Неуютная ферма - Доброхотова-Майкова Екатерина Михайловна - Страница 4

– Фи! У тебя комплекс Флоренс Найтингейл! – возмутилась миссис Смайли.

– Вовсе нет, и ты это отлично знаешь. В целом я людей не люблю; их так сложно понять. Но у меня аккуратный ум, и всякий беспорядок в чужих делах меня раздражает. К тому же беспорядок – это некультурно.

Последнее слово, как всегда, закончило спор, ибо подруги были единодушны в отвращении к тому, что называли «некультурностью» – этот расплывчатый термин обе, к взаимному удовольствию, понимали одинаково, и для них он был исполнен самого глубокого смысла.

Затем миссис Смайли вышла – ее лицо светилось тем отрешенным выражением, какое бывает у коллекционера, напавшего на след ценного экспоната, – а Флора засела за письма.

В следующий час вкрадчивые фразы лились с ее пера легко и свободно, поскольку язык у Флоры был подвешен отлично, и она с большим удовольствием меняла слог, приноравливая его к характеру адресата.

Письмо тетке в Уэртинг было дерзко-веселым, но с легким налетом безыскусного горя девочки-школьницы, потерявшей самых близких людей. К шотландскому дядюшке-холостяку Флора обращалась девически непосредственно и лишь самую чуточку игриво, давая понять, что она, по сути, бедная маленькая сиротка, к родственнице в Южном Кенсингтоне – с достоинством, скорбно, но деловито.

Раздумывая, какой стиль выбрать для неизвестных дальних родственников в Суссексе, Флора внезапно обратила внимание, до чего же чудной у них адрес:

Миссис Юдифь Скоткраддер

Ферма «Кручина»

Воплинг[8], Суссекс

Однако она напомнила себе, что Суссекс, что ни говори, совершенно особый мир, и, если принять сам факт, что люди живут на ферме в Суссексе, остальному можно не удивляться. В сельской местности бедствия случаются куда чаще, чем в городе, так что, естественно, это отражается и в названиях.

И все же Флора не могла подыскать нужный тон, так что в конце концов (был уже час дня, и она порядком устала) просто описала свое положение и попросила ответить как можно скорее, чтобы ей меньше терзаться неопределенностью.

Миссис Смайли вернулась в четверть второго и увидела, что подруга сидит в кресле, закрыв глаза, осунувшаяся и зеленая, а на коленях у нее лежат четыре запечатанных конверта.

– Флора! Что с тобой? Тебе нездоровится? Животик снова пошаливает? – с тревогой воскликнула миссис Смайли.

– Нет, я вполне здорова, просто меня мутит от написанного. – При этих словах она оживилась и выпрямилась в кресле. – Знаешь, Мэри, просто страшно, что у меня получается писать так гадко и притом так удачно. Все мои письма – литературные творения, за исключением, возможно, последнего. Из них так и сочится елей.

– Сегодня, – проговорила миссис Смайли, направляясь в столовую, – мы поедем в синематограф. Отдай письма Снеллеру, он отправит.

– Нет, я сама, – ревниво ответила Флора. – Ты купила бюстгальтер, дорогая?

Лицо миссис Смайли омрачилось.

– Нет. Это оказался фасон «Венера», выпущенный братьями Уорбер[9] в тридцать восьмом; спереди три эластичные вставки, а не две, как я надеялась, а такой у меня в коллекции уже есть. Из авто я не разглядела; он был сложен, и одна вставка загнулась, отсюда и моя ошибка.

– А две вставки лучше?

– Разумеется, Флора. Двухвставочные бюстгальтеры исключительно редки. Я намеревалась купить такой, но, разумеется, ничего не вышло.

– Не огорчайся, мой ангел. Какой чудесный рейнвейн! Выпей до дна и сразу развеселишься.

По пути в «Родопиду»[10], большой вестминстерский синематограф, Флора отправила письма.

За следующие два дня не пришло ни одного ответа, и миссис Смайли выразила надежду, что родственники не ответят вообще. Она сказала:

– От всей души надеюсь, что если кто-нибудь и ответит, то не твои родные из Суссекса. Уж больно эти имена и названия пугают, какие-то они допотопные…

Флора согласилась, что имена и впрямь не обнадеживают.

– Если окажется, что на ферме «Кручина» у меня есть троюродные братья, сыновья кузины Юдифь, и кого-нибудь из них зовут Рувим или Сиф, я туда не поеду.

