Том 21. Поцелуй мой кулак - Чейз Джеймс Хедли - Страница 2

Похороны были тяжелыми. Явились все члены Загородного клуба, из Нью-Йорка прилетели отец и мать Джуди. Я плохо их запомнил, но они показались мне хорошими людьми. Мать Джуди сильно походила на дочь, и это расстроило меня. Я вернулся домой полностью разбитым и мечтал только об отдыхе. Сидни вызвался проводить меня домой и сидел в квартире, несмотря на мои просьбы оставить меня одного. Сейчас я понимаю, его присутствие в квартире в тот ужасный момент пошло мне на пользу. Наконец, около десяти он встал и сказал, что пойдет домой.

— Возьми месяц отпуска, Ларри, — сказал он на прощание. — Можешь играть в гольф, съезди куда-нибудь. Приди в себя. Ее ничем не заменишь, так что поезжай, отдохни как следует, а потом возвращайся и работай как проклятый.

— Нет, я вернусь завтра и буду работать как проклятый, — возразил я. — И спасибо за все!

— Никаких завтра! — он даже топнул ногой. — Я хочу, чтобы ты отдыхал месяц. Это приказ!

— Чушь! Как раз работа-то мне и нужна, чтобы отвлечься. Я буду работать. Завтра увидимся.

В тот момент я считал такое решение правильным.

Разве мог я разъезжать по стране, развлекаясь и играя в гольф, когда у меня из головы не шла Джуди. За время своего короткого пребывания в клинике я все обдумал. Скорлупа треснула, ее не склеишь. Чем скорее я сосредоточу все мысли на работе, тем лучше. Я рассуждал ужасно трезво. Такое случается постоянно, твердил я себе. Тот, кто строит планы, возводит воздушные замки, даже говорит торговцу недвижимостью, что решил строить ранчо, внезапно обнаруживает, что все пошло прахом и его планам никогда не суждено осуществиться. Это случается каждый день, пытался убедить я себя. Я нашел свою девушку, мы думали о будущем, и вот она умерла. Мне тридцать восемь лет. При благоприятных обстоятельствах я могу рассчитывать еще на столько же. Что ж, нужно опять начинать строить себе жизнь, браться за работу, и, как знать, может, потом снова встретится девушка, похожая на Джуди, и мы поженимся. В глубине души я сознавал, что это не более чем глупости. Никто и никогда не заменит Джуди. Она была моей избранницей, и теперь каждую девушку я буду судить по меркам Джуди, а при таком сравнении, конечно, проиграет любая. Так или иначе, но я вернулся в магазин, заклеив рассеченный лоб полоской пластыря и стараясь вести себя так, словно ничего не случилось. Друзья, а их у меня хватало, пожимали мне руку крепче обычного. Все они вели себя нестерпимо тактично, изо всех сил притворяясь, что Джуди никогда не существовало. Хуже всего было иметь дело с клиентами. Они говорили со мной приглушенным тоном и не глядя в лицо, поспешно соглашались с любым моим выбором, вместо того, чтобы с удовольствием привередничать, как это было раньше. Сидни порхал вокруг, делая все возможное и невозможное, чтобы отвлечь меня от дурных мыслей. Он то и дело выскакивал из кабинета с набросками, спрашивал моего мнения о них, чего никогда не делал раньше, с видом величайшего внимания выслушивал мои замечания, потом исчезал, чтобы снова появиться через какой-нибудь час.

Вторым по авторитету человеком в торговом зале был Терри Мелвилл, начинавший у «Картье» в Лондоне и обладавший внушительным и всеобъемлющим знанием ювелирного дела. Он был пятью годами моложе меня, невысокий худой гомо, с длинными, выкрашенными в серебристый цвет волосами, синими глазами, узкими ноздрями и ртом, похожим на прорезанную ножом щель.

Когда-то в прошлом Сидни увлекся им и привез в Парадиз-Сити, но теперь он ему надоел. Терри ненавидел меня, и я платил ему тем же. Он ненавидел меня за знание бриллиантов, я же — за ревность, за мелочные попытки перехватить моих клиентов и за его ядовитую злобу. Его бесило, что Сидни так много делает для меня, хотя я и не педераст. Они постоянно ссорились. Если бы не деловые качества Терри, да еще какая-то грязь, припасенная им на Сидни, тот наверняка избавился бы от него.

