Выживший: роман о мести - Панке Майкл - Страница 36

Последней каплей для Фицджеральда стала весть, которую ему шепнул на ухо Крепыш Билл:

– Капитан подумывает идти вверх по Йеллоустоун до Бигхорн – засесть в остатках форта Мануэля Лизы.

Фицджеральд понятия не имел, сколько отсюда до реки Бигхорн, зато хорошо знал, что ему туда не надо. Хотя жизнь на западных окраинах оказалась не такой страшной, как он воображал при отбытии из Сент-Луиса, ему давно опротивели и дурная кормежка, и вечный холод, и скученные ночевки с тремя десятками немытых мужиков, и вечный риск нарваться на индейскую пулю. Он стосковался по вкусу дешевого виски и запаху дешевых духов, а семьдесят долларов золотом – цена за заботу о Глассе – прямо-таки просились на игорный стол. Фицджеральд надеялся, что за полтора года про него забыли и в Сент-Луисе, и южнее, – и намеревался это выяснить как можно раньше.

Два каноэ, выдолбленные каждое из цельного бревна, Фицджеральд обследовал еще несколько дней назад и решил, что меньшее сработано крепче и к тому же им легче управлять на стремнине, особенно в одиночку. Он осторожно перевернул лодку, положил внутрь оба весла и дотащил каноэ до воды.

Предстояло заняться вторым. Замышляя побег, Фицджеральд долго думал, как бы обездвижить вторую лодку, даже собирался проделывать дыру в днище, однако остановился на том, чтобы просто забрать весла. Без весел в погоню не пустятся.

Столкнув каноэ в воду, он прыгнул внутрь и сделал гребок-другой. Лодку подхватило потоком и развернуло по течению. За минуту-другую сплавившись до тайника, Джон пристал к берегу, забросил в лодку краденые припасы и вновь вышел на глубину. Вскоре форт Юнион исчез из виду.

Капитан Генри сидел в пропахшей плесенью комнате – единственном отдельном помещении форта Юнион. Правда, помимо уединения (редкой роскоши в здешнем быту) комната мало что давала: тепло и свет попадали сюда только из соседнего помещения, через открытую дверь, так что Генри сидел в холоде и темноте.

Что дальше делать, он не знал. Фицджеральд сам по себе – не потеря: Генри не доверял ему с самого знакомства в Сент-Луисе. Без каноэ можно обойтись, это не лошади. Мешок бобровых шкур – утрата досадная, но не смертельная.

Ущерб был не в том, что ушел один из трапперов. А в том, как уход повлиял на остальных. Фицджеральд своим дезертирством всего лишь сказал то, в чем боялись признаться прочие. Пушная компания Скалистых гор потерпела крах. Он, капитан Генри, потерпел крах. Что дальше – неизвестно.

Лязгнул замок дальней двери, по грязному полу застучали частые гулкие шаги, на пороге показался Крепыш Билл.

– Мерфи со своими возвращается, – доложил он.

– Шкуры несут?

– Нет, капитан.

– Ни одной?

– Нет, капитан. Тут такое дело… Даже хуже вышло…

– Говори.

– Коней с ними нет, капитан.

Генри умолк, переваривая новость.

– Все?

Крепыш помялся, не решаясь продолжить, и наконец выговорил:

– Нет, капитан. Андерсон погиб.

Генри промолчал. Крепыш Билл потоптался на месте, ожидая ответа, в конце концов неловко повернулся и исчез за дверью.

Капитан Генри, сидя в холодной полутьме, обдумывал решение.

Отряд должен уйти из форта Юнион.

Глава 20

15 декабря 1823 года

Впадина между холмами напоминала чашу почти идеальной формы. С трех сторон поднимались холмы, ограждающие низину от ветров, влага стекалась от склонов к центру – там высилась рощица боярышниковых деревьев. Их заросли, да еще окруженные со всех сторон холмами, давали отличную защиту.

Низина отстояла от Миссури всего на полсотни шагов. Хью Гласс, скрестив ноги, сидел у небольшого костра, над которым, подвешенная на ивовом пруте, жарилась тушка кролика.

Среди бездельного ожидания Хью вдруг отчетливо услышал, как плещет вода, и удивился: за недели, проведенные на берегах, он привык к шуму реки и обычно его не замечал. Отвлекшись от костра, он посмотрел на реку, размышляя о безмолвной воде и бесшумном ветре, звук от которых не существует сам по себе, а различим лишь тогда, когда поток встречает препятствие.

