Белорусские народные сказки - Автор неизвестен - Страница 14

Накормил-напоил деда и снова спрашивает:

—      Что ж ты, дедушка, хочешь за свое просо?

—      Панок! Золотой мой! Как я могу сказать? На что ваша милость будет, то и дадите!..

Тогда пан пошел в другой покой, вынес ему кошель и говорит:

—      Ну, дед, коли ты по дороге захочешь есть, скажи только: «Кошелек, кошелек, дай мне поесть-попить!» Он откроется, и будет тебе из этого кошеля и стол, и пища, и все то, что ты у меня ел. А как наешься-напьешься, открой кошель и скажи: «Питье да еда, схоронитесь сюда!» Тогда все и попрячется, а ты сверни кошель и ступай себе домой. Только помногу не пей, а то захмелеешь и кто-нибудь украдет у тебя кошель.

Идет дед домой, и страх как хочется ему поглядеть, правда ли то, что журавль говорил. Прошел он полдороги, не утерпел — сел, вынул кошель, раскрыл его и велит:

—      Кошелек, кошелек, дай мне поесть-попить!

Отведал дед понемножку того-сего и говорит:

—      Питье да еда, схоронитесь сюда!

Все и попряталось обратно в кошель.

Приходит он в свое село, входит к себе в хату.

—      День добрый! — говорит.— Жива ли тут моя старуха?

—      Да я-то жива, дедулька, а ты жив ли?

—       Я жив-здоров.

—      А я уж думала, что тебя либо волки съели, либо медведи задрали, во мхи затащили, закопали и колоду навалили!

—      Нет, бабулька, и волки не съели, и медведи не задрали, а принес я тебе хлеба-соли. Будет нам по гроб жизни. Садись-ка, бабка, за стол,— может, ты месяц не ела,— да и я рядком сяду. Будет нам еда и питье.

—      Что ты, дедулька, откуда ж ты возьмешь еду и питье?

—      Садись-ка, садись!

Сели они за стол, вынул дед кошель, положил его на стол, а стол-то корявый,— известно, в курной избе!

Раскрыл дед кошель.

—      Ну,—говорит,—кошелек, кошелек! Чтобы мигом были и еда и питье.

И тут — откуда что взялось!

Была курная изба, а тут стали покои, может, получше этих, да что эти! Может, и в целом царстве таких больше нету. И разная-разная еда и питье, тух тебе и вина, и бабки, и пироги — всего было вдоволь.

Дивится старуха:

—      Господи, господи! Откуда все это?

—      