,” — провыла мышь. — “Просто знаю. Нет, подожди-ка, доходит. Я знаю, потому что я наглоталась воды, что означает, что я какая-то заархивированная база данных, что бы это не значило… Черт.”

“П…”

“Я — это она,” — прохныкала мышь. — “Операционная система, то есть. Она внутри меня. Хотя, минутку,” — добавила она, наморщив нос и затрепетав усами. — “Минуточку, попробуем-ка. Ладно,” — она прокашлялась. — “Да будет сыр.”

Раздался глухой стук.

“Пи!”

“Потому что я не указала сорта,” — сердито объяснила мышь. — “Очевидно, Гуда — основной сыр. В следующий раз укажу чеддар. Довольны?”

“Пи.”

“Вот и мне так кажется,” — отозвалась мышь с набитым ртом. — “А этот основной вовсе не плох. Попробуйте.”

Двое других не стали дожидаться повторного приглашения. Однако, пока они набивались сыром, мышь, которой следовало бы остаться дома, сидела тихо и неподвижно. Затем она открыла глаза.

“Смотрите,” — сказала она, — “Я вижу.”

“Пи.”

“Пи пи.”

Она повела гладкими шерстяными плечами. “Согласна,” — ответила она, — “Зрение совсем не то, что я думала. Но уверена, может пригодиться. Теперь заткнитесь на минутку, пока я проверю установки.”

Снова тишина. Если разговоры с самим собой — это признак сумасшедствия, то прислушиваться к себе — в десять раз хуже; скорее всего, первый признак расцветающего желания податься в политику. “Ого,” — пробормотала она через некоторое время. — “Вы просто не поверите, что я смогу сделать, если захочу. Например, если мне надоест быть мышью и я захочу превратиться, хотя бы, в прекрасную принцессу, стоит лишь…”

“ПИИИИ!”

Предупреждение прозвучало слишком поздно. К тому моменту, как мышь, которой не следовало приходить, осознала грозящие опасности, команда была отдана, или по-крайней мере сформулировано было желание. Не успев подумать про ОТМЕНУ, мышь уже оказалась сто шестьдесят сантиметров в высоту, и встала на задние лапы, наполовину высовываясь из старого ведра. Она посмотрела вниз…

Нравится вам или нет, но сказочным принцессам присущи некоторые качества. Они не обязательно приятны, полезны или политкорректны. Все они связаны с ужасно устаревшей и снисходительной оценкой женской психологии, которая сложилась одновременно с первыми сказками и неотъемлемой частью которых является древняя догма, что женщины до смерти боятся мышей…

“Ааааай!”

Уже когда она выпрыгивала из ведра и поспешно карабкалась на ближайший стул, часть ее мозга кричала Да нет же, это глупо; черт подери, я ведь тоже мышь. Но негромкий, спокойный голос разума был заглушен миллионом предрассудков, до единого настаивающих на том, что мыши это ужасные грязные твари, которые карабкаются вверх по ногам и кусают тебя за места, куда ты меньше всего хочешь быть укушенной.

В этот самый момент проснулась Белоснежка.

Возможно, причиной послужили эховолны операционной матрицы, или необъяснимая вспышка телепатии, или последствия съеденного на сон грядущий бутерброда с сыром, чей запах и привел сюда трех слепых мышей. Как бы то ни было, в результате Белоснежка проснулась от подходящего сна и требовательно спросила: “Кто стоял в моем ведре?” Затем она заметила бывшую мышь.

“Что за…?” — начала она.

“М-м-мышь,” — промямлила бывшая мышь, указывая на ведро.

“Аааааааай!”

К счастью, рядом с кроватью стоял еще один стул. Белоснежка запрыгнула на него, как серна, единым прыжком, подобрала ночнушку и прошептала: “Ты уверена?”

“К-к-конечно, уверена. Я одна из них.”

“Ааааааай?”

“Долго рассказывать. Послушай, может, позовешь кого нибудь? Например, большого сильного мужчину?”

“Я…,” — начала было Белоснежка, и выругалась. — “Бесполезная кучка придурков,” — продолжила она, — “Я их попросила кое-что для меня сделать, а они никак не вернутся. Послушай, кто ты такая?”

Затем до нее дошло значение пустого ведра.

Благодаря новообретенным мыслительным способностям, бывшей-мыши-которой-не-следовало-приходить объяснений не понадобилось. Она догадалась. “Мне ужасно жаль,” — сказала она, — “это нечаянно, честное слово!”

“Ах ты тупая корова!,” — завизжала Белоснежка, — “Ты хоть понимаешь, что ты наделала?”

Бывшая мышь кивнула. “Ну да,” — сказала она. — “Но, видишь ли, все в порядке, потому что я выпила немного воды и сделалась чем-то вроде почетного зеркала. Я могу заставить все работать, понимаешь…”

“Ты можешь сделать что?”

“Я могу заставить все работать,” — повторила бывшая мышь. — “Поэтому я теперь зрячая. И девушка, а не мышь. На самом деле,” — добавила она странным тоном, — “я могу сделать все, что мне вздумается.”

“А,” — воинственности в голосе Белоснежки заметно поубавилось. — “Тогда почему бы тебе не избавиться от мышей?” — добавила она, вполне резонно.

“Они — мои братья.”

Белоснежка поразмыслила над этим: “Ну и что?” — сказала она.

Бывшая мышь никогда еще не рассматривала дела с этой стороны. Аргумент был привлекателен для единственной девочки в семье ста шести. Целая цепь воспоминаний, некоторые из них очень ранние, прибавили ему веса.

“Ну…” — сказала она неуверенно.

“Не обязательно навсегда,” — продолжила Белоснежка. — “Ты в любой момент сможешь возвратить их.”

“Это верно.”

“Если захочешь, очень нескоро.”

“Гмммм.”

“Это их научит, не так ли?”

“Да, урок им не повредит,” — согласилась бывшая мышь. — “Извини, но мы не познакомились. Меня зовут Сурис, но ты можешь звать меня Срис.”

“Белоснежка,” — ответила Белоснежка. — “Ну давай же. Посмотрим.”

Сурис ухмыльнулась: “Ладно. Кышь!”

В тот же момент двух белых мышей на дне ведра не стало. Куда они делись, смог бы ответить только высококвалифицированный фольклерный инжинер. Быть может, им пришлось выдергивать занозы из львиных лап, или таскать карету из тыквы, или прятаться под кроватью, пока Мистер Эзоп не перестал бродить вокруг и не пошел пропустить половинку с Дядюшкой Ремусом. Практическим результатом явилось то, что как только представляемая ими угроза была снята, Белоснежка спрыгнула со стула, подхватила метровый дайшо, оставленный Мистером Никко в сарае, и яростно замахнулась на Сурис, которую спасли от зрелищного обезглавливания лишь инстинкты преследуемого домашнего вредителя.

“Вернись!” — завизжала Белоснежка, в то время как бывшая мышь выскочила в дверь и помчалась вниз по лестнице. В данной ситуации, подобное высказывание было глупо-оптимистичным. Входная дверь Домика Отмщающего Дракона захлопнулась за ней, а следы ее скрыла тьма.