Солдаты - Форстчен Уильям Р. - Страница 32

— Безопасного полета.

— Да я всегда был образцом осторожности. Как бы я иначе дожил до двадцати восьми очень старых лет.

Приняв сухой вид, Джек отсалютовал.

— Сэр, я думаю, что самое время перейти к выдвижению, так что, вы извините меня.

Эндрю вернулся к своей небольшой группе. В то время как он говорил с Джеком, подъехал Винсент. Как обычно он был одет в униформу стиля «Фил Шеридан», сапоги для верховой езды больше обычного размера, снежно-белые рукавицы, униформа со слишком большим количеством золотой тесьмы, щегольское кепи, и такая же смешная редкая козлиная бородка и усы. Эндрю видел, что парень стремится вернуться на фронт. Он бы предпочел, чтобы Винсент остался в Суздале, но из-за произошедшей попытки убийства его тестя, Эндрю ощущал, что лучше будет вытащить парня из города на некоторое время. Если бы не пуля выпущенная убийцей, то с другой стороны, Винсент сам мог сделать что-нибудь опрометчивое. И, кроме того, учитывая то, что он собирался делать, присутствие Винсента в городе просто не будет вписываться в план.

Вот и на самом деле пришел момент, наступило время отбытия. В течение многих дней он размышлял над этим моментом. Двигатели на большинстве дирижаблей теперь были заведены, нарушая предрассветную тишину, так как пилоты газовали каждый в свою очередь, позволяя им работать на полных оборотах в течение нескольких минут, затем перекрывая дроссель, и уменьшая обороты до холостого хода. Винсент был нетерпелив в своем желании отправиться. Он уже попрощался с семьей; это было частью его характера, никогда не позволять показывать на людях эту сторону своей жизни. Не было никакого смысла просматривать план еще раз. Часть его задумал Винсент, особенно атаку броневиками из Тира. Он знал ее значительно лучше Эндрю. Приветствие было обычным, как будто он направлялся для утренней инспекции.

— Это сработает, сэр, — сказал Винсент. — Я вам это обещаю.

Эндрю кивнул, и парень отошел, отправившись к своему дирижаблю в сопровождении отобранных офицеров штаба. Он оставил свою трость и медленно передвигался с явной хромотой. Теперь рядом остались только Ганс и Варинна, что-то бормотавшая о проверке одного из кораблей и необходимости оставить два на месте. Ганс вздохнул и сел на траву, показывая Эндрю последовать его примеру. Ганс улыбнулся, и Эндрю внезапно почувствовал острое желание любым способом повернуть время вспять, чтобы все происходило так, как это было за очень многие годы до сего дня и скрыться там от знания того, что произойдет. Ганс постарел, его волосы стали седыми, зубы изогнулись и окрасились в темно-желтый цвет, несколько из них выпали или почернели, его кожа больше не была загорелой и жесткой, а стала теперь похожей на воск. Он по-настоящему никогда не признавался себе в том, насколько годы тюрьмы изменили Ганса. Очень жестокими способами они смягчили его, сделали его более открытым человеком, который стал высказывать то, что лежит на сердце, но также он потерял свою неутомимую жизнеспособность. Однако сейчас, он ощущал, как будто Ганс вызвал обратно эту энергию для еще одного усилия.

— Война проиграна, Эндрю. Мы сражались в хороших драчках, бог знает как много лет. Мы сдерживали три империи, но теперь они приближаются. Но чтобы сделать это, они также должны были измениться и в этом их уязвимость. Раньше, это походило на нападение на пчелиный рой. Мы должны были вырезать их по одной, пока не останется никого. Эндрю, мы вынудили их измениться, стать похожими на нас и, при таком развитии, теперь у них появилась брешь. Мы можем добраться до гнезда, сокрушить королеву, и яйца погибнут вместе с гнездом.

Ганс оживился, говоря это, его глаза неотрывно смотрели в глаза Эндрю.

— Не думаешь же ты, что он не видит этого, — ответил Эндрю, — и не сделал необходимых приготовлений?

— Неожиданность будет на нашей стороне. Мы придерживаемся нашего плана, и мы побеждаем. Та часть плана, вовлекающего Винсента, похожа на безумие, но она удержит его внимание достаточно надолго, и они будут оставаться выведенными из равновесия. Затем остальная часть нашего плана пойдет в ход. Он будет полагать, что воздушная поддержка оказывается Винсенту. К тому времени, когда он поймет, мы уже будем у него в тылу. Мы должны сделать это, Эндрю; иначе, проиграем не только мы, проиграют и чины и весь мир. Сейчас это что-то, ради чего я готов рискнуть своей жизнью. Вопрос в том, найдешь ли ты мужество также рискнуть.

