Дорога за горизонт - Батыршин Борис - Страница 89

С такими примерно настроениями я решился поставить опыт с чашей и тентурой. Случилось это примерно на полпути с Островов Зелёного мыса (куда «Кореец» заходил на бункеровку) на Балтику. А если точнее – то в Бискайском заливе. Вопреки дурной славе этого региона погоды стояли отменные, качки – и той почти не было. И я, собравшись с духом, решился проверить очевидную мне истину: утерянная статуя прозрачного тетрадигитуса – это главный элемент «планетария Скитальцев», и без него не то что ожившей звёздной карты – даже размытой голограммы не получишь.

Так оно и вышло. В смысле – не вышло. Не получилось. Чаша-линза старательно преломила лазерный луч, разбросала по стенам каюты алые зайчики и… ничего. Ни светового жгута, пронизывающего дырчатую поверхность артефакта, ни конуса лазерных бликов, ни фиолетового облака голограммы.

И зачем, я спрашивается, время тратил?

Тем вечером я, впервые за последние лет десять, напился. Спасибо хоть, не в одиночестве – умница Садыков, помогавший ставить этот безнадёжный опыт, разделил горькую участь начальства. Я запер дверь тесной конуры, именуемой каютой – и мы два дня не показывались на палубе, прикончив за это время несколько бутылок чёрного ямайского рома, запасённого ещё на Тенерифе. То есть, это я не показывался – меньше всего мне хотелось, чтобы Берта или, паче того, Иван, увидали меня в таком непрезентабельном состоянии.

Итак, экспедиция потерпела фиаско. Можно сдавать тентуру, чашу-линзу и прочее в кунсткамеру. Потому что единственного элемента, связывающего всё это воедино – и открывающего, как я истово верилось мне последние полгода, путь к звездам – нам не заполучить. Разве что, уговорить Государя Императора высадиться на Британских островах, взять штурмом Лондон и выпотрошить штыками преображенцев Британский музей – или куда ещё поместят нашего тетрадигитуса проклятые англосаксы? Может, в какую-нибудь особо охраняемую сокровищницу Вестминстерского аббатства? Вряд ли, ведь для них этот артефакт тоже бесполезен. Но эти счастливцы хотя бы не знают, какого шанса они лишились…

А может, рассказать – пусть помучаются от груза утраченных возможностей? Написать статейку, да разослать в ведущие европейские издания – с прилагающимися цветными фотографиями статуи, тентуры, чаши, звездной карты. А что? Поверят, как миленькие – здесь нет фотошопа, и никто ещё не научился подделывать фотографии. Хотя, нет, не стоит; можно не сомневаться что Корф зарежет эту инициативу на корню.

Начавшийся Бискайском заливе запой – в смысле, депрессия – не отпускали меня несколько дней. И, вместе с похмельем, эта депрессия стекли куда-то в льяла[105] – стоило появиться на горизонте на горизонте французскому Бресту.

«Кореец» должен был пополнить здесь запасы топлива перед переходом на Балтику, в Кронштадт. Но вместо рядовой угольной погрузки, на рейде нас встретила русская эскадра: «Владимир Мономах», «Дмитрий Донской», «Минин» – троица броненосных фрегатов во главе с императорской яхтой «Держава». Оказывается, Иван, как, и все остальные на канонерке, уже три дня, как знали о предстоящей встрече – спасибо искровым станциям русских кораблей, исправно посылавшим в эфир пунктиры морзянок. И, пока мы с Садыковым, предавались осознанию собственного ничтожества – готовились к этому торжественному событию.

Впрочем, не будем об этом. Рейд заволок пороховой дым; приветственным залпам русской эскадры вторили французске утюги-броненосцы «Кольбер» и «Редутабль». Нехотя, блюдя морской этикет, отозвалась пушка британского «Колоссуса».

Корабли салютовали брейд-вымпелу Великого князя, полоскавшемуся на гафеле «Корейца». Сам Георгий, бледный от торжественности – при полном параде, палаше, с рукой на перевязи – стоял на мостике канонерки, изо всех сил стараясь не опираться на леер; он только-только начал поправляться после ранения. Острая щепка от разбитой снарядом стеньги пронзила бедро; кроме неё, из великокняжеской плоти извлекли полторы дюжины мелких кусочков стали. Как Георгий ухитрился тогда удержаться и не полететь на палубу – бог весть. Но перебитый жгутик антенны он срастил, съехал по фалам вниз – и, залитый кровью, потерял сознание на руках набежавших матросов.

