Никогда не отступай - Форстчен Уильям Р. - Страница 34

— Нам известно только, что под Джанкшн-Сити идут тяжелые бои, в которых участвует Пятый корпус.

— А правда, что наши армии отрезаны друг от друга? — спросил кто-то из толпы.

Калин, помедлив, в конце концов кивнул:

— Друзья мои, нет смысла толпиться под дождем. Пожалуйста, идите домой — там гораздо спокойнее. Я обещаю вам, что мы вытащим наших мальчиков из этой передряги.

— Своего-то зятя ты уже вытащил, — раздался сердитый женский голос. — Об этом ты позаботился в первую очередь.

Калин медленно повернулся к женщине, бросившей это обвинение. Она стояла, сложив руки на груди, и с вызовом смотрела на него.

Он подошел к ней и снял шляпу.

— Три моих мальчика сражаются под началом у Шудера, — сказала она. — Двоих я потеряла в прошлую войну. Твоим же похоже, опасность не грозит.

— Мадам, — произнес он мягко, — моего зятя отослал Кин. Я не принимал участия в этом решении, — Он кивнул в сторону Кэтлин. — Ее муж приказал ему ехать сюда, а сам остался с армией.

— Я не понимаю, чего ради мы сражаемся на другом конце света! — с горечью воскликнула женщина. — Ведь эти поганцы сказали, что оставят нас в покое, если мы не будем им мешать. Зачем же ты посылаешь туда наших мальчиков умирать? Разве мы еще не достаточно страдали?

Толпа зашумела, соглашаясь с ней.

— Но если бы мы не послали их туда, — вмешалась Кэтлин, — нам пришлось бы сражаться здесь. Неужели вы хотите, чтобы Суздаль опять стал полем битвы?

— Я знаю только одно: я уже потеряла детей и потеряю снова. Мне плевать на этих ниппонцев и прочих. Я просто хочу, чтобы мои мальчики вернулись. Разве не сказал этот бантагский вождь, что если мы оставим их в покое, то и они не тронут нас? — При этих словах ее голос дрогнул.

Кэтлин успокаивающе протянула руку и хотела положить ее женщине на плечо, но та отступила назад.

— Прекратите эту войну. Прекратите войну и верните наших мальчиков домой.

Толпа опять с одобрением зашумела.

— Война не кончится, если мы отзовем нашу армию, — пытался убедить их Калин. — Друзья мои, мы ведь уже обсуждали это в Конгрессе и согласились, что это не выход. Этот дьявол, вождь бантагов, явится сюда, если мы не разгромим его на границе. У нас нет выбора: надо сражаться там, вдали от дома, а не на самом его пороге.

— Тогда пусть римляне сражаются там. Мы дважды заступались за них, пусть теперь они ответят нам тем же, а наших детей надо освободить от этого.

Женщина повернулась к Кэтлин:

— С тех пор как вы, янки, появились здесь, у нас непрерывно идет война. Если бы вы не лезли в наши дела, мы не потеряли бы столько народа, а тугары и прочая нечисть давно ушли бы.

Все застыли в молчании. Кэтлин растерялась и тоже не нашла что ответить. Калин, стоя под дождем с цилиндром в руке, смотрел на разгневанную женщину.

— Я буду сегодня молиться за ваших мальчиков, — произнес он наконец. — Уже поздно, друзья моя, пойдемте по домам.

Надев цилиндр, Калин повернулся и медленно пошел по улице. Люди за его спиной громко заспорили. Кэтлин нагнала его.

Калин посмотрел на нее:

— Ты чувствуешь себя нормально?

— Знаешь, она по-своему права, — вздохнула Кэтлин. — За годы войны погибло больше половины населения Руси. А если бы мы тогда не подняли восстания, то погиб бы только один из десяти.

— Неужели ты предпочла бы тугарское рабство и убойные ямы свободе? — сердито воскликнул Калин.

— Но какую цену приходится за нее платить! — прошептала она.

Он обратил внимание на ее усталый вид. Утром с фронта прибыл первый поезд с ранеными, и Кэтлин провозилась с ними весь день.

— Эндрю как-то сказал мне старую поговорку,- сказал Калин. — «У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота».

— Разве уже пора говорить о поражении?

