Выживший: роман о мести - Панке Майкл - Страница 23

– Мы сделали для старины Гласса, что могли, – заявил Фицджеральд. – Торчали при нем дольше, чем рискнул бы любой другой. Семьдесят долларов – не такая цена, чтоб расплачиваться собственным скальпом. – Видя, что Бриджер молчит, он добавил: – Гласс был покойник сразу, как только попал в медвежьи лапы. Его только и оставалось, что закопать.

Парень упорно не поднимал глаз, и Фицджеральд взъярился.

– Знаешь что, Бриджер? – рявкнул он. – Мне плевать, что ты там думаешь! Запомни одно: скажешь кому хоть слово – взрежу тебе глотку от уха до уха!

Глава 12

17 сентября 1823 года

Капитан Эндрю Генри остановился. Впрочем, захватил его не великолепный вид с высокого обрыва над слиянием Миссури и Йеллоустоун, откуда ему и семерым спутникам открылся широкий горизонт, ограниченный плоским плато. На равнине между плато и Миссури волнами вздымались желтоватые пологие холмы; дальний берег, в отличие от ближнего безлесного, топорщился густыми зарослями тополей, пока еще зеленых на фоне подступающей осени.

Остановился Генри не затем, чтобы предаться философическим размышлениям при виде слияния двух рек или унестись мыслями к высокогорным лугам, где брали начало речные воды, чистые, как незамутненный кристалл. И даже практическая выгода от расположения форта, который контролировал торговые пути по обеим рекам, капитана сейчас не занимала.

Интересовало его не то, на что падал взгляд, а наоборот – то, чего взгляд не находил. Лошади. Вокруг кипящего жизнью лагеря у большого костра – ни коня, ни даже завалящего мула. Генри выстрелил в воздух, то ли приветствуя соратников, то ли давая выход отчаянию. Люди в лагере остановились и заозирались, ища стрелявшего, двое пальнули в ответ. Генри и семеро его спутников принялись спускаться в долину, к форту Юнион.

Два месяца назад, уходя из форта к селению арикара на подмогу Эшли, Генри дал два наказа: один – расставить засады по всем окрестным берегам, другой – любой ценой беречь коней. Как выяснилось, удача по-прежнему обходила его стороной.

Хряк снял тяжелую винтовку с правого плеча, в которое она уже чуть не вросла, и хотел было перекинуть на левое – однако и там кожу натерло ремнем от сумки. В конце концов он решил нести винтовку перед собой – но и тут всегдашняя боль в руках немедленно дала о себе знать.

Хряк с тоской вспомнил соломенный тюфяк в бочарной мастерской Сент-Луиса и в который раз спросил себя, какая нелегкая понесла его в отряд капитана Генри.

В первые двадцать лет жизни Хряк ни разу не осилил больше двух миль за один переход. В прошедшие же полтора месяца каждый день пришлось идти по двадцать миль, а порой по тридцать и больше. Позавчера у Хряка окончательно прохудились подметки уже третьей пары мокасин, и теперь ноги мерзли от утреннего инея, кожу саднило от камней. К тому же его угораздило наступить на кактус, а вытащить иглу, как ни старался, не смог, и теперь загноившийся палец дергало болью при каждом шаге.

Кроме того, за всю жизнь ему не приходилось так голодать. Он мечтал о незатейливых радостях – вымакать хлебом мясную подливку, вгрызться зубами в сочную куриную ногу, – и с нежностью вспоминал полные тарелки еды, которые жена бочара выставляла трижды в день. А теперь на завтрак он получал только холодный кусок вяленого мяса, да еще и такой, каким досыта не наешься. Обедали почти на ходу, и тоже вяленым мясом. А с тех пор, как капитан из осторожности запретил стрелять, даже ужин состоял из того же вяленого мяса. А в редкие дни, когда дичь все же добывали, Хряку тоже стоило немалых усилий прожевать жесткое мясо или разломать кость, чтобы высосать мозг. Еда в западных землях давалась тяжело, отнимая сил больше, чем приносила пользы, и Хряк постоянно изнывал от голода.