Когда Сэм Гобл, ночной охранник, отпер магазин и впустил меня, Терри уже сидел за своим столом.

— Сочувствую твоему несчастью, Ларри, — с притворной грустью сказал он. — Могло быть и хуже. Ты тоже мог погибнуть.

В его глазах было подлое, злорадное выражение, вызвавшее у меня острое желание ударить по его поганой физиономии. Я видел, как он рад случившемуся.

Я молча кивнул и прошел мимо него к своему столу. Джейн Барлоу, моя секретарша, полная солидная дама лет сорока пяти, принесла мне почту. От ее печальных глаз и попытки улыбнуться у меня защемило сердце. Я притронулся к ее руке.

— Бывает, Джейн, — сказал я. — Не надо ни о чем говорить. Чем тут помогут слова. Спасибо за цветы.

Сидни, постоянно справлявшийся о моем самочувствии, приглушенные голоса клиентов, Терри, злобно следивший за мной из-за стола, сделали этот день едва переносимым, но я все же выдержал его до конца. Сидни пригласил меня пообедать, но я отказался. Рано или поздно мне предстояло столкнуться с одиночеством, и чем раньше, тем лучше. Последние два месяца мы с Джуди обедали либо у нее, либо у меня на квартире. Теперь всему этому пришел конец.

Некоторое время я раздумывал, не поехать ли в Загородный клуб, но потом решил, что не в состоянии вынести молчаливое сочувствие, и ограничился тем, что купил сандвичей и остался дома в одиночестве, думая о Джуди. Не слишком приятное времяпрепровождение, и этот первый день дался мне с трудом. Я сказал себе, что через день-два жизнь войдет в колею, но получилось иначе. Не только моя скорлупа счастья рассыпалась после аварии. Я не ищу оправданий, а просто передаю то, что сказал психиатр.

Полагаясь на себя, я верил, что смогу изгнать тягостные воспоминания из подсознания. Но пережитое травмировало мой рассудок. Это выяснилось потом, когда психиатр объяснил мое поведение не только одной травмой. Нет смысла углубляться в подробности. Суть в том, что в последующие три недели я пришел в упадок, как в моральном плане, так и в физическом. Я стал терять интерес к вещам, из которых до сего времени складывалась моя жизнь: к работе, гольфу, общению с людьми, и даже к деньгам.

Хуже всего, конечно, получалось с работой. Я начал делать ошибки: вначале маленькие упущения, потом, с течением времени, упущения серьезные. Я пришел к выводу, что меня не интересует желание Джонса приобрести платиновый портсигар с рубиновыми инициалами для его новой любовницы. Он получил портсигар, но без инициалов. Потом я забыл, что миссис Ван Клей заказывала золотые часы с календарем для своего маленького чудовища-племянника, и послал ему золотые часы без календаря. Мадам явилась в магазин, словно галеон под всеми парусами, и чистила Сидни до тех пор, пока тот едва не заплакал. Эти примеры дают некоторое представление о том, насколько я сдал. За три недели я натворил уйму подобных ошибок. Назовите это несобранностью, назовите, как хотите, но на Сидни сыпались шишки, а Терри втихомолку злорадствовал. Кроме того, раньше за состоянием моей одежды следила Джуди. Теперь я забывал ежедневно менять рубашку — какая разница, в чем ходить!

Я перестал играть в гольф. Черт возьми, кто, кроме ненормального, станет бить по маленькому белому мячику, загоняя его невесть куда, да еще потом пойдет искать его?

Спустя три недели после смерти Джуди Сидни вышел из своего кабинета в зал, где сидел я, тупо уставясь на стол, и спросил, могу ли я уделить ему минутку внимания.

— Только минутку, Ларри, не больше.

Я почувствовал укол совести. На моем подносе для входящей корреспонденции лежала груда писем и заказов, на которые я даже не взглянул. Часы показывали три, а письма и заказы дожидались моего внимания еще с девяти часов.

— Мне нужно просмотреть почту, Сидни, — сказал я. — У тебя что-нибудь важное?

— Да.

В его тоне было что-то, заставившее меня подняться. При этом я посмотрел в сторону Терри. Он наблюдал за мной с издевательской ухмылочкой на красивом лице. Его поднос для входящей корреспонденции был пуст. Что бы про него ни говорили, но Терри был работяга.

Я прошел в кабинет вслед за Сидни, и он закрыл за мной дверь с такой осторожностью, словно она была сделана из яичной скорлупы.