Зацветали яблони - Дорошенко Валентина Алексеевна - Страница 10

И вдруг что-то затрещало, и из-за поворота выскочил «козел». Профыркал немного и остановился. Метрах в тридцати от меня.

Шофер, молодой парень с рыжим, выбившимся из-под коричневой кепки вихром, выпрыгнул из машины, открыл капот и нырнул под него. На сиденье — средних лет женщина. «Это тот шанс, который дважды не повторяется». Вскочила и к ней.

— Подвезите, пожалуйста!

— Куда? — поинтересовалась женщина.

— Куда-нибудь! — выпалила. Но тут же поправилась: — До Горловки. Мне на ферму.

— Садись, — мотнула головой на заднее сиденье, — я как раз туда еду. А зачем тебе на ферму-то? — спросила, когда я блаженно откинулась на обтянутую потрескавшимся дерматином пыльную спинку.

— Зачем? То есть как зачем? Насчет работы, на ферме ведь — доярки. А они всегда нужны, по телевизору говорили.

— Уж не ты ли в доярки собираешься? — усмехнулась женщина.

— А что? Раз в джинсах, так уж и корову подоить не смогу? Стереотип мышления.

— Да нет, я не… — опустила глаза. Но тут же их подняла и, глядя на меня в упор, спросила: — Ты ферму-то хоть раз видела?

— Видела, — мне не удалось подавить горделивых ноток в голосе.

— По телевизору?

— Нет! В прошлом году нас на экскурсию возили. Так что ферму я видела.

— Образцово-показательную?

Я промолчала, ферма и в самом деле была образцово-показательной.

— Готово, Мария Андреевна, — крикнул шофер, высунув из-под капота огненно-рыжий вихор.

Через минуту «козел» уже весело прыгал по неглубоким рытвинам и ухабам проселка. А еще через десять мы подъехали к ферме. Мария Андреевна, как выяснилось из разговора, оказалась Председателем сельсовета.

— Ну, Петрович, принимай рабсилу. В доярки вот к вам наметилась, — председательша спрыгнула со ступеньки и без малейшей насмешки представила меня высокому сухопарому мужчине лет шестидесяти. Его голубые глаза смотрели молодо и зло из-под густых бровей, и держался он чрезвычайно прямо и величественно, опираясь на испачканную навозом метлу. — А где Михайловна? — торопливо поинтересовалась Мария Андреевна, тут же забыв про меня.

— Дома, где ж еще! — с достоинством отвечал Петрович.

— Жаль, — вздохнула она и шагнула к машине. Но тут же снова повернулась к Петровичу. — Рация работает? Дай ключ. Поговорить надо.

— Так и ключи у нее.

— Слышь, Андреевна, — шагнул к машине Петрович, — ты того, не торопись, разговор есть.

— Какой разговор? — насторожилась Мария Андреевна.

— Такой. Ты дом вон тот видишь? — показал на двухэтажное строение из темных, почерневших от дождей бревен метрах в восьмистах от коровника.

— Ну, вижу, — согласилась Андреевна, хмуря брови. — Так что?

— А то, что житья нет, вороны да галки одолели.

— При чем тут вороны да галки?

— А при том, паклю всю выклевали, ветер в щелях свищет, спать по ночам не дает. А у меня внук второй родился, сама знаешь. — И, глядя на Андреевну в упор, спросил: — Когда квартиру дадите? Ты помнишь, сколько я в колхозе работаю?

— Ты же знаешь, Петрович, строится дом-то. В следующем году закончим нулевой цикл…

— Ты мне еще в прошлом году говорила, что в следующем!

С «нулевым» — это вечная история, по Игорю знаю. Да и наш «нулевой цикл» что-то затягивается: и квартиру до сих пор не обменяли, и быт не наладили, так что о ребенке думать…

— Прошлый год трудным был, сам знаешь, — объясняла Андреевна. — А вот в этом…

— А этот, думаешь, легче будет? — Петрович резко повернулся ко мне. — Чтобы Горловка корма покупала! Слыхали про такое? — он наклонился, и я невольно отступила назад. — Слыхали? — переспросил гневно и выпрямился. — Да мы их сами завсегда продавали! Да чтоб Горловка… — Он махнул рукой и отвернулся, стал смотреть на бугор, где длинным черным коромыслом врезалась в небо пашня.

— А почему картошка тут валяется? — строго поинтересовалась председательша и показала на грязную пирамиду у входа в коровник. — Почему на тележки не погружена?

