Салтыков. Семи царей слуга - Мосияш Сергей Павлович - Страница 25

— Значит, по вашему мнению, Апраксин — не вояка?

— Повторяю, ваше величество, я с ним не воевал.

— А с кем же вы воевали?

— Генерал Салтыков был у меня в подчинении в шведскую кампанию. Мы не только вместе ходили в атаку, но и дружили. Между прочим, прекрасный товарищ.

— Такого генерала, по сведениям разведки, нет в армии.

— Вот и хорошо, ваше величество. С ним было бы труднее. Этот был бы опасен. А Апраксин что? Придворный шаркун.

— Сейчас, после колинской конфузии, мне нужна хоть здесь победа. А иначе катастрофа. А о генерале Ферморе что скажете?

— Этот боевой генерал, в штабах не отсиживался, весьма любим солдатами. Храбро дрался в турецкую да шведскую кампании. За взятие Вильменстранде был награжден орденом Александра Невского. Очень находчивый.

— Оно и видно. Почти без потерь «нашел» Мемель и Тильзит, — пошутил Фридрих и выдал стишок:

И засмеялся не очень весело, тут же заметив:

— Это сквозь слезы, Кейт, поверьте мне. Тут еще шведы высаживаются в Померании, тоже забота.

— Но там же уже шесть лет королем Адольф, а ваша сестра за ним. Как же так?

— Короля Адольфа кто там слушает? А Луиза хотела и его под башмак, и королевство. И попалась. Обвинили в заговоре, как бы голову не потеряла, дура.

— Да, Адольф, еще будучи наследником, не произвел на меня впечатления властного человека.

— Размазня. Дал бабе над собой власть, и вот чем это кончилось, шведы против нас пошли.

— Надо было Левальду подкинуть пару дивизий, ваше величество, все же у Апраксина большой перевес над ним.

— Мне что, прикажете Берлин оголить? Он ни Мемелю, ни Тильзиту не помог. Спрашиваю: в чем дело? Почему пятитесь? Отвечает: сжимаю кулак для удара. Написал ему: «Сжали? Бейте первым, и бейте решительно!» Ударит первым — выиграет. Если станет ждать, когда русские ударят, — проиграет. Никак не могу эту истину вдолбить генералам. Русские разделились на три группы — Фермер пошел на Мемель, Сибильский — на Фридланд, Апраксин — к Инстербургу. Какой был прекрасный момент бить их по одному. Левальд не воспользовался этим. Теперь пятится. Тьфу!

Под Инстербургом Апраксина атаковали гусары Левальда, русский фельдмаршал бросил на них донских казаков под командой Краснощекова. И пока шла сеча на поле, Толстой успел выкатить пушки. Казаки применили излюбленный свой маневр: бросились наутек и, когда приблизились к своим пушкам, тут же растеклись в стороны, давая возможности артиллеристам встретить гусар картечью.

Несмотря на наскоки прусской кавалерии, Апраксин 31 июля взял город. Через два дня туда прибыл отряд Сибильского.

— Ну? — встретил его вопросом Апраксин.

— Увы, Степан Федорович, Фридланд взять не удалось. Дали б хоть тысяч пятнадцать, а то с шестью тысячами что делать? Дай бог самим себя защитить, тут уж не до города.

— Ладно. Подойдет Фермор, двинемся на Аленбург, а там и до Кенигсберга рукой подать.

Восьмого августа Фермор привел свой корпус в Инстербург, доложил о взятии Тильзита. На военном совете, который тут же провел главнокомандующий, выяснились силы армии. Они составили восемьдесят девять тысяч, из них боеспособных пятьдесят пять тысяч человек. Очень много оказалось больных и раненых. Ими были забиты практически все подводы.

— Да, обоз нас вяжет по рукам и ногам, — вздыхал Апраксин. — Но ничего не поделаешь, без них тоже нельзя. В походе без вагенбурга[55] не обойтись.

Армия направилась к реке Прегель, а подойдя к ней, по приказу командующего выстроила из тысяч повозок вагенбург. Апраксин ожидал в любой момент нападения пруссаков и поэтому предпринимал все меры предосторожности.

Около двухсот казаков переправились на левый берег и скрылись в лесу. Это была разведка.

