Белая леди - Макбейн Эд - Страница 22

— Благодарю вас.

Сюзан миновала одетого в униформу охранника и прошла к лифту, двери которого распахнулись и из него выбежала стайка сестер в хрустящей белой униформе.

…Вечер был «с черными бабочками»: все мужчины были в белых вечерних пиджаках, все женщины в длинных вечерних платьях. Ударник оркестра пошел на берег, чтобы разогнать ребят, игравших на гитарах, а потом вернулся и присоединился к пианисту и контрабасисту. Сейчас они играли «Это случилось в Монтерее». Стояла полная луна. Мексиканский залив внизу блестел, словно разбитое стекло.

— О чем ты думаешь? — спросила Сюзан.

— Что я потрясен, — улыбнулся Мэттью.

— Это плохо?

— Это хорошо. Ты выглядишь прекрасной сегодня вечером.

— И ты выглядишь красивым.

— Спасибо.

— Но, Мэттью, ты всегда великолепно выглядел в вечернем костюме.

— Уйдем отсюда, — внезапно предложил он.

…Двери лифта раскрылись. Сестра выкатила из него старика в инвалидной коляске, и Сюзан вышла за ней в коридор четвертого этажа. Она поискала указатели и нашла один, сообщающий, что отделение травматической усиленной терапии находится направо. Неожиданно она очень испугалась, что Мэттью или умирает, или уже мертв.

Первый человек, которого она увидела в приемной, была Патриция Демминг. Она стала размышлять, не уйти ли ей, но вместо этого подошла к ней и протянула руку.

— Привет, Патриция, как дела?

— Вы встретились, как и договаривались с мистером Хоупом? — спросил Блум.

— Да, — ответил Вард.

Это был высокий, мускулистый мужчина лет тридцати пяти, одетый в бежевый легкий тропический костюм, рубашку соломенного цвета и шоколадно-коричневый галстук, приколотый к рубашке простой золотой булавкой в форме узенького щита. Замысловатыми завитушками под старинный шрифт на булавке были выведены инициалы. Сам Эндрю Вард был цвета своего галстука.

Он уселся перед столом Блума, скрестив ноги; его манеры выражали полную готовность к сотрудничеству. На трех стенах комнаты, а также на полках, к ним прикрепленным, Варда окружали и впечатляли свидетельством отчаянной храбрости окантованные фотографии подразделений детективов, которыми Блум командовал на севере; наградная планшетка от шефа детективов графства Нассау, пара закатанных в пластик очерков на первых полосах из нью-йоркской «Дейли Ньюс» и «Ньюсдей» Лонг-Айленда. Их заголовки сообщали о смелом захвате двух грабителей банков в Лонг-Айленде молодым полицейским офицером по имени Моррис Л. Блум, а также боксерский приз, который Блум получил, когда служил на Флоте Соединенных Штатов. Еще там была куколка-сыщик, которую ему подарил его тринадцатилетний сын в День Отца несколько лет назад. На привязанной к шее игрушки табличке от руки было написано: «Самой лучшей ищейке в мире. С любовью, Марк».

Все это могло чрезвычайно напугать или разоружить «плохих парней», которых Блум допрашивал в этом кабинете, но Эндрю Вард не был одним из таких «плохих парней». Наоборот, он был уважаемым бизнесменом в Калузе, который «стоил» приблизительно шестьсот миллионов долларов. Нарядный и ладный в своем хорошо сшитом костюме, голосом, напоминающим слабый ритм Ямайки, он рассказал Блуму, что Мэттью позвонил ему в понедельник во второй половине дня, это было двадцать первого, и договорился, что придет в его офис рано утром на следующий день, двадцать второго.

Календарь Мэттью на столе Блума был открыт на страницах именно с этими датами. На пространстве для двадцать второго марта вначале было написано синими чернилами: «Эндрю Вард, 9.00», а ниже карандашом: «Джон Рафферти, 12.00». Еще ниже снова приписано карандашом: «Телефон». Что, черт возьми, означало «телефон»?

— Он пришел на встречу с вами в девять, верно?

— Минута в минуту, — сказал Вард.

— Где находится ваш офис, мистер Вард?