Он повернулся обратно к огню. Нога привычно болела, он пересел поудобнее. Раны, как всегда, напоминали о том, что до выздоровления еще далеко: обе ноги и плечо ощутимо ныли от холода. Голос, конечно, не восстановится, да и лицо будет вечным напоминанием о стычке с медведем у реки Гранд. Зато раны на спине уже зажили, не болело при глотании горло – чему Хью, глядя на жарящегося кролика, от души порадовался.

Кролика он подстрелил совсем недавно, в сумерках. Индейцев он не встречал уже неделю, и когда увидел на тропе пушистый комок, не стал отказываться от удовольствия поужинать кроличьим мясом.

Фицджеральд, в четверти мили вверх по течению, в ту минуту искал место для ночлега и, заслышав выстрел, выругался и активнее заработал веслом, правя к берегу – чтобы не снесло течением к месту выстрела. Интересно, что это было? Арикара – намного южнее. Неужели племя ассинибойн?..

Через несколько минут он заметил костер и разглядел мужчину, одетого в оленью кожу. Подробнее увидеть не вышло, и Джон решил, что перед ним индеец: белому уж точно в этих местах делать нечего, особенно в декабре. Фицджеральда волновало только одно – много ли рядом других.

Сумерки сгущались, пора было что-то решать: на воде не заночуешь. Если Фицджеральд пристанет к берегу – стрелок обнаружит его утром. Подкрасться к костру и убить стрелка – значит нарваться на его собратьев, если он не один. В конце концов Джон решил дождаться темноты и проскользнуть ниже по реке: костер не даст стрелку (одному или с соплеменниками) разглядеть лодку. А Фицджеральду хватит и лунного света.

Он осторожно вытащил каноэ на берег и стал ждать. Через час на западе угасли последние отблески солнца, костер стал виден ярче, стрелок темной тенью навис над огнем – видно, занялся ужином. Фицджеральд решил, что пора двигаться. Проверив кентуккскую винтовку и оба пистолета, он столкнул лодку с берега и двумя гребками вывел каноэ на стремнину – теперь оставалось только править веслом: грести он пока опасался.

Хью Гласс оглядел кроличье бедро. Сустав держался слабо; Гласс, крутанув ногу, оторвал ее целиком и вонзил зубы в сочное мясо.

Фицджеральд старался направить лодку как можно дальше от берега, однако течение подступало к суше вплотную, костер неумолимо приближался. Джон то поглядывал на реку, то всматривался в человека у костра. Тот сидел спиной, виднелся только плащ, переделанный из шерстяного одеяла, и что-то вроде шерстяной шапки, при виде которой Фицджеральд насторожился: индейцы таких не носят – неужели перед ним белый? В замешательстве он не сразу заметил выросший впереди валун, до которого оставалось ярда три.

Вогнав весло поглубже в воду, он налег на него всем телом, делая гребок посильнее, потом вытащил весло и уперся им в валун. Каноэ повернулось – но недостаточно, бок с громким скрежетом проехался по камню, и Фицджеральд заработал веслом что было силы: теперь таиться не было смысла.

Гласс, услыхав всплеск и последовавший за ним скрежет, схватился за ружье и отпрянул от костра. Не отводя взгляда от реки, он метнулся к берегу и, как только глаза привыкли к темноте, оглядел волны. Послышался плеск весла, в ста шагах мелькнуло каноэ. Вскинув винтовку, он взвел курок и прицелился в спину гребцу, палец скользнул было к спусковому крючку – однако Хью остановился.

Стрелять было незачем. Гребец явно старался уйти подальше и избежать встречи. Да и направлялся он в другую сторону. Кто бы он ни был, угрозы Гласс в нем не видел.

Фицджеральд, изо всех сил работая веслом, не переставал грести до следующего поворота реки и дальше сплавлялся по течению еще милю. Там он вырулил к противоположному берегу и принялся искать место для ночлега. Наконец, перевернув на берегу лодку и разложив под ней постель, он кинул в рот кусок вяленого мяса и вернулся мыслями к костру, по-прежнему недоумевая, что привело в эти места бледнолицего, да еще в декабре.