Сигнал сбора - Форстчен Уильям Р. - Страница 26

Освежающая прохлада напоминала о доме. Калинка говорил, что зимой у них идет снег, а осень наступит в следующем месяце. Забавно — в Виргинии, откуда они приплыли, через месяц наступит весна. Возможно, последняя весна войны.

Война. Как она там? Странно, то, что занимало все его мысли почти три года, теперь было бесконечно далеко. Поднявшись на бруствер, он залез в пустующую караулку и вгляделся в реку, блестевшую серебром в свете звезд. Высоко над ним ярко светило Колесо — так называли здесь огромную звездную спираль, наполнявшую ярким светом почти все небо.

— Думаете, это где-то там, наверху?

— А, Кэтлин, — приветливо произнес Эндрю, протягивая ей руку, чтобы помочь подняться по деревянным ступенькам.

— Чудесная ночь, полковник.

— Пожалуйста, называйте меня Эндрю, когда мы наедине.

— Хорошо, Эндрю, — ласково ответила она. — Скажите, вы думаете, что наш дом находится где-то там? — указала она рукой на звезды.

На мгновение он задержал на ней взгляд. В звездном сиянии казалось, что ее лицо светится изнутри. Он почувствовал, что у него перехватило дыхание. Все это время Эндрю был так занят разными делами, что совсем забыл о ее существовании. В этот вечер он впервые по-настоящему ее заметил, и ему вспомнилась их первая встреча. А теперь она снова была рядом с ним.

— Так что вы думаете, Эндрю?

— Я не знаю, что думать, — смущенно ответил он. — У нас в колледже был телескоп. Доктор Вассар разрешал мне в него смотреть. Он верил, что вокруг звезд есть миры — такие, как наш. Но где теперь наш дом…

Он замолчал.

— А мне нравится думать, что наш дом там, наверху, — прошептала Кэтлин. — Может быть, вот это наше Солнце, — показала она на одну из звездочек Колеса.

— А может, Вассар сейчас смотрит на нас, — добавил Эндрю. — Смотрит и гадает, что здесь происходит.

Кэтлин взглянула на него и улыбнулась.

— Там, среди далеких звезд, много ль мыслимых миров? — задумчиво продекламировал Эндрю.

— А вы в душе поэт, полковник. Вы меня удивляете — я думала, что вы такой типичный армейский сухарь.

Эндрю пожал плечами.

— Это просто строчка, которую я сочинил в студенческие годы.

Кэтлин ласково улыбнулась и взяла его под руку.

— Вы не проводите меня до дома, полковник?

— Сочту за честь, — пробормотал Эндрю, помогая ей спуститься по ступенькам.

Когда они шли обратно, послышалась барабанная дробь, означавшая, что наступил отбой, и они замерли, вслушиваясь в эти звуки.

— Как это печально звучит, — промолвила Кэтлин после того, как вечерний бриз унес прочь последнюю ноту.

— Почему печально?

— Странно, что в армии эта дробь звучит и тогда, когда люди укладываются спать, и тогда, когда их закапывают в землю.

— Наверное, в этом есть что-то общее. Я всегда вспоминаю о Геттисберге. Помню, первый раз я услышал эти звуки в ночь перед битвой, когда мы ложились спать. А потом в госпитале я слышал их снова и снова, когда ребят, умерших от ран, хоронили на холме рядом с городом. Но, знаете, это символично. Эта дробь говорит, что пора отдохнуть — в конце дня или в конце жизни.

— Наша беседа приняла невеселый оборот. — Голос Кэтлин дрожал. — Может, это потому, что война отметила нас своей печатью и никогда не отпустит от себя?

— Разве она нас уже не отпустила?

— Вы думаете, мы никогда не вернемся домой? Эндрю грустно улыбнулся в ответ.

— А вас это сильно расстроит, мисс Кэтлин О'Рэйли?

— Нет, не сильно, — ответила Кэтлин. — В конце концов, жених мой погиб.

Эндрю вопрошающе поднял брови.

— Мы обручились незадолго перед войной. Он записался в армию в шестьдесят первом, сказал, что на три месяца, — тихо объяснила она. — Он обещал скоро вернуться, говорил, что война закончится до конца лета и тогда мы поженимся.

— И не вернулся, — закончил Эндрю. Кэтлин кивнула и закрыла лицо руками. Эндрю опустил руку ей на плечо.

— Нет, я не плачу, — глухо сказала она.