Он ничего не ответил и молча перекрестился, проходя мимо собора. Затем приостановился, поднялся по ступеням, снял шляпу и вошел внутрь. Кэтлин последовала за ним.

Полуночная служба была в разгаре, вел ее патриарх Касмар. Преклонив колена перед алтарем и перекрестившись, Кэтлин прошла к задней стене и встала рядом с Калином. Она молча смотрела на него, не смея обременять его своими страхами. За годы, проведенные с Эндрю, она многое постигла в так называемом искусстве войны. Нередко по вечерам она поднималась к нему в кабинет, и он делился с ней своими мыслями, планами, опасениями, объяснял правила сложной тактической игры с ударами и контрударами. Он даже предвидел, что Гаарк может прорвать блокаду и высадиться в тылу у одной из армий на восточном или южном фронте, но не верил, что бантаги смогут полностью контролировать море или узловую станцию, связывавшую все армии с западом.

Ганс же постоянно говорил об этой возможности, о том, что от Гаарка надо ждать самого невероятного, и оказался прав.

Она понимала, что исход войны во многом зависит от того, какая из сторон сумеет в этот момент собрать больше сил. Если Гаарк закрепится на захваченной территории и не будет испытывать трудностей со снабжением, то обе республиканские армии, вовлеченные в непрерывные локальные стычки, будут в конце концов истощены. У них кончатся запасы продовольствия и боеприпасы, Гаарк разгромит их, после чего беспрепятственно двинется на Рим и на Суздаль, и тогда всем мечтам о свободном мире конец.

— Знаешь, — прошептал Калин, — сегодня вечером ко мне подошли несколько сенаторов и предложили послать к Гаарку дипломатического представителя. Они считают, что, если он не тронет наши армии, мы должны пообещать ему отступить до Рима и согласиться на все их условия.

— Господи помилуй! — вырвалось у Кэтлин. Вспомнив, где они находятся, она поспешно перекрестилась. — Они что, с ума сошли?

— Знаешь, большинство людей, глядящих на карту в витрине Гейтса, не понимают, что перед ними. Для них это все равно что китайская грамота. Все, что они видят, — это поезда, увозящие их близких в неизвестность.

— А ты видишь что-нибудь еще? — спросила Кэтлин.

Калин опустил голову:

— Иногда я задаю себе этот вопрос.

— Черт побери, Калин, — рассердилась она. — Я не понимаю, как такое возможно; четыре месяца назад, после возвращения Ганса, у всех только и было на уме что война, месть, а теперь что? Мы же с самого начала понимали, что нам нужно все или ничего, компромиссы невозможны.

— Но ведь нам удалось в конце концов договориться с тугарами — они ушли.

— Да, но только после того, как мы разгромили их вчистую. Другого способа уговорить их нет.

— А у скольких мальчиков ты сегодня ампутировала руку или ногу? И сколько их умерло на операционном столе?

Кэтлин холодно посмотрела на него, и Калии опустил голову, вспомнив, что некогда она ампутировала и его руку, спасая его тем самым от смерти.

— Эндрю добровольно вернулся в эту западню не для того, чтобы погибнуть героем, — сказала она. — Он вернулся, чтобы вытащить оттуда других, и он рассчитывает, что и ты сделаешь для этого все. Он уж точно скорее умрет, чем согласится подчинится Гаарку.

— Но сколько человек умрет вместе с ним? Вот в чем вопрос.

— Может быть, все, — бросила она. — И если речь пойдет о том, чтобы мои дети жили в рабстве у орды, как жили когда-то вы, то я скорее отравлю их!

Внезапно она с ужасом осознала, что почти кричит это — в церкви, во время службы. Касмар прекратил читать молитву и смотрел на нее; все присутствующие молчали.

Затем священник возобновил чтение, и Кэтлин склонила голову вместе со всеми. Завершив службу, Касмар повернулся к пастве и, подняв руки, сделал им знак задержаться еще ненадолго.

— Я хочу прочитать заключительную молитву, — сказал он. — Это будет молитва за нашу победу, ибо без нее нам нет места в этом мире. Возможно, эта война будет длиться долгие годы, и мы должны быть готовы к этому, мы должны быть готовы пожертвовать многим, и, может быть, даже собственной жизнью. Не осознав этого, мы обрекаем на смерть наших детей.

Толпа шевельнулась, многие посмотрели на Калина и Кэтлин.