Москва купеческая - Бурышкин П. А. - Страница 48

Канцелярия была не велика; расположена в небольших, но очень высоких комнатах. Во главе находился «правитель дел» Н. М. Ремизов, брат писателя, найденовский племянник, о котором я уже говорил. Должность свою он занимал с «найденовских времен»; впрочем не он один, почти весь состав был с того же времени, да и самое здание было выстроено при том же председателе. Н. М. Ремизов был очень тихий человек, но очень требовательный. Он до мельчайших подробностей знал делопроизводство, обладал отличной памятью и был ценным сотрудником. На него всегда можно было полностью положиться и быть уверенным, что он сделает так, как нужно.

Затем шли три секретаря: В. И. Мосальский, А. Г. Михайловский и С. А. Иверонов. Собственно говоря, это были не секретари, а чиновники особых поручений. Они занимались разработкой поручаемых им особо крупных вопросов, составляли проект доклада, устанавливали окончательную редакцию и подбирали материалы, которые отправляли в министерство. Если вопрос проходил через особую комиссию, или совещание, то в таковых они секретарствовали.

В. И. Мосальский был серьезный и талантливый экономист, ученик А. И. Чупрова, и мог претендовать на гораздо более видную карьеру, чем секретарство в Биржевом комитете, но какие-то семейные условия и свойство русской души помешали ему в жизни. Правда, Коновалов, при Временном Правительстве, пригласил его в Петроград, на какой-то высокий пост по министерству торговли, но это было уже совсем не то. Все главные доклады проходили через него. Думаю, что за редкими исключениями они бывали удачны.

Главной его специальностью было писать тексты речей, которым надлежало быть произнесенными разными лицами от имени Московской биржи. Некоторые не хотели себя утруждать, другие знали, что с этим делом не справятся. Мне он также два раза приготовил текст моих выступлений и оба раза прекрасно.

Один раз это было по случаю приезда, во время войны, итальянской делегации, во главе с маркизом де ла Торретта. Представительство свалилось на меня. Третьяков «дипломатически заболел», я не знал, что сказать, а времени не было. (Я учился (и не выучился) итальянскому языку у помощника итальянского Консула в Москве, Сесса. Переводил Пушкина на итальянский язык.)

Мосальский написал короткую, но красивую речь. Ее отлично перевел известный русский знаток Италии и Данте, который тогда работал «волонтером» в одном из отделов Союза городов, — почему я и смог к нему обратиться. Я успел вызубрить речь, и она имела немалый успех.

Другой раз это была речь, которую я, как глава делегации Биржевого комитета, должен был сказать в особом совещании министерства финансов, под председательством Барка, по вопросу о введении налога на пряжу. Вопрос в комитете рассматривался в комиссии, под моим председательством и при секретаре Мосальском. Естественно, что он подготовил — и сделал это «по первому классу» — мое выступление.

А. Г. Михайловский был братом известного, а потом, кажется, знаменитого, В. Г. Михайловского, — статистика, служившего в Московской городской управе. Братья были очень похожи друг на друга, но, в силу какой-то семейной истории, между собой не разговаривали, что, конечно, не мешало ни тому, ни другому быть прекрасными статистиками. Все вопросы, куда входила статистика, шли через Михайловского.

Наконец, — С. А. Иверонов. Он был крупным чиновником в отставке. Не припомню его специальности. Знаю, что он занимался пересмотром артельного законодательства. Он не был яркой фигурой на биржевом фоне.

Был еще Н. А. Куров, заведующий железнодорожным отделом, отец музыкального критика Н. Н. Курова, о котором так трогательно вспоминает К. А. Коровин. Куров был сослуживцем Г. А. Крестовникова по Курской железной дороге, когда будущий председатель Комитета служил в ее правлении. Куров занимался железнодорожными вопросами. Их было, разумеется, немало, в частности — в области тарифной политики. Но его работа происходила как-то обособленно. Он был необычайно важен, признавал авторитет только одного председателя, совсем не считался ни с Ремизовым, ни даже с Комитетом. Третьяков все собирался его «подтянуть», но дело это не вышло. Я слышал его раз в Петербурге, в Союзе Съездов, и должен сказать, что к его выступлениям специалисты весьма прислушивались.