Эндрю сердито посмотрел на Ганса.

— Это ведь не вопрос о моей смелости.

— Да, не об этом. Храбрость в том, чтобы отпустить. Если бы это не я уходил, то возможно было бы как-то полегче.

Он хотел отрицать это. Бог знает, скольких он уже послал на верную смерть, пройдя весь путь по воспоминаниям от конца до начала, до своего собственного брата. Но Ганс — совсем другое дело. Эндрю наклонил голову.

— Да, черт возьми. Я думаю, что когда дирижабль взлетит с тобой, я никогда снова не увижу тебя. Я могу отрицать это, говорить, что это из-за того, что я вверяю наш оставшийся воздушный флот на безумное предприятие. Но на самом деле это из-за тебя.

— Я единственный, кто может возглавить эту атаку.

Наконец, Эндрю кивнул.

— Иди, — прошептал он.

Ганс нагнулся, робко взяв своей рукой руку Эндрю, а затем крепко сжал ее. Эндрю взглянул на него и увидел слезы в глазах друга.

— Ты все делаешь отлично, сынок, просто превосходно.

Эндрю начало трясти. Что он мог сказать, как он мог сказать это? Наконец, слова полились из него, сдерживаемые так долго.

— Я люблю тебя, Ганс, так как я любил собственного отца.

Ганс улыбнулся.

— Я знаю. Мы всегда любили друг друга, ты мне словно сын, которого у меня никогда не было; просто тот жизненный путь, которого мы оба придерживаемся, лишает нас возможности говорить то, что мы чувствуем.

Оба сидели в тишине несколько минут, смотря друг другу в глаза. На Эндрю нахлынул поток воспоминаний, Антиетам, одинокие ночи в карауле, чашка кофе, разделяемая холодным зимним утром, пыльные марши, моменты страха и триумфа, боли его потери и неописуемой радости обнаружения его снова.

— И Ганс.

— Да?

Он не произнес ни слова об этом никому за прошедшую неделю, но сейчас наступил момент истины, чтобы отыграть назад ту ложь, которую он прошептал у Капуа. Он знал, что должно было быть сделано… и они оба были солдатами, которые понимали это. Он расстегнул верхнюю пуговицу на куртке, засунул руку в потайной карман и вытащил конверт, протянув его Гансу.

— Я хочу, чтобы ты прошел весь путь до самого конца, — прошептал Эндрю.

Ганс смотря прямо в его глаза, понимая, что Эндрю просит, просто кивнул.

— Это — мое письменное распоряжение в случае, если Джек или кто-либо еще не согласятся. Ганс, ты должен пройти весь путь до самого конца с этим конвертом, никаких полумер.

Ганс улыбнулся.

— Ты же знаешь, что в любом случае я так бы и сделал.

— Я знаю это, — вздохнул Эндрю.

— Просто ты хочешь, чтобы я знал, что за моим решением стоишь ты.

Эндрю кивнул, не решившись ответить. Ганс похлопал Эндрю по плечу.

— Как я всегда говорил, я горжусь тобой, сынок, — сказал он, колеблясь, — и спасибо тебе. Начиная с того дня, как я сбежал, оставив позади моих товарищей, это преследовало меня. Я должен это сделать.

Между ними возникло молчание, оба погрузились в воспоминания.

— Я думаю, что они ждут, — сурово произнес Ганс, пытаясь скрыть эмоции, готовые его сокрушить.

Эндрю, наконец, взглянул через плечо и увидел, что все, кто ждет, стояли с почтением, некоторые склонив головы. Ничто не производило звуков за исключением работающих двигателей дирижаблей, пропеллеры разрезали все еще утренний воздух. Эндрю кивнул и очень медленно отпустил руку Ганса. Эндрю попытался улыбнуться, борясь, чтобы удержаться за те немногие силы, которые у него еще остались. Он, покачиваясь, встал, Ганс что-то проворчал, тоже поднимаясь.

— Ну, они безусловно пока еще не получили нас. Ты потерял руку под Геттисбергом, словил осколок в легкое под Римом. Черт, команчи не могли получить меня, снайпер повстанцев пытался отстрелить мне ногу, а мерки попасть мне стрелой в грудь и потом я избежал пулевого ранения. Дерьмо, мы пройдем через это сынок; ничего не остается, кроме как подняться.