Боевой гимн - Форстчен Уильям Р. - Страница 41

— В какой-то момент надсмотрщики заметят, что происходит что-то подозрительное, — перебил его Григорий.

Ганс и сам все понимал. Эта сторона их замысла пугала его больше всего, и чем дольше Ганс размышлял над планом побега, тем яснее ему становилось, что многими людьми придется пожертвовать.

— У нас в лагере живут свыше шестисот тридцати человек. Я бы хотел спасти их всех, но не вижу, как это сделать. Тех, кто сейчас болен и не может самостоятельно передвигаться, придется оставить. На данный момент это пятьдесят с лишним человек. Еще у нас есть пятьдесят детей. Они пойдут вместе с родителями.

Ганс посмотрел иа Менду. В глазах жены Кетсваны читалось полное согласие со всем, что он говорил.

— У нас есть настойка опия. Я не уверен в дозировке, но мы должны усыпить детей, прежде чем спустить их в подземный ход, и да поможет нам Бог! Я надеюсь, что нам удастся полностью вывести людей из бараков до полуночи, когда у бантагов будет смена караула и они начнут свой обычный обход. Если поднимется тревога, все, кто останется в бараках, должны будут немедленно бежать к зданию цеха, и мы забаррикадируемся изнутри. Если повезет, бантаги сочтут это бунтом, а не побегом. Пока они проломят ворота, еще пятьдесят, а может, и сто человек успеют спастись через тоннель.

— У входа в подкоп будет царить сущий хаос,- заметил Алексей.

— Я знаю. Поэтому я и хочу, чтобы ты, Кетсвана, собрал вокруг себя как можно больше своих людей. Вы будете сдерживать толпу. Я помогу вам.

Ганс не стал говорить о том, что в этом случае самим людям Кетсваны будет трудно достичь спасительного лаза, особенно если на них со всех сторон будет напирать обезумевшая толпа

Будем верить, что мы сможем вывести всех людей из бараков. Когда нехватка народа в цеху станет слишком очевидной, мы убьем надсмотрщиков и проведем через подземный ход всех оставшихся рабочих.

— А что будет с чинами? — спросила Та^мира. Ганс бросил взгляд на Лина и покачал головой.

— В «беличьих колесах» около тысячи рабов. Мы никак не можем их спасти. Мне очень жаль.

Лин грустно кивнул.

Ганс нутром чуял, как сгустилась атмосфера внутри лагеря. Звериный инстинкт, благодаря которому он за последние тридцать лет пережил с десяток военных кампаний и свыше сотни мелких стычек, говорил ему, что пора отсюда выбираться.

— До заката всего два часа, — возвестил он. — Недолго осталось.

— Как настроение, парень? — бодро поинтересовался Пэт у Джека Петраччи.

Паршивое, как обычно,- слабо улыбнулся Джек. — Надо было захватить с собой подгузники,

— Нет, вы только послушайте, — зацокал языком Пэт. — Главный пилот Республики, герой Меркской войны и обладатель почетной медали Конгресса боится наложить в штаны!

— Слушай, ты, дубина дублинская, если тебе кажется, что это такое простое дело, почему бы тебе самому не слетать в испытательный полет, а?

Пэт уставился на дирижабль, паривший над причальной мачтой, и покачал головой.

— Летать на этой штуке? Что я, сбрендил, что ли?

— Ну так и заткнись, — огрызнулся Джек.

Пэт обнял пилота за плечи и склонился к его уху.

— По правде говоря, я бы на твоем месте точно обосрался.

Джек судорожно вздохнул, не слушая Пэта, который начал со смаком расписывать подвиги своей 44-й батареи.

«И какого лешего я здесь делаю? — спросил себя

Джек. — Если бы меня не угораздило ляпнуть, что я

еще до Гражданской войны помогал профессору Уиг-гинсу и его путешествующему воздушному цирку, в

жизни бы меня не запихнули в тот первый воздушный

шар. Да, но что бы тогда со всеми нами было?»

Джек знал, что во время войны бывают такие моменты, когда действия одного человека решают судьбу целого народа. Десятки его товарищей оказывались в такой ситуации, и большинство из них были сейчас мертвы.