— Поэтому вы стали медсестрой, из-за него?

— Надо было чем-то занять себя, а это казалось подходящим делом. Забавно, я часто размышляла, что я буду делать, когда кончится война. Теперь мне вряд ли придется искать ответ на этот вопрос. Похоже, это решилось без моего участия.

Эндрю не удержался от улыбки. У нее было много общего с ним — больше, чем он думал. Война, лишившая его столь многого, в то же время как бы наложила на него заклятье. Великое событие, частью которого он стал, затянуло его так сильно, что он не был уверен, сможет ли обойтись без него. При всем старании он никак не мог представить себе возвращение в Боуден к жизни обычного профессора истории в маленьком университетском городке. Эндрю гордился тем, что его жизнь связана с таким великим событием, что он участник этого грандиозного действа, и уже не мог себя помыслить без него.

Чувствовала ли она то же самое? — подумал он. Дойдя до городской площади, он подвел Кэтлин к двери ее хижины.

— Я утратила часть себя, Эндрю, и я отчетливо поняла, что не перенесу еще раз боли, какую испытываешь, когда любимый человек выходит из дома и обещает вернуться. Это я поняла, — сказала она с печальной улыбкой.

Она повернулась к нему спиной и открыла дверь. Неожиданно для самого себя он схватил ее за руку, и она удивленно посмотрела не него.

— Кэтлин, я понимаю вас. Может, когда-нибудь я расскажу вам о себе, о своих страхах. Но сейчас я бы хотел удостоиться чести сопровождать вас завтра в город, — сдавленным от напряжения голосом произнес Эндрю.

Слабая улыбка озарила ее черты.

— С радостью, полковник Кин, но надеюсь, что вы поняли, о чем я говорила, и будете уважать мои чувства.

Эндрю неловко кивнул и выпустил ее руку.

Присев в реверансе, она повернулась и исчезла в доме.

Эндрю долго простоял у ее дверей, чувствуя себя неопытным школьником. Наконец он отправился к себе домой, даже не заметив, что его головная боль прошла.

— Полк, на караул!

В едином движении все солдаты Тридцать пятого взяли мушкеты на караул. Темно-синее знамя Мэна, развевавшееся на ветру, было спущено, и в небо вознесся национальный флаг.

Эндрю мерным шагом подъехал к открытым воротам форта. Управляя Меркурием коленями, он обнажил саблю и отсалютовал Ивору.

Вслед за знаменем Суздаля со скрещенными мечами и солнцем и за стягом дома Ивора, на котором красовалась медвежья голова, сквозь ворота проехала колонна витязей, возглавляемая самим верховным боярином. Вложив саблю обратно в ножны, Эндрю развернул коня и присоединился к гостям. Ивор восседал на огромном коне, и Эндрю казалось, что он скачет рядом с великаном. Боярин с царственным видом осматривал лагерь сквозь очки Эмила, которые украшали его большой нос картошкой. Эндрю внимательно наблюдал за боярином. Он уже понял, что Ивор не из тех, кто сдерживает свои эмоции. Видно было, что тот поражен изменениями, произошедшими в лагере за последние четыре недели. Форт-Линкольн уже превратился в настоящий городок с широкими улицами, плацем для учений и земляными укреплениями, которые казались неприступными.

Сам Ивор выглядел довольно нелепо. Он был облачен в составленные из пластин доспехи, на голове его красовался стальной шлем, в руках — копье и щит; все это плохо сочеталось с очками девятнадцатого века и с визитной карточкой Линкольна, приколотой к щиту в качестве талисмана.

— Как твое здоровье? — спросил Ивор по-русски. Не желая демонстрировать своих познаний в этом языке, Эндрю вопросительно взглянул на Калинку, который трусил рядом с ними на кобыле Эмила.

Калинка был в курсе того, что Эндрю учит русский, — собственно, он сам вместе с Таней его и учил. Но толстяк ничем не выдал своих мыслей и послушно перевел слова Ивора.

— Спроси у его светлости, готов ли он к пароходной прогулке, — произнес Эндрю.

Ивор выдавил из себя улыбку.

— Da, da, — закивал он, но Эндрю почувствовал напряженность в его голосе, так как, несомненно, среди тех Суздальцев, которые наблюдали вчера за причаливанием «Оганкита», было немало его соглядатаев. Эндрю незаметно бросил взгляд на свиту Ивора. Его внимание привлекла фигура Раснара; насколько он успел разобраться в местной политике, это был его заклятый враг.