Выживший: роман о мести - Панке Майкл - Страница 8

Правда, применительно к Глассу закон все больше казался капитану двусмысленным. Для раненого делали что могли – заботились о ранах, тащили на носилках, терпеливо ждали исхода в надежде хотя бы похоронить по-человечески. И в представлении капитана Генри вся жизнь отряда эти дни была подчинена нуждам одного-единственного человека, ибо таково правило. Выполнять которое больше не было возможности. По крайней мере, здесь и сейчас.

Капитан и раньше сомневался, стоит ли тащить Гласса дальше. При взгляде на чудовищные раны даже мелькнула мысль, не милосерднее ли пустить ему пулю в лоб и прекратить мучения, однако убить не поднялась бы рука. И все же Генри не впервые казалось, что случись ему хоть как-то переговорить с Глассом – тот понял бы, как рискует из-за него отряд. Можно найти раненому укрытие, оставить огонь, оружие, припасы: выживет – доберется до Миссури и присоединится к отряду. Зная Гласса, капитан подозревал, что сумей тот заговорить – попросил бы именно о таком исходе, подвергать опасности весь отряд он не захотел бы.

Оставлять раненого капитан не решался. Гласс толком не приходил в сознание и никаких речей не понял бы, а без его прямого согласия Генри действовать не мог. Гласс – один из его людей, и Генри за него отвечает.

Как и за остальных трапперов в отряде. И за деньги, вложенные в предприятие вице-губернатором Эшли. И за семью в Сент-Луисе, которая больше десяти лет ждала, когда поправятся денежные дела, хотя успех оставался далеким и недостижимым, как Скалистые горы.

В тот вечер отряд собрался у трех небольших костров, на которых коптилось свежее мясо. Сосны вокруг поляны защищали костры от сторонних глаз, закатная прохлада напоминала о том, что на дворе конец августа – до холодов осталось совсем немного.

Капитан, собираясь обратиться к отряду, встал, словно подчеркивая серьезность минуты.

– Нам нельзя задерживаться, время не ждет. Нужны двое добровольцев – остаться с Глассом. Побыть с ним, пока не умрет, похоронить, затем нагнать отряд. Тем, кто останется, пушная компания Скалистых гор заплатит семьдесят долларов, чтобы покрыть риск.

В одном из костров треснула шишка, взметнув ворох искр в ясное ночное небо, – звук только подчеркнул повисшую над поляной тишину. Трапперы разом примолкли, обдумывая предложение капитана. Слова о смерти Гласса, пусть и неминуемой, навевали жуть. Француз по имени Жан Берно перекрестился, остальные по большей части просто не сводили глаз с огня.

Все молчали. Рано или поздно мысли обратились к деньгам. Семьдесят долларов – больше трети годового заработка. Если отбросить чувства и смотреть трезво, то Глассу долго не протянуть. Семьдесят долларов за то, чтобы несколько дней просидеть на поляне, а потом за неделю ускоренным переходом нагнать товарищей? Конечно, оставаться тоже рискованно: отряд в десять человек – боеспособная единица, двое трапперов – нет. Если нагрянут индейцы, никакие доллары не спасут.

– Я останусь с Глассом, капитан.

Все в изумлении повернулись к говорящему, пытаясь сообразить, что побуждает Фицджеральда остаться.

– Не из любви к ближнему, – пояснил тот, видя замешательство товарищей. – Ради денег. И не скрываю. Так что если нужна нянька – выберите кого другого.

Капитан Генри оглядел отряд.

– Кто еще останется?

Черный Харрис бросил ветку в костер.

– Я, капитан.

Харрис, о чьей дружбе с Глассом все знали, не мог вынести мысли, что с раненым останется самый вздорный из отряда. Гласс заслуживал лучшего.

Капитан покачал головой.

– Тебе нельзя, Харрис.

– Как так нельзя?

– Нельзя. Я знаю, ты его друг. И все же извини. Ты нужен отряду как разведчик.

Вновь повисла долгая тишина. Большинство бесцельно смотрели на огонь, мало-помалу всем приходила в голову та же мысль: дело того не стоит. Деньги того не стоят. В конце концов, даже Гласс того не стоит. Не то чтобы его не уважали – его почитали и даже любили. Некоторые, как Андерсон, помнили прежнюю доброту Гласса и чувствовали себя в долгу. Предложи капитан спасти Гласса от беды – Андерсон с готовностью ринулся бы на выручку. Однако здесь не нужно было защищать и спасать. Только дождаться смерти и похоронить. Дело того не стоило.