А он? Многие считали его одним из главных героев последней войны. «Гейтс иллюстрейтед уикли» трижды размещала портрет Джека на первой странице, а в

новой серии литографий «Герои великих войн» были

два рисунка, изображавшие его в момент боя. Ну а уж

что касается личной жизни… При мысли об этом на

губах Джека появилась улыбка.

Эндрю предоставил ему полную свободу в выборе формы для военно-воздушных сил, и жена Фергюсона придумала совершенно новый фасон, благодаря которому пилоты резко выделялись на фоне всех прочих воинов. Воздухоплаватели носили небесного цвета кители на девяти пуговицах и такого же цвета брюки. И брюки, и китель были обшиты белым кантом. Вместо фетровых шляп с мягкими полями, которые являлись, принадлежностью сухопутных войск, летчики носили кожаные шлемы и поднятые на лоб очки, А больше всего Джеку нравился его летный плащ с шерстяной подкладкой и высоким стоячим воротником, защищавшим от холода, который царил на высоте десять тысяч футов. Он прекрасно знал, что эта форма была предметом всеобщей зависти, и, где бы Джек ни появлялся, ему всегда приходилось отбиваться от целой толпы юнцов, мечтавших вступить в элитный отряд из сорока пилотов и борт-инженеров.

Однако сейчас он отдал бы все на свете за счастье ощущать твердую землю под ногами. Джек даже согласился бы торчать в душегубке броненосца, патрулировавшего воды Внутреннего моря.

— Пожалуй, пора отчаливать,- севшим голосом выдавил он.

— Ты не думаешь, что для первого раза следовало бы попробовать что-нибудь менее рискованное, чем такая операция? — спросил у него Пэт.

Джек замотал головой.

— Мы уже сделали три пробных вылета. С кораблем все в порядке. Он был специально построен для длительных перелетов, так что сейчас самое время проверить его в деле. Погода отличная, дует вест-норд-вест, его скорость пятнадцать узлов у поверхности земли и наверняка еще больше в воздухе, а нам как раз лететь на юго-восток. Я поднимусь на шесть-семь тысяч футов и запущу двигатели на половинную мощность. Зуб даю, что там, наверху, скорость ветра составляет тридцать-сорок узлов. В этом случае мы уже завтра утром достигаем восточного побережья и узнаем, что творится у бантагов.

— Удачи вам, парни.

Джек коротко кивнул и, высвободившись из хватки Пэта, направился к «Летящему облаку». Он медленным шагом обходил четьфехсотфутовую громадину, тщательно разглядывая каждую деталь. В этом дирижабле было так много нового. Плетеный каркас был сделан из бамбуковидных деревьев, росших на восточном берегу Внутреннего моря. Расщепленные и смоченные побеги этого дерева свободно гнулись, и из них можно было сплести что угодно, но после термической обработки получался материал прочный, как сталь, только гораздо более легкий. Оболочка дирижабля была сделана не из дорогого шелка, а из дешевой легкой холстины, пропитанной смесью, полученной после очистки нефти. Благодаря этой обработке холст декатировался и становился герметичным.

Дойдя до кормовой части дирижабля, Джек принялся изучать рули направления и высоты, а также тросы, ведущие от них в кабину пилота. Во время последнего пробного вылета эти тросы растянулись настолько, что Федору пришлось отсоединить их от штурвала и затем натянуть с помощью лебедки. Эта операция не представляла особого риска, когда они парили над своей территорией, но в воздушном пространстве врага, да еще при сильном ветре, могла привести к катастрофе. Механики установили специальные карабины, позволяющие регулировать напряжение тросов, и Джек надеялся, что эта мера окажется действенной.

Он двинулся к носу дирижабля, обмениваясь по дороге приветствиями с людьми, держащими посадочные канаты, и наконец остановился у лесенки, ведущей в кабину в двенадцати футах у него над головой.

При его появлении Федор вытянулся в струнку.

— Отличный корабль, сэр! Вечер обещает быть прекрасным.

— Ой, да помолчи ты хоть немного, — взмолился Джек. — Видеть не могу твою лоснящуюся физиономию. И чего ты так прикипел к этой посудине?

— Послушайте, полковник, а вот если бы вы не были летающей знаменитостью, разве кто-нибудь из прекрасных дам Руси и Рима открыл бы перед вами двери своей спальни?