С утра у реки и в лесу застучали топоры, завизжали пилы. Началось строительство мостов. Апраксин приказал строить два деревянных крепких моста и три понтонных. Для последних сгоняли сверху и снизу все лодки, разбирали дома, сараи, амбары. Волокли из лесу свежесрубленные деревья, вбивали сваи. Солдаты, скинув кафтаны, а то и рубахи, работали споро, с удовольствием, наскучившись по мирной работе. Далеко окрест разносился их смех, крики, перебранка.

— Ну воронье, — ворчал Апраксин, — поди, и в Кенигсберге слышно.

— Ничего, Федор Степанович, — успокаивал Веймарн. — Дела без шума не бывает. А что до Кенигсберга, пусть слушает да молится, чай, близится и его час.

А в вагенбурге жизнь шла своим чередом, кто отсыпался в счет будущих бдений, кто крутил ручную мельницу, перемалывая зерно для лепешек, варили кашу, перевязывали раненых, точили палаши, кинжалы, чинили рубахи, порты, а то и просто слушали полкового брехуна.

В ночь на 14 августа мосты построили, и первым стал переправляться авангард генерала Сибильского, которому была придана и артиллерийская бригада на случай атаки пруссаков.

С рассветом началась переправа основной армии. Обозы, артиллерия шли по деревянным мостам, по понтонным шагала пехота.

Вагенбург постепенно истаивал длинной лентой, утягиваясь на левый берег. Лишь 16 августа закончилась переправа всей армии. Не обошлось и без происшествий. С моста умудрились свалить пушку вместе с упряжью. Поручик-артиллерист, матерясь, суетился на краю, бедные кони, сброшенные пушкой в воду, молотили копытами, чтобы не утонуть. Какой-то бомбардир, взяв в зубы нож, прыгнул в воду и, нырнув, обрезал постромки, спасая коней. Те, фыркая, с облегчением плыли к берегу, выходили на песок, дрожали от пережитого страха.

Явился командир артиллерии Толстой:

— Что ж вы, мать вашу?! Доставайте, идолы!

«Идолы» — пушкари, ныряя до дна, отыскали пушку, завязали за лафет веревки, вытащили концы на берег. Сперва пытались лошадьми тянуть, ничего не получилось. Шестерня, понукаемая в три кнута, сгибалась от напряжения и не могла даже стронуть с места, оскользались копыта.

— Надо народ звать, — сказал поручик, успевший до ушей перемазаться в глине и тине.

Призвали На помощь целую роту, поручик бегал вдоль вцепившихся в веревку солдат, умолял:

— Токо вместе, братцы. Вместе. Разом по моей команде.

— Ты давай командуй, — советовали солдаты.

— Р-раз, два… Взяли-и!

Струной натянулись веревки, того гляди, лопнут. Но вот, кажись, двинулись.

— Давай, давай, братцы!.. Идет, идет!

Вытянули-таки на берег пушку, в траве в тине. Радуются пушкари, готовы целовать ненаглядную, перемазанную.

Едва закончился переход армии через реку, Апраксин приказал:

— Все мосты разобрать.

— Зачем, ваше сиятельство?

— Чтоб не дать воспользоваться ими врагу.

Посланы были бригады ломать только что построенное.

Явились разведчики к фельдмаршалу:

— Так что, ваше превосходительство, пруссаки на подходе.

— Где они? Откуда идут?

— Идут с запада и юго-запада. Часа через два должны появиться у деревни Гросс-Егерсдорф.

— Иван Иванович! — обернулся Апраксин к генерал-квартирмейстеру Веймарну. — Прикажите немедленно сжечь эту деревню. Надо лишить пруссаков какой-нито опоры. И еще там рядом какая?

— Даунелькен.

— Ее тоже сжечь. — Апраксин повернулся к адъютанту: — Живо рассыльных за командирами. Всех ко мне.

Через полчаса генералы собрались у главнокомандующего. Апраксин был взволнован.

— Господа генералы, ныне грядет наше главное сражение. Сюда идет фельдмаршал Левальд. Приказываю занять следующую диспозицию: центр перед лесом занимают генералы Лопухин и Зыбин со своими полками, во второй линии за ними Фермор и Румянцев.

— А почему не меня в первую линию? — вдруг спросил обиженно Румянцев.

— Успеете, молодой человек, — отвечал Апраксин, недовольный, что его перебивают. — Итак, Фермор и Румянцев во второй линии, там же правее их встанете вы, Броун. Левый фланг Лопухину прикроет генерал Сибильский в районе излучины ручья Ауксина. Для возможного флангового удара у вас должны быть казаки, генерал.