Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Раппапорт Хелен - Страница 26

«Звон церковных колоколов раздавался весь день, чуть не оглушив нас», – вспоминала баронесса Софья Буксгеведен, которая была приглашена ко двору[277]. Молитвы Николая и Александры были услышаны, это был «незабвенный, великий для нас день», как записал в дневнике царь. «Я уверена, что его принес серафим», – отметила его сестра Ольга[278]. Счастливые родители благословили тот день, когда они встретились с мэтром Филиппом. «Пожалуйста, как-нибудь передайте нашу благодарность и радость… Ему», – писал Николай Милице[279].

Общее настроение повсеместно было таково, что «рождение наследника после долгих и трудных лет несбывшихся надежд изменило судьбы России». Для Николая это, конечно, был момент резкого изменения, который принес возобновление оптимизма во время войны: «Я чувствую себя более счастливым от известия о рождении сына и наследника, чем при вестях о победе моих войск, теперь я смотрю в будущее спокойно и без тревоги, ибо знаю – это знак того, что война будет успешно завершена»[280]. Руководствуясь этой мыслью, а также для поднятия морального духа войск Николай назначил всех российских солдат и офицеров, принимавших участие в боевых действиях в Маньчжурии, крестными Алексея. Вскоре был издан царский манифест, в котором было объявлено о предоставлении многочисленных политических поблажек, отмене телесных наказаний для крестьянства и армии, а также о прощении штрафов за широкий круг преступлений. Заключенным (за исключением лиц, осужденных за убийство) была объявлена политическая амнистия, кроме того, был учрежден фонд военных и военно-морских стипендий[281].

Маленький царевич был прелестным младенцем – с большими голубыми глазами и золотыми локонами. Его назвали Алексеем в честь второго царя из династии Романовых, правившего с 1645-го по 1676 г. Алексея I Михайловича (Тишайшего), отца Петра I. Это имя происходит от греческого «помощник» или «защитник». «В России было уже достаточно Александров и Николаев», – сказал царь. В отличие от своего харизматичного сына, который искал вдохновения на западе, Алексей был благочестивым царем в том смысле, как это понимали в старой Московской Руси – правителем, который следовал старому укладу и традициям. Именно таким правителем хотели видеть своего сына Николай и Александра. В официальном объявлении, которое было вскоре опубликовано, сообщалось о лишении великого князя Михаила титула престолонаследника: «Отныне, в соответствии с основополагающими законами империи, титул наследника-царевича и все права, относящиеся к нему, принадлежат нашему сыну Алексею»[282]. В ознаменование рождения наследника Николай вместе с тремя старшими дочерьми принял участие в благодарственном молебне в часовне Нижней дачи. В Петергоф хлынул поток телеграмм и писем с поздравлениями. Доктор Отт и акушерка Гюнст в очередной раз были щедро вознаграждены за свои услуги. Доктор в дополнение к своему значительному гонорару на этот раз получил еще и синюю эмалевую шкатулку Фаберже, инкрустированную бриллиантами огранки «розой»[283].

Как и у его сестер, у Алексея была русская кормилица. Мария Герингер должна была следить (это было ее особой обязанностью), чтобы кормилицу обеспечили хорошим и обильным питанием. Однажды Мария спросила кормилицу, хороший ли у нее аппетит. «Какой может быть у меня аппетит, – пожаловалась та, – когда нет ничего соленого или маринованного?» Кормилица, возможно, и ворчала, что пища, которой ее кормят, слишком пресная, но «это не помешало ей удвоить свой вес, ведь она съедала все, что выставляли на стол, и не оставляла ни крошки». После того как Алексея отняли от груди, кормилице была назначена пенсия, она получила много подарков. Ее собственному ребенку, который оставался в деревне, тоже отправили подарки. Кроме того, и в дальнейшем благодарная Александра продолжала посылать кормилице своего мальчика деньги и другие подарки на Рождество, Пасху и на именины[284].

Во время торжественной церемонии крещения Алексея, которая состоялась через двенадцать дней после рождения наследника, процессия из увеличенного (по сравнению с предыдущими крещениями царских детей) количества карет в пятый раз направилась к императорской часовне в Петергофе. Старшей фрейлине императорского двора Марии Голицыной вновь была оказана честь нести дитя Романовых на золотой подушке к купели. Но старшая фрейлина уже была в преклонном возрасте, она боялась, что может не удержать столь драгоценного ребенка. Для большей надежности подушка, на которой должен был лежать наследник престола, была пришита к плечам одежды Голицыной золотой лентой. Кроме того, обувь фрейлины была подбита резиновой подошвой, чтобы не поскользнуться.

Старшие сестры младенца Алексея, девятилетняя Ольга и семилетняя Татьяна, тоже принимали участие в шествии. Более того, Ольга была назначена одной из его крестных. Обе девочки явно наслаждались первой в их жизни официальной церемонией. Они выглядели особенно нарядно, одетые в уменьшенные до детского размера копии настоящих придворных платьев российского императорского двора, сшитые из голубого атласа с вышивкой серебром и с серебряными пуговицами, и в серебристых туфельках. На головки девочек были надеты «синие бархатные» кокошники, украшенные жемчугом и серебряными бантами. Кроме того, на детях были миниатюрные ордена Святой Екатерины. Две гордые сестры осознавали всю важность этого события: «Ольга покрылась румянцем от гордости, когда, держась за уголок подушки Алексея, она проходила с Марией Федоровной к купели». Они с Татьяной «позволили себе расслабиться и улыбнуться только тогда, когда они проходили мимо группы младших детей, среди которых были и две их маленькие сестры, а также несколько маленьких двоюродных братьев и сестер, которые стояли у входа и смотрели, раскрыв рот, на проходящую мимо процессию»[285].

Хотя Ольга была еще совсем ребенком, в тот день она произвела глубокое впечатление на одного из своих двоюродных братьев из семейства Романовых, шестнадцатилетнего князя Иоанна Константиновича, или Иоанчика, как все его называли. Он был очарован ею. Своей матери он сказал:

Иоанчик продолжал питать глубокую привязанность к Ольге и лелеять надежду жениться на ней (мысль о женитьбе на Ольге впервые, как он сказал, пришла ему в голову в 1900 году) в течение еще нескольких ближайших лет[286].

Баронесса Буксгеведен была поражена тем, как обе старшие девочки держались в тот день. Они в течение всей четырехчасовой церемонии выглядели «серьезными, как судьи». Во время крещения некоторые заметили, что при помазании священным елеем малыш «поднял руку и протянул пальцы, как будто произнося благословение». Такие случайные религиозные символы не остались незамеченными православными: «Все говорили, что это очень хороший знак и что он станет отцом своему народу»[287].

Рождение этого драгоценного мальчика дало повод для рассуждений многих прорицателей и толкователей примет. При этом некоторые из них не скрывали своего недоброжелательства, вплоть до маловразумительных заявлений самого суеверного толка о том, что маленький царевич не был родным сыном Николая и Александры, у которых на самом деле родилась пятая дочь, а нежеланную девочку подменили на долгожданного мальчика[288].