Была еще библиотека, очень значительная, сособранная Н. А. Найденовым. Там были ценнейшие вещи из группы «Россика» и Найденовские издания. К моему стыду и сожалению, я это книгохранилище знаю плохо. Время было неподходящее, — война. Ремизов знал его очень хорошо, не раз укоряя меня за нерадение в этой области, говоря, что для библиотеки нужны реформы и кредит. Собирался этим заняться, но не успел.

Биржевой комитет, в отличие от современных организаций, весьма мало что печатал, поэтому никакого особого отдела «публикаций» не было. Некоторые доклады и записки, конечно, изготовлялись в печатном виде; в таких случаях подготовка и выполнение ложились на правителя дел.

Всю деятельность Биржевого комитета можно разделить на три различных категории: во-первых, биржевая, в полном смысле слова, деятельность — котировка и сделки через посредство биржевых маклеров; во-вторых, выполнение обязанностей, законом возложенных на биржевые комитеты — надзор за биржевыми артелями и дела о несостоятельностях; и, наконец, в-третьих, — общие вопросы хозяйственной жизни и представительство.

Первая область деятельности, специфически биржевая, выполнялась, можно сказать, автоматически. Во главе отдела котировок стоял гоф-маклер Эраст Яковлевич Цоппи, обрусевший итальянец, хорошо знавший свое дело. Не припомню, чтобы Комитет во что-либо вмешивался. Наоборот, по уставу, гоф-маклер сидел в Комитете на правах его члена. Цоппи никогда не приглашали. Он очень обижался и, при каждой перемене состава, настаивал на своих правах, но все оставалось по-старому.

Биржевые сделки через маклеров тоже не требовали каждодневного надзора. Биржевой комитет выбирал маклеров, заверял маклерские книги и имел надзор за тем, что в них записывалось, но проверки были редки: знали людей и считали, что это не нужно.

Маклеров было очень много, — также двух категорий: фондовые и по учету, и текстильные. Последних больше всего по хлопку и по пряже. Маклер — фигура вне времени и пространства. Везде и всегда тип маклера, более или менее, один: приятный собеседник, балагур, хороший застольный компаньон и вообще человек, общение с коим доставляет удовольствие.

Были в Москве фигуры легендарные, как, например, Николай Никифорович Дунаев, Иона Дмитриевич Ершов, Алексей Николаевич Постников, Иван Алексеевич Моргунов, — и сколько их было… Существовали и полуоффициальные, которых звали «зайцами».

Биржевые артели представляли своего рода особенность русской торгово-промышленной жизни. Это были группировки лиц, связанных между собой круговой порукой, с ответственностью за возможные убытки при отправлении их профессиональной деятельности. Все кассиры, исполнители денежных поручений, хранители товарных складов и т. п. — были, обычно, артельщики и за их действия артель отвечала материально. В амбарах кассу и товары артель брала «на страх» и отвечала за целость. Она могла отвечать за убытки, потому что обладала артельным капиталом, часто весьма значительным, составлявшимся из вклада артельщиков, вносивших артельные паи.

Все артельное делопроизводство находилось под надзором комитета, и артельные договоры, как и другие документы, скреплялись подписью комитета. Это требовало огромного количества подписей и постоянного присутствия, особенно в конце года, когда происходило возобновление договоров.

Дела о несостоятельности сводились, по преимуществу, к вопросу о допущении «администрацией» для той или иной крупной фирмы. По старым русским законам, фирма, испытавшая затруднения в платежах, собирала своих кредиторов, как говорили, «на чашку чая»; они и решали, нужно ли, сделав со своих претензий скидку, назначить «администрацию», т. е. выбрать из своей среды группу лиц, коим и поручить управление предприятием, либо сразу обратить в конкурс, т. е. назначить ликвидационную комиссию.