Разящий меч - Форстчен Уильям Р. - Страница 43

— Нынешней ночью можно ожидать атаки, — сказал Эндрю, глядя на свой штаб. — Как только стемнеет, пятьдесят пушек должны начать обстрел переправы и. не прекращать его до самого рассвета.

— Это означает, что к рассвету мы потратим десять тысяч снарядов, — возразил Евгений, командующий артиллерией корпуса. — Мы уже расходуем резервы, хотя война началась всего три дня назад.

— Мерки воспользуются всем, что мы оставим здесь, — холодно заметил один из помощников и, привстав, выглянул за стену укрепления.

В ту же минуту он отшатнулся назад, неловко повернулся и рухнул, не сказав ни слова. Эндрю смотрел на мертвого воина, который еще несколько мгновений назад спорил с друзьями. Потери станут огромными, когда мерки начнут использовать картечь и шрапнель.

Он смотрел в сторону, чтобы не видеть, как уносят труп.

— Вам надо отдохнуть, сэр, — сказал ординарец.

Эндрю кивнул. Он не ложился со вчерашнего дня, а через пару часов уже стемнеет. Ему и вправду нужно отдохнуть.

Эндрю молча спустился с укрепления и пошел в штаб, не обращая внимания на снаряды, пролетавшие над головой, — на это уже просто не было сил.

Зазвонил колокол паровоза, прибывшего под прикрытием второй линии укреплений. В воздух взвились клубы пара и дыма.

Воздушный корабль мерков, который некоторое время назад пытался бомбить поезд, сейчас направлялся куда-то за холмы Шенандоа. В небе появились тяжелые низкие тучи, а ветер становился все сильнее.

Эндрю вошел в здание и буквально рухнул на кровать. Он со стоном вытянулся.

— Эндрю?

Он вздрогнул и сел. В тени стояла Кэтлин. Она подошла поближе. Он увидел у нее на губах беспокойную улыбку.

— Господи, что ты тут делаешь? — спросил он.

— Хорошее приветствие. — Она села рядом и, как маленького, погладила его по голове. Отвела со лба седеющую прядь.

Он легонько ее поцеловал. Удар грома за окном и порыв ветра, швырнувший в окно капли дождя, заставили его вздрогнуть.

— Меня прислал Эмил, — объяснила она. — Я буду врачом в санитарном поезде.

— Очень глупо с его стороны, — пробормотал Эндрю. — Здесь все-таки война, а не игрушки.

— Я вполне могу о себе позаботиться.

— А Мэдди?

— Она с Людмилой.

Эндрю промолчал, зная, что бесполезно спорить с женой и убеждать ее в том, что женщине не место на войне. Такие споры хорошо вести дома в мирное время, а сейчас, когда вопрос выживания республики стал самым главным, каждый делал что мог. Все они рискуют, как же он может приказать жене спрятаться?

— Похоже, дела у нас идут не блестяще? — спросила она.

Он затравленно кивнул.

— Я ничего подобного не предполагал. Дамба — это так просто, но мы не предусмотрели самых очевидных вещей… Господи всемогущий, на моих глазах погибло не меньше десяти тысяч карфагенян! Вся река стала красной от их крови. Еще несколько тысяч убили сами мерки за попытку бегства. Мы потратили тонны снарядов, убивая своих соплеменников.

Его голос дрогнул. Он винил себя за ту бойню, свидетелем которой был.

В соседней комнате застучал телеграфный ключ, и она почувствовала, как Эндрю напрягся.

Он медленно поднялся на ноги.

Кэтлин испуганно посмотрела на него. Он двигался как марионетка, которую дергают за ниточки. Если их обрезать, он тотчас упадет. Но не может быть, чтобы бессонница была причиной этого. Она помнила, каким он был во время Тугарской войны, — возможность поражения только придавала ему сил, он чувствовал яростную готовность сражаться до конца. А сейчас он подавлен. Она заглянула ему в глаза и увидела в них страх.

Телеграфист с посеревшим лицом ворвался в комнату.

— От Ганса. — Голос Эндрю был едва слышен.

Телеграфист поднял листок к глазам и, поправляя очки, дрожащим голосом прочитал:

— Сообщение от генерала Шудера. «На участке, охраняемом бастионами от восемьдесят пятого до девяностого, фронт прорван. Атакуют двадцать уменов. Рекомендую отказаться от обороны линии Потомака. Нужны поезда, чтобы забрать две дивизии с бастиона сто. Вероятно, дорогу на Суздаль перекроют к рассвету».

