Сиамский ангел - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 41

— А если никого не будет дома?

— Будут.

Федька за рулем — красивое зрелище, подумал Марек, у него настоящий мужской профиль, губы стиснуты, а не расхлябаны, как у некоторых, постоянно витающих в облаках. Или, скажем, глядящих на собственные сплетенные пальцы, причем спина образует вопросительный знак, и носок левой ноги сам принимается ковырять линолеум, или асфальт, или что уж там ему подвернется. Как же он с таким крутым профилем пишет по ночам стихи? На что они ему? На кой хрен?..

Кстати, этот профиль всю дорогу сосредоточенно молчал.

Вдруг Федька причалил к тротуару в неожиданном месте — там было уличное кафе, полупустое, летний филиал «Финетты», которая сейчас тоже была открыта, Марек узнал вход и вывеску, но промышляла в основном игровыми автоматами, хотя действовал и бар.

Федька оглядел столики и прищурился, пытаясь изучить население бара.

— Они тут иногда днем сидят, — сказал он. — Она с матерью и материнскими подругами. Поубивал бы этих подруг. Сами — сучки дешевые и девчонку на то же толкают.

— Знаю эту породу, — согласился Марек.

Не то чтобы знал — слышал как-то разговор. И от этого разговора тридцатилетних женщин ему сделалось нехорошо.

Зная, что подслушивать неприлично, он тем не менее, стоя за этой парой в очереди, наставил ухо, надеясь услышать что-нибудь любопытное. Они толковали о своей общей подруге, которая с кем-то живет, и о соседке, которая тоже с кем-то живет, и еще о женщинах, занятых тем же важным делом. И об их мужчинах, соответственно. Мужчины делились на четыре категории: первая — «он ей дает деньги», вторая — «он ей не дает денег», третья — «он ей купил шубу», четвертая — «он ей не купил шубы». Как Марек ни норовил поднести ухо поближе к теткам, ничего другого о классификации мужчин он не узнал. А ведь был наивно убежден, что в разговорах подружек непременно упоминаются более значительные мужские достоинства и особенности поведения…

Он вспомнил этих женщин, их унылую серьезность, их уважительное «дает деньги», их дешевый лексикон, ту атмосферу бабьей тупости, которая за десять минут стояния в очереди сформировалась вокруг них, почти зримая и уже ощущаемая носом. Нет, не сучки дешевые, сучка по крайней мере не денег от кобеля требует… что-то другое…

Потом машина в нужном месте остановилась. Федька вышел и вынул Марека с цветами.

— Шестнадцатая квартира. Скажешь — Федор посылает. Если что — клади на пол и уходи.

Хорошенькое дело, подумал Марек, а не схлопочет ли посланец по шее?

— А я тебя там, за углом, подожду, — с тем Федька отступил и сел за руль. Его темная физиономия была непередаваемо мрачна.

Марек поднялся по светлой лестнице — природное освещение было ее единственным достоинством, Федька загнал посланца в дом того поколения, что начали строить сразу же вслед за «хрущобами», жилплощадь там была уже чуть пошире и потолки чуть повыше. Естественно, здание было старше Марека, стены на лестнице не красили со времен Брежнева, а перила ободрались до металлической основы, да и она местами оказалась выломана.

Взяв цветы поудобнее одной рукой, Марек позвонил.

— Кто там? — спросил девичий голос.

— Свои, — сказал Марек. — Меня с подарком прислали.

— С подарком? — девочка за дверью с кем-то посовещалась и открыла.

Марек вошел в узкий коридор.

Дверь в комнату была открыта, он увидел прежде всего тесно стоявшую старую мебель, потом круглый журнальный столик, на столике — пестрое что-то, вокруг него — три женских лица. Ему показалось, будто в комнате все красное, такое бархатно-вишневое и пыльное, включая мебель и женскую одежду. А это были всего лишь оконные шторы.

Та, что открыла и тут же отошла в сторону, была высокая и тонкая, но с круглым личиком, и никакая косметика не могла скрыть ее щенячий возраст — пятнадцать, не больше. Прямые светло-русые волосы падали спереди, справа и слева, широкими плоскими прядями до самой груди, обтянутой прозрачной вставкой джемперка, и успевали прикрыть соски.

— Вот, — сказал Марек, выставляя перед собой розы.

Он, подтвердив факт подарка, хотел спросить, где Аська, но та сама появилась то ли из ванной, то ли из туалета. И встала перед ним, независимая до невозможности.

— Чего тебе надо? Тебя Федька прислал? — догадалась Аська. — Скажи ему, что все кончено. Понял? Все и навсегда!