– Почему?

– Потому что любвеобильных юнцов, живущих на ферме, всегда зовут Рувим или Сиф, и они совершенно несносные. Не забудь, что моя кузина – Юдифь. Наверняка муж у нее Амос, а если так, это типичная ферма, а ты знаешь, какие они…

Миссис Смайли проговорила мрачно:

– Надеюсь, ванна там есть…

– Тьфу на тебя, Мэри! – воскликнула Флора, бледнея. – Конечно, есть! Пусть это и Суссекс, но все-таки…

– Посмотрим, – ответила ее подруга. – И (если все-таки решишь туда ехать) обязательно телеграфируй мне, есть ли там кузен по имени Рувим или Сиф и не надо ли прислать тебе резиновые боты. У них наверняка грязь непролазная.

Флора сказала, что непременно телеграфирует.

Надежды миссис Смайли не оправдались. На третий день, то есть в пятницу, с утренней почтой пришли четыре письма для Флоры, одно из них – в самом дешевом желтом конверте, подписанное таким корявым и безграмотным почерком, что почтальон еле-еле его расшифровал. Кроме того, конверт был грязен. На штемпеле стояло «Воплинг».

– Вот видишь, видишь! – воскликнула миссис Смайли, когда во время завтрака Флора показала ей свои сокровища. – Какой кошмар!

– Подожди, я сперва прочту другие письма, а это оставлю напоследок. И помолчи, пожалуйста. Я хочу узнать, что пишет тетя Гвен.

Тетя Гвен, выразив племяннице соболезнования и напомнив, что нужно стиснуть зубы и не выходить из игры («Вечно эти игры!» – пробормотала Флора), сообщила, что будет очень рада ее принять. Флору ждет настоящий семейный уют и множество интересных занятий. Она ведь согласится иногда немного помочь с собаками? Воздух в Уэртинге бодрящий, а среди соседей много молодежи. Дом всегда полон народом, Флора никогда не будет скучать в одиночестве. Пегги, которая сейчас страшно увлечена школьными походами, охотно потеснится, и Флора сможет жить с ней в одной комнате.

Флора с легкой дрожью отвращения протянула письмо миссис Смайли, но эта справедливая женщина не только не поддержала ее чувства, но и сказала твердо:

– По-моему, очень доброе письмо. Добрее и быть не может. Ты же не рассчитывала, что хоть кто-нибудь из родственников предложит тебе дом по твоему вкусу?

– Я не могу жить ни с кем в одной комнате, – объявила Флора, – так что тетю Гвен вычеркиваем. А вот письмо от мистера Маккорни, отцовского кузена из Пертшира.

Мистера Маккорни письмо от племянницы потрясло настолько, что вернулась его «старая болячка» и он два дня пролежал пластом. Старик выражал надежду, что это извиняет задержку с ответом. Разумеется, он будет счастлив приютить Флору под своим кровом, если она захочет сложить там белые крылышки своей юности («Душка-старичок!» – проворковала Флора), но опасается, что ей будет скучновато. Все здешнее общество состоит из него самого (да и он частенько лежит со «старой болячкой»), лакея и экономки, которая стара и туга на ухо. До ближайшей деревни семь миль, что тоже можно расценить как недостаток. Зато если Флора любит птиц, она сможет в свое удовольствие наблюдать за их жизнью на болотах, которые с трех сторон окружают дом. А сейчас он, к сожалению, вынужден закончить письмо, поскольку вновь вернулась «старая болячка», однако целует Флору и остается ее любящим дядюшкой.

Флора и миссис Смайли переглянулись и мотнули головами.

– Вот видишь, видишь! – повторила миссис Смайли. – Никакого просвета. Лучше тебе остаться со мной, выучиться и пойти на работу.

Однако Флора уже читала третье письмо. Мамина кенсингтонская кузина писала, что будет очень рада принять ее у себя, но есть некоторое затруднение со спальней. Быть может, Флору устроит большой чердак, где по вторникам собирается общество «Звезда Востока на Западе», а по пятницам Лига спиритических исследований. Тетушка выражала надежду, что Флора не скептик, ибо на чердаке иногда происходят паранормальные явления, а любой скептицизм разрушит атмосферу, в которой Лиге удавалось так успешно общаться с гостями из иного мира. Ничего, если в уголке чердака останется жить попугай? Он там вырос, а в его годы опасно менять обстановку.