— Откуда я знаю почему? Степан обещался погрузить, да не пришел.

— Почему?

— А ты его спроси почему, — огрызнулся Петрович.

— Вы со мной или остаетесь? — повернулась ко мне Мария Андреевна.

— Остаюсь, — объявила как-то слишком торжественно, и председательша укатила. А мы с Петровичем остались.

Он сел на один из сломанных строительных блоков, оставшихся от коровника, вынул сигареты, закурил. «Пегас», — прочла на пачке.

— Чтобы Горловка корма покупала! — повторил Петрович и вдруг строго спросил: — Тебя как величать-то?

— Виктория Ивановна, — проговорила быстро, словно боясь, что он не станет дожидаться ответа. И, сев на соседний блок, авторитетно заявила: — Нулевой цикл — самый сложный, муж рассказывал. А потом быстрее пойдет.

— Все одно, Ивановна, не видать мне этого дома, как своего затылка, — он глубоко затянулся сигаретой.

— Ну что вы! — запротестовала, польщенная его обращением. — Вы еще вполне… вполне… доживете. Почему так пессимистично?

— Потому что удобно дом-то стоит, у станции. Начальство все себе разберет.

— Но ведь обещали же!

— Обещанка — цыганка, а дурню — радость, — проговорил Петрович и снова затянулся «Пегасом».

— Петрович, а какая у вас тут должность?

— Должность? — удивленно посмотрел на меня. — Должность? — Он сплюнул. Раз, потом второй. Еще погодя — третий. Никак не мог отделаться от крошки табака, прилипшей к нижней губе. — Скотник я. Скотничаю теперь…

— А раньше.

— Раньше… Раньше был бригадиром. Комплексной бригады. Слыхала про такие?

— Слыхала, — соврала, чтобы не разочаровать его. И робко поинтересовалась: — А как у вас тут с молоком?

— Как у нас? Да как у всех, сдаем. Вон и Раиска пришла, — кивнул на входящую в коровник средних лет женщину с короткими крепкими ногами и такими же руками. Такими я себе и представляла доярок? Может быть.

Вскочила с блока и бросилась вслед за Раиской, которая направилась к куче сена на другом конце сарая.

— У-у-у, — замычали коровы, вытягивая морды и провожая ее голодным взглядом. Раиска подхватила вилы и стала грузить сено в тележку.

— Можно я вам помогу? — предложила, заходя сбоку.

Раиска глянула на меня, как на инопланетянина, но потом сказала:

— Помогите, коль не шутите.

Хватаю вилы и, поддев плотно спрессованные тюки сена, бросаю их на тележку. Ловко, как и Раиска, — во всяком случае, мне так кажется. «Помогу, а потом попрошу кружку молока. Принцип материальной заинтересованности».

Потом мы тащим нагруженную с верхом тележку в коровник. Тяжеловато, но я мужаюсь. Жаль, что Игорь не видит. Очень жаль!

— Как звать-то тебя? — спрашивает Рая, сбрасывая вилами сено в стойло.

— Виктория Ивановна, — отвечаю, повторяя ее движения. — А как ваше отчество?

— Зачем оно тебе? Раиска и Раиска. Чем плохо? И ты так зови.

— Хорошо, Рая, — отвечаю вежливо, предупредительно и немножко заискивающе, потому что очень хочется поскорее получить заслуженную кружку молока.

— Кушайте, кушайте, доченьки, — приговаривает Раиса. — Не накормишь — не надоишь.

Коровы жадно, сладко жуют свежее сено. Те, что стоят в ряду напротив, тоже вытягивают вперед морды, начинают жалобно мычать. Я с ними на равных. Я их вполне понимаю.

— Можно, я им дам немного? — спрашиваю робко.

— Нет! — отрезает Рая. — Это не мои.

Другие доярки еще не пришли, Рая первая.

Скоро тележка пустеет. Снова нагружаем, снова везем. Ноги стали чугунными, вилы из рук валятся — не поднять.

— Рая, а почему у вас так нерационально: туда-сюда. А что, если сваливать сено не на землю, а сразу в тележки? Представляешь, какая была бы экономия движений, а?

— Представляю, — согласилась она, занося вилы с сеном над тележкой.

— Нет, правда, — воодушевилась я. — Вот у нас в Госбанке…

— Осторожней! — крикнула Рая, и я вовремя отскочила в сторону: положенный мною в переполненную тележку соломенный кирпич чуть не свалился на голову.