— В Ньютауне. Кенсингтон Серкл, 1217. В тамошнем торговом центре. Я построил этот центр, мистер Блум. Это один из самых процветающих торговых центров в Калузе. Там было пусто. Все это построено всего пять лет назад, а теперь не найти незанятого пространства. Кенсингтон в Ньютауне, напомню вам, не самое цветущее место во Флориде, но мой торговый центр заполнен самыми престижными магазинами. У меня там даже есть «Лорд энд Тэйлор», вам известен какой-нибудь другой «Лорд энд Тэйлор» в Калузе? «Лорд энд Тэйлор», «Викториа’с Сикрет», «Кофе Коннекшн», «Шарпер Имидж», «Лаура Эшли», «Барнес энд Нобил»; все, что вы надеетесь найти в торговых центрах Балм Бич, все это я имею в Ньютауне. Мне не нужно говорить вам, что в некоторых кварталах Ньютауна вы можете расстаться с жизнью, если выйдете вечером. Сами видите, что случилось с вашим мистером Хоупом. Кенсингтон притягивает людей со всей округи — белых, черных, цветных — они все приходят в мой центр. Там безопасно и никаких неприятностей. Вы можете припарковать там ваш «кадиллак», «линкольн», «БМВ», «мерседес», самые роскошные машины, какие только можете назвать, и когда вы покончите с покупками, вы найдете их там же, где оставили. Я сам вожу «ягуар», мистер Блум, и паркую его в гараже центра, когда иду на работу каждое утро, и он в безопасности там весь день. В моем центре нет никаких хулиганов, никаких подростков, которые ищут, что бы такое натворить. Кенсингтон — это не уличный перекресток. Это то место, куда люди приходят и занимаются делами в безопасности и приятном окружении. Я очень горжусь всем этим. Я должен построить такие заведения по всей Калузе… черт, по всей Флориде, вот так-то! Я владею половиной собственности на «Люси Серкл», я полагаю, вам известно это…

— Да, известно.

— Разумеется, это каждый замечает, украшение короны, так сказать. Но я больше всего горд тем, что совершил в Ньютауне. Там я создал заведение, где черные и белые могут делать покупки вместе, в согласии и с удобствами. Прежде, чем я построил там центр, какой белый человек в здравом уме мог отправиться в Ньютаун? А теперь они туда приходят целыми стадами. И черные приходят тоже, и не потому, что это близко, а потому, что это дает им что-то, чем они могут гордиться, прямо здесь, в Ньютауне, что-то, что заставляет их высоко держать головы и уважать себя.

Вард говорил правду в слегка цветистой манере. Кенсингтон действительно был одним из самых доходных торговых центров, которые открылись в Калузе за последние несколько лет. Он был безопасным, чистым и хорошо освещенным. Каждый его уголок был шикарным; и действительно, он привлекал посетителей со всей округи, в равной степени и белых, и черных. Но этот центр был расположен в добрых четырех километрах от того места, где Мэттью был застрелен ночью в прошлую пятницу, и было весьма сомнительно, чтобы кто-нибудь, кто шлялся в этих окрестностях, покупал что-нибудь в Кенсингтоне в эту самую ночь в пятницу.

— Почему он должен был встретиться с вами? — спросил Блум.

Тутс Кили уже говорила ему, что до этого Мэттью узнал, что Вард судился с владельцем земли, надеясь лишить права выкупа закладной по решению суда.

— Земля, — сказал Вард, — то, что они называют участком для зрелищ и ярмарок. Он был заинтересованной стороной. В «Сан энд Шор» сообщили ему, что я привлек владельца этой земли в суд. Они понимали, что он с первой минуты, как начнет этим заниматься, обнаружит, что это не будет актом великодушия с их стороны. Я сказал мистеру Хоупу, что в любом случае проблема не во мне. Проблема в Рафферти.

— Рафферти? — удивился Блум.

— Джон Рафферти. Единственный владелец участка в тридцать акров, до того, как он заложил землю мне. Мистер Хоуп, полагаю, понял, что не я был на пути любого перспективного использования этой земли. Это Рафферти держит дело в суде, потому что не хочет отдавать эту землю только для того, чтобы расквитаться с безнадежным долгом.

Мэттью сидел напротив Варда в его офисе на верхнем этаже Кенсингтон-центра; календарь на его столе показывал двадцать второе марта, в окно за его спиной вливался свет раннего утра, на крыше были высажены настоящие джунгли зеленых растений. Центр откроется только в десять часов. Вард находился здесь с восьми. Он сказал Мэттью, что это его ежедневная привычка.