В животе поминутно урчало, палец ныл на каждом шагу, и Хряк неустанно проклинал тот день, когда решил двинуться на запад. Богатства здешних земель оставались по-прежнему недоступны, ловушек на бобров Хряк не ставил уже полгода. При входе в лагерь стало ясно, что не только коней не хватает: на ивовых растяжках у деревянных стен форта висели несколько бобровых шкур, рядом бизоньи, лосиные и волчьи – совсем не то изобилие, которое трапперы надеялись застать по возвращении.

Вперед выступил Крепыш Билл и протянул руку для приветствия. Капитан Генри на нее даже не взглянул.

– Куда подевались кони?

Крепыш Билл так и застыл с протянутой ладонью, неловко потоптался и наконец убрал руку.

– Черноногие увели, капитан.

– Есть такая штука – часовые. Может, слыхал?

– Часовых выставляли, капитан! Да что толку: индейцы подобрались незнамо как. Налетели и угнали весь табун.

– Погоню отряжали?

Крепыш Билл медленно качнул головой.

– С черноногими особо не повоюешь, капитан.

Напоминание, хоть и осторожное, вышло действенным. Капитан Генри вздохнул.

– Сколько лошадей осталось?

– Семь… То есть пять коней и два мула. Все они на Бобровом ручье – Мерфи туда повел трапперов.

– Что-то не видно богатой добычи.

– Делали, что могли, капитан. Вокруг форта зверья нет, а на дальние расстояния без лошадей никак.

Джим Бриджер лежал, свернувшись под тонким одеялом. По утрам землю схватывало заморозками, а спать вновь пришлось без костра – и сейчас сырой холод пронизывал тело до костей. Наконец мало-помалу усталость взяла свое, и парень уснул.

Во сне он стоял на краю глубокой пропасти, вокруг разливалась тьма: поздний вечер, лилово-черное небо, едва видимые контуры предметов. Показалась чья-то тень – поначалу неясное пятно, маячащее вдалеке, затем тень начала медленно, но неотвратимо приближаться. Контуры становились все четче, и вскоре Бриджер различил искалеченную фигуру, припадающую на одну ногу. Он хотел было бежать, однако пропасть за спиной преграждала путь.

Фигура маячила уже в десяти шагах, стало видно лицо – неестественное, похожее на маску, изрезанное шрамами по лбу и щекам. Нос и уши торчали не на месте, вокруг лица клубилась спутанная грива волос и борода, так что существо почти не походило на человека.

Призрак подошел еще ближе, горящие глаза уставились на Бриджера с такой ненавистью, что тот от страха не мог отвести взгляд.

Существо кровожадно замахнулось и всадило нож в грудь Джиму – тот, отброшенный ударом, отступил и свалился на землю под неотступным взглядом горящих глаз. Торчащая из груди рукоять казалась смутно знакомой – Бриджер, вглядевшись, узнал серебряную отделку навершия. Нож Гласса!

Джима смерть не пугала, скорее сулила облегчение: уж лучше погибнуть, чем жить с таким грузом на совести.

Ребра вновь заныли от боли, Бриджер открыл глаза. Над ним навис Фицджеральд.

– Вставай, парень. Пора.

Глава 13

5 октября 1823 года

Останки сожженного селения арикара напоминали Глассу скелет, ходить среди них было странно и жутковато. Деревня в полтысячи семей, еще недавно бурлившая жизнью, теперь торчала на обрывистом берегу Миссури, как на погосте, черным памятником самой себе.

От места, где Гранд впадала в Миссури, до селения было восемь миль к северу, до форта Бразо – семьдесят миль к югу, и все же Гласс решил не идти напрямик к форту. Во-первых, вышел запас вяленого мяса, вновь пришлось перейти на коренья и ягоды, а здесь он надеялся раздобыть кукурузы – любую деревню арикара всегда окружали целые кукурузные поля.

Во-вторых – в деревне можно разжиться бревнами для плота, и тогда путь до форта Бразо, вниз по течению Миссури, станет легкой прогулкой. Недостатка в бревнах здесь не будет: медленно бредя по селению, Гласс то и дело натыкался взглядом на столбы от хижин и заборов.

Он остановился у большого строения в центре деревни, которое, видимо, служило местом сбора для жителей. Внутри что-то мелькнуло; Гласс, вздрогнув, отступил, осторожно вгляделся в полутьму и взял на изготовку костыль – несколько дней назад, когда опора стала ему не нужна, он заточил ветку с тонкого конца, и теперь она служила ему копьем.