Георгий вместе с Николкой возвращаются в Россию вместе с нами, на «Корейце». Искромсанный английской сталью и чугуном «Разбойник» по сей день отстаивается на ремонте, в Рио. Мальчишки не хотели покидать клипер, на котором приняли бой, но соображения дела перевесили: «Кореец, спешно возвращавшийся на Балтику, имел на борту материалы экспедиции, а брейд-вымпел Великого князя давал хоть какую-то гарантию, что британцы не решатся на новые провокации.

Во время стоянки в Лиссабоне, ревизор канонерки обегал лучших портных португальской столицы, заказывая для Георгия парадный мундир. Его золочёное великолепие несколько портила чёрная перевязь для раненой руки – но зато любой на мостике, от матроса-сигнальщика до командира, Павла Полуэктовича Остелецкого, ясно видел: броненосные махины великих держав салютуют не символу великокняжеской крови и династических связей, а брейд-вымпелу боевого моряка.

Ютовая шестидюймовка «Корейца» ответила на этот гром положенным количеством выстрелов. И, когда канонерка встала у бочки – на борт, вместе с русским консулом и начальником эскадры, контрадмиралом Копытовым, поднялся барон Корф.

Это был сюрприз: я немедленно застеснялся и двухдневной щетины и следов…хм… депрессии на одежде и физиономии. Барон был блестящ, приветлив и полон энтузиазма; после официальной церемонии мы заперлись в каюте и проговорили до вечера. Остальные, включая Ивана, Георгия и ребят, съехали на берег, где в городской ратуше был устроен приём в честь русского Великого князя.

Отправились туда и мы – правда, припозднившись часа на три. Для меня осталось загадкой, когда Берта успела навестить модные магазины – она блистала великолепием, ничуть, впрочем, не затмевая спутницу Корфа. Эта особа… впрочем, рассказ о мадемуазель Алисе – дело будущего, а пока я наслаждался твёрдой землёй под ногами, открытыми плечами и декольте дам, а так же французской речью, которую совершенно не понимал. Кстати, о дамах. Я не особо разбираюсь в истории женской моды – но откуда в конце девятнадцатого века такие немыслимые шпильки и платья, нескромно открывающие не только туфельку, но и, в немалой степени, ножку своей владелицы? Похоже, Вероника не теряла времени даром…

Только здесь, в ратуше французского Бреста я наконец осознал, что путешествие закончилось – Африка с её жарой, кровью, крокодилами, москитами осталась позади. Мы с Корфом устроились в курительной комнате; барон велел подать коньяк, сигары, и неспешно изложил мне события последних полутора лет – и в России и во Франции и бог знает где ещё. О, эта традиция клубных курительных комнат – сколько важных и тайных дел решается в их табачном, слегка пахнущем дорогими сортами виски и коньяков полумраке! Вышколенная прислуга деликатно притворяет двери; за всё время приёма никто нас не побеспокоил, и я даже начал подозревать, что персонал, обслуживающий приём в брестской ратуше получает жалование в Д. О. П.е. Кстати, а почему бы и нет? Уж где-где, а во Франции возможности у Корфа – да и у других российских тайных служб – широчайшие.

Не буду утомлять читателя подробным издожением нашей беседы всего – тем более, что иные темы заслуживают отдельного повествования. Упомяну лишь об учинённом Яшей разгроме спиритического кружка, за ширмой которого скрывались агенты английской разведки; о неудачливом создателе ордена оккультного ордена «Золотая Заря» Уильяме Уэскотте, которому предстоит в ближайшие лет 10 осваивать минеральные богатства Сахалина. И о подвиге – без всякого преувеличения! – нашего скромного друга, Вильгельма Евграфовича Евсеина; если мы когда-нибудь и обретём надежду вернуться домой, в 21-й век – то лишь благодаря ему. Сейчас он скрыт от нас завесой времени, приподнять которую пока не удаётся несмотря на все ухищрения Каретникова. Но – время всё расставит на свои места; возможно мы когда-нибудь ещё увидим непоседливого доцента живым и здоровым.