Ошеломленный, Эндрю знаком приказал телеграфисту выйти и в ужасе уставился на Кэтлин.

— Боже мой, — прошептал он. — Они разбили нас за три дня.

Она сидела молча.

— Мы целый год строили оборону именно здесь, рассчитывая отбросить их назад, но они просочились сквозь нее, как дым, и отрезали часть армии, как и предсказывал Ганс.

Он подошел к столу с разложенной на нем картой.

— Проклятье! — Она слышала в его голосе настоящий ужас.

Кэтлин встала и тоже подошла к столу.

— Если ты уже сейчас готов сдаться, — холодно произнесла она, — мне лучше поехать в Суздаль, задушить Мэдди и перерезать горло себе.

Он взглянул на нее. — Нравится тебе это или нет, но ты отвечаешь и за остальных, Эндрю Кин.

— Я думал, что прорыв будет здесь. Я делал именно то, чего они хотели от меня, я думал, что удержу их у границы. Но мы были слишком слабы, и мне следовало это видеть. Эти проклятые аэростаты все время следили за нами, они знали обо всем, что мы делаем, а мы не знали о них ничего. Я должен был…

— Ты должен был, но не сделал этого, — перебила Кэтлин.

Он хмуро посмотрел на нее.

— Мы сделали все, что в наших силах, — уже мягче добавила она. — Сделать все не может никто. К тому же еще не все потеряно.

Он попытался улыбнуться.

— Знаешь, — пробормотал он, — я не боюсь умереть, Кэтлин. Мне кажется, что смерть была бы для меня облегчением.

Дом содрогнулся от пушечного залпа.

— Все время бороться за выживание, снова и снова. И конца не видно. Господи, я устал до смерти. Я проиграл. Тысячи парней, которые доверяли мне, мертвы, а те, кто еще жив, умрут завтра.

— Война только началась, — сказала она мягко. — Еще многие умрут, даже если мы победим. Но мы обязательно проиграем, Эндрю, если ты будешь чувствовать себя побежденным.

Она обошла вокруг стола и, взяв его за руку, произнесла с удивительной нежностью:

— Мы справимся, любимый. Все в твоих руках. А сейчас тебе надо отдохнуть.

Она посмотрела ему в глаза, словно пытаясь понять, что же изменилось, что потеряно навсегда. Кэтлин вспомнилось, как она впервые увидела его на «Оганките», его мальчишеские черты даже во сне искажала боль. Он уже тогда устал от войны. Сможет ли он пережить еще и эту?

Когда-то, после того как в бою на Булл-Ран погиб ее жених, Кэтлин поклялась себе, что никогда не выйдет замуж за солдата. «Моя дорогая Кэтлин, — начиналось его письмо, — если ты сейчас читаешь эти строки, значит, мы никогда больше не увидимся».

Тогда она чуть не умерла, но в конце концов влюбилась в этого нежного, сильного, а теперь смертельно испуганного человека. Она любила его даже больше из-за этого страха, порожденного тем жутким грузом, который он тащил на своих плечах, мечтая о свободе для этого мира. Как бы она хотела отдать ему все свои силы.

— Даже если нам обоим предстоит умереть, — прошептала она, — останется Мэдди. Где она будет, если ты проиграешь?

Он, казалось, очнулся при упоминании этого имени.

— Обними ее за меня, — сказал Эндрю. Поцеловав Кэтлин в губы, он отступил на шаг и одернул форму. Кэтлин выдавила из себя улыбку. Опять она будет бояться за него, опять станет думать, не была ли эта встреча последней.

Он отвернулся, чтобы Кэтлин не увидела его слез. Она вышла. Он стоял несколько минут, зная, что снаружи люди ждут его приказов.

Его самый близкий друг сражался за него, за всех них всего в шестидесяти милях отсюда. Эндрю подошел к карте. Они говорили об этом снова и снова, обсуждая все эти «а что если», думая о возможных провалах и о том, как из них выбраться. Но, обдумывая эти планы, он всегда был твердо уверен, что они сумеют задержать врага на границе и только летом им придется отступить на вторую линию обороны, которую они построят весной возле леса. Продержаться до конца лета, а потом орде придется уйти или она вымрет от голода.