Генри начал было опасаться, что Гласса так и придется поручить одному Фицджеральду, как вдруг Джим Бриджер неуклюже поднялся на ноги.

– Я останусь.

Фицджеральд издевательски хмыкнул.

– Опомнись, капитан, у него молоко на губах не обсохло! Если он останется – тогда плати мне вдвое, мне же придется охранять обоих!

Бриджер дернулся, будто ему отвесили пощечину, от стыда и гнева кровь бросилась в лицо.

– Капитан, обещаю – я справлюсь!

Генри озадаченно помолчал. Не на такой исход он надеялся, и внутренний голос шептал ему, что оставлять Гласса с Фицджеральдом и Бриджером – все равно что оставлять одного. Бриджер совсем юнец, и хотя за год работы на пушную компанию он показал себя способным и честным, Фицджеральда он не перевесит. Впрочем, – одернул себя капитан, – не в этом ли суть выбора? Он, капитан Генри, за деньги просто перекладывает на других общую ответственность. Свою ответственность. Как ни крути – лучшего выбора нет.

– Решено, – кивнул он. – Выходим на рассвете.

Глава 5

30 августа 1823 года

На второй день после ухода капитана с отрядом, вечером, Фицджеральд отправил Бриджера за дровами. Оставшись наедине с Глассом, лежащим у одного из костерков, он на раненого даже не взглянул.

Над поляной возвышалась скала – как груда глыб, поставленных одна на другую чьей-то исполинской рукой и придавленных к земле. Из расщелины между двумя глыбами торчала одинокая кривая сосна – родня тех, что шли на опорные столбы в жилищах местных индейцев. Семя, из которого она выросла, десятилетия назад попало наверх с пометом воробья, выклевавшего его из сосновой шишки; в расщелине оказалось достаточно земли, увлажняемой дождем, а тепла от нагретой солнцем скалы хватило, чтобы заставить семя прорасти. Без солнечных лучей побег первое время вело в сторону, и лишь потом, выйдя из расщелины наружу, он потянулся к небу. Изогнутый ствол пустил в стороны опушенные иглами ветки, и теперь сосна, пусть и искалеченная, возвышалась над своими стройными сестрами, растущими на плодородной земле.

Без капитана и отряда цель Фицджеральда сводилась к одному: запасти побольше вяленого мяса, чтоб не терять потом времени, когда придет пора нагонять товарищей после смерти раненого. А пока держаться от лагеря подальше.

Хотя поляна и лежала в стороне от реки, соседство с родником Фицджеральду не нравилось: ручей вел прямо к лагерю, да и остатки прежних кострищ указывали, что место часто используют для стоянок. Как знать – может, оно известно всей округе. А если даже и нет, следы десятка человек и мула вели сюда от самой реки: любой охотничий или боевой отряд, оказавшийся на берегу Гранд, неминуемо их заметит.

Фицджеральд хмуро покосился на Гласса. Сразу после ухода трапперов он с прагматичной дотошностью осмотрел раны умирающего: швы на горле, вторично зашитые после падения с носилок, надежно держались, однако вся шея покраснела от заражения. Раны на ноге и руке понемногу заживали, зато воспалились борозды на спине. «Счастье твое, что ты без сознания, – подумал Фицджеральд. – Когда ж ты сдохнешь?»

Пути, приведшие Джона Фицджеральда на Дикий Запад, вышли изрядно кривыми. Началом им положило спешное бегство из Нового Орлеана в 1815 году, на следующий день после того, как Джон в пьяном угаре зарезал шлюху.

Сын шотландского матроса и дочери луизианского торговца, Фицджеральд вырос в Новом Орлеане. Отец десять лет провел в плаваниях; дома он появлялся раз в год, и каждый раз оставлял жену беременной. Через три месяца после известия о том, что он вместе с кораблем пошел ко дну в Карибском море, мать Фицджеральда вышла замуж за престарелого владельца мелочной лавки, чтобы прокормить детей. Ее практичное решение в основном пошло им на пользу: из восьмерых, доживших до зрелого возраста, двое старших унаследовали лавку после отчима, сыновья нашли честную работу, дочери благополучно вышли замуж. Особняком болтался один Джон.