Она была в жутком халате, Марек вдруг понял — мамкином, который и не вспомнить, когда стирали. От него шел неприятный запах, но Аська, видно, уже притерпелась к этому запаху. И мужские шлепанцы на сухих и тонких ногах.

— Но, Аськ… — вмешалась было подружка.

— Ксюшка, не надо! Не надо! Пусть уходит! Вместе с цветами! Пусть их себе в задницу засунет!

— Так цветы же! Смотри, какие! — Ксюшка выхватила у Марека букет, и он, внутренне вздохнув с облегчением, попятился и оказался на лестнице.

Дверь захлопнулась.

Дело сделано, подумал Марек, вот теперь пусть Федька выставляется. Кто бы ему еще охапки роз таскал. И тут он понял — Федька уже настолько загрузил всех знакомых своей суетой вокруг Аськи, что да, действительно, вся надежда была на Марека.

Затем был настоящий вздох облегчения.

Ему очень не понравилась эта квартира. Дом, где не может жить мужчина, — так бы он определил это место. Дом, где мужчины не задерживаются. Дом, где они не водятся, блин!

Он спустился на один лестничный пролет, когда дверь открылась и выскочила высокая девчонка, держа Федькины розы. Дверь тут же захлопнулась.

— Вот засада! — воскликнула девчонка.

— Засада, — согласился Марек. Все опять осложнилось.

Девчонка спустилась к нему и протянула розы.

— Да ладно, — сказал Марек. — Себе оставь.

— На что они мне? — девчонка положила цветы на узкий подоконник, вдоль, но они не помещались, и она придерживала их пальцами с невероятным маникюром, такие когти Марек только в кошмарном сне мог бы увидеть, длиной в четыре сантиметра и ярко-синие.

— А мне на что?

— Ты ему скажи — она просто дура! — девчонка заговорила пылко и яростно. — Дура бестолковая! Она же его любит!

— Кто любит?

— Да Аська же! Только он сам не знает, чего от нее хочет!

— Тебя как зовут? — вдруг, для самого себя вдруг, спросил Марек. И в самом деле, смысл ли знакомиться с девицей, которая выше тебя на полторы головы?

— Я Ксюша, а ты?

— Марек, — он коротко поклонился.

— Марек — это от чего?

Он не сразу понял вопрос, а понял — в очередной раз помянул чересчур умных родителей.

— От Мариана.

— Разве такое имя есть? — удивилась Ксюша.

— Как видишь.

— Ну так что?

— Что?

— Аська — что?

— Ну, дура и дура. И он — дурак, — определила ситуацию Ксюша. — Вот сказал бы по-человечески — чего он от нее хочет? То с матерью чуть не поссорил, то Леонтьеву чуть морду не набил…

— Леонтьеву? — это было что-то новенькое.

— Ну, Игорь Леонтьев, он в «Марокко» всегда тусуется, Аська с ним, то есть, он с Аськой… Он хотел Аське квартиру оплатить! Нельзя же жить в этом бардаке! — Ксюша мотнула головой в сторону закрытой двери. — А Федька вечно чего-то требует! Ты, говорит, должна жить иначе! А как — иначе? Дома сидеть и телевизор смотреть? Учиться, говорит, надо! Чтобы медсестрой стать, что ли? Он что, не понимает, что Аська в «Марокко» — лучше всех?

— Да уж, — согласился Марек.

— Они вместе жить пробовали — так он ее вообще из дому не выпускал! А она — все ему назло, все ему назло, а сама его, дура, любит, как ты не понимаешь? И у них все хорошо было! И с Леонтьевым — назло, и… и вообще все — назло!

Наконец-то Марек забеспокоился — девчонка была чересчур взвинченна и подозрительно откровенна.

— Ты куда теперь? — спросил он. — Хочешь — провожу?

— Куда? Не знаю… Домой? — спросила она сама себя. — Я тут через два дома живу.

И голосок вдруг зазвучал неуверенно.

Марек смотрел на нее и все яснее понимал — с девчонкой неладно.

Дверь распахнулась, и на пороге встала Аська. Она успела переодеться, и Марек подумал, что все не так уж плохо — взрыв возмущения относился не к Федьке с его нелепыми розами, а к ситуации: посланец обнаружил ее совсем никакую, хуже бомжихи. Сейчас же она была в открытом черном платьице, в каблукастых черных туфлях на босу ногу, с такими носами, что дрожь по спине. И нарумяненная со всей злостью общепризнанной красавицы.