Салтыков. Семи царей слуга - Мосияш Сергей Павлович - Страница 74

— Братцы, по Литейному гренадеры идут! Айда за имя!

Перед гренадерской ротой появился на коне майор Воейков с обнаженной шпагой.

— А ну стой, сукины дети!

Однако рота продолжала идти, словно и не было команды.

— Вы что, мать вашу! Не подчиняться?!

Он поскакал, размахивая шпагой, ударил ею по штыкам. И тут гренадеры кинулись на него. Конь, уколотый кем-то штыком, кинулся к Семеновскому мосту. Воейков, видя, что и там толпятся солдаты, спасаясь от бегущих за ним гренадер, направил лошадь по грудь прямо в Фонтанку. Гренадеры в воду не полезли, обругав майора, побежали догонять товарищей.

А Екатерина была уже в новом каменном Зимнем дворце, где собрался Синод и почти весь Сенат. Царило радостное оживление. Решалось все быстро и единогласно:

— Надо манифест, ваше величество! И присягу.

— Я согласна, — сказала Екатерина и, осмотревшись, увидела Теплова. — Григорий Николаевич, пожалуйста.

— Слушаюсь, ваше величество, — отозвался с готовностью Теплов.

А меж тем Измайловский и Семеновский полки окружили дворец, поставили везде караулы. Прибывшим последними преображенцам весело пеняли:

— Проспали, сони.

— Так мы ж не нарочи. Офицеры упирались.

— А вы б их под арест.

— Вон взяли четверых, пусть матушка судит.

Когда императрице доложили, что и вся конная гвардия перешла на ее сторону, она спохватилась:

— Господи, а где же принц Георгий? — И, обернувшись к Орлову, попросила: — Григорий Григорьевич, пошлите к принцу Георгию, кабы беды не случилось. Скажите своим, чтоб не вздумали обижать, я запрещаю.

Опоздал запрет матушки-императрицы. Конногвардейцы уже хозяйничали в доме своего главнокомандующего. Завидев въезжающих во двор гвардейцев, принц смекнул, в чем дело, и крикнул денщику:

— Меня нихт! — и бросился в какой-то чулан, зарылся в пыльном тряпье.

Денщик, будучи тоже голштинцем, не выдал хозяина. Но гвардейцы попросту начали грабить дом принца, забирая, кому что нравится, и, лазая по кладовкам и чуланам, наскочили на принца.

— Ребята, а вот и дракон наш!

— А ну тащи его сюда на правеж!

— Меня не трогаль, — лепетал испуганный принц Георгий. — Я есть кароший человек… Я вас любиль есть…

— Слышь, ребята, он нас любил! — ржали жеребцами гвардейцы. — Экзерцициями замучил, гад.

— Мы тебя тоже любиль… Скидавай портки!

И когда прибыли к дому принца посланцы императрицы, гвардейцев уже и след простыл, а сам его высочество, всклокоченный и избитый, сидел посреди разграбленной залы, лепеча жалко:

— России есть плёх… люди есть звиерь…

В Зимнем дворце шли беспрерывные совещания по закреплению результатов переворота.

— Надо послать в Кронштадт адмирала Талызина с манифестом.

— Иван Лукьянович, вы передадите вице-адмиралу Полянскому рескрипт о восшествии на престол ее величества Екатерины Алексеевны и примите от гарнизона присягу на верность ей. Зачтете указ, никаких военных действий не предпринимать и приказов бывшего императора не исполнять.

Явившаяся в Зимний дворец Дашкова сказала:

— А румянцевский корпус? Петр может вызвать его на помощь.

— Неужели Румянцев поддержит его? — усомнилась Екатерина.

— Его же назначил Петр, он ему присягал. Все может случиться. Он наверняка привержен Петру.

Тут же под диктовку Екатерины Теплов строчил указ для отправки в Кенигсберг генерал-поручику Панину[74].

— Петр Иванович, — диктовала Екатерина, — мы вступили сего числа благополучно на самодержавный престол всероссийский, ведая вашу ревность и усердие к нам, жалуем вас полным генералом и повелеваем принять корпус, состоящий под командой Румянцева, а получа сие, немедленно возвратиться в Россию…

Тут же были написаны и отправлены указы Чернышеву, Салтыкову и рижскому генерал-губернатору Броуну, в которых сообщалось о случившемся и приказывалось соблюдать мирный договор с Пруссией и не исполнять никаких приказов «…невзирая ни на чье достоинство и ни от кого, кроме что за нашим подписанием, никаких повелений не принимать».

Потом явился молодой высокий унтер-офицер.

— Ваше величество, гвардия желает видеть вас.

— Как звать тебя, сынок? — спросила Екатерина, ласково потрепав румяную щеку молодца.

— Григорий Потемкин, ваше величество, — отвечал тот, заливаясь краской.

— Везет мне сегодня на Григориев, — улыбнулась императрица, обернулась к Дашковой. — Идем, Катя, примем парад.

Она шла вдоль строя ликующих гвардейцев, и над Дворцовой площадью неслось нескончаемое «ур-р-р-а». Она улыбалась им, махала ручкой, и в глазах ее стояли счастливые слезы.

Почти в это же самое время с утра Петр III принимал в Ораниенбауме парад своего голштинского войска. Оно было невелико — всего полторы тысячи человек, но зато самое дорогое и преданное монарху. С ним вместе были фельдмаршал Миних, недавно вытащенный Петром из ссылки, канцлер Воронцов, вице-канцлер Голицын, Александр Шувалов, гофмаршал Измайлов, адъютант Гудович, тайный секретарь Волков и другие.

Император, сопровождаемый свитой, прошел вдоль строя, любуясь выправкой солдат. Потом поднялся на сколоченную из досок трибуну. Грянула музыка, перекрываемая четкой барабанной дробью. И полк прошел мимо, печатая шаг, производя сотнями сапог любезный для слуха Петра звук: «Хруп-хруп, хруп-хруп, хруп-хруп!»

— Как идут. А? — говорил Петр Миниху. — Любо видеть!

— Да, — соглашался старик. — Строй хорошо держат.

После парада и легкого завтрака к десяти часам утра ко дворцу было подано шесть экипажей.

— Три кареты для мужчин, три для дам, — распорядился Петр. — Едем в Петергоф. Гудович, — подозвал адъютанта, — скачи вперед, предупреди ее, пусть готовит хороший стол, достойный моих именин. Да накажи, чтоб английского пива побольше, а для дам вина ренского.

Генерал-адъютант Гудович, сев на высокого вороного жеребца, поскакал в Петергоф, благо до него было рукой подать.

В первые кареты рассаживались мужчины, уже успевшие пропустить по стаканчику водки, а оттого не по-мужски разболтавшиеся.

Гофмаршал носился от кареты к карете, рассаживая спесивых дам. Здесь, кроме фаворитки Елизаветы Воронцовой, были жена канцлера Анна Карловна с дочерью графиней Строгановой, княгиня Трубецкая, графини Шувалова, Брюс, Нарышкины и другие. Все они ради праздника — именин государя — были разодеты в лучшие наряды, и пока мужчины принимали парад, женщины успели нарумяниться, надушиться так, что от их экипажей веяло окрест неимоверным ароматом.

Петр прошел к передней карете, держа в руках любимую скрипку в футляре. Он мечтал на обеде в Петергофе показать гостям свое искусство, свой талант музыканта.

Император влез в переднюю карету, сел рядом с фельдмаршалом Минихом, скомандовал:

— Едем.

Кавалькада тронулась. День был ясный, теплый, сияло солнце, в лесу щебетали птицы.

— Погода как по заказу, — сказал генерал-адъютант Иван Голицын.

— А как ты думал, — отвечал Петр, — чай, мой праздник.

Неспешной рысью за полчаса добрались до Петергофа. У ворот стоял Гудович. Экипаж императора остановился.

— Ну? — высунулся из кареты Петр. — Что?

Гудович мялся, пожимал плечами и всем видом показывал, что хотел бы перемолвиться с государем наедине.

Петр вышел из кареты, подошел недовольный:

— Говори.

— Ваше величество, — негромко, едва не шепотом заговорил адъютант, — ее нет.

— Как нет? Где же она?

— Не знаю.

— В Монплезире был?

— Был. Нету.

— Идем, — решительно сказал Петр и широким шагом направился через сад к павильону Монплезир, где и намечалось праздновать его именины.

В павильоне действительно никого не оказалось, на кресле было брошено платье, в котором жена должна была отмечать именины мужа. Но где она сама?

— Что за чертовщина! — выругался Петр. — Вечно с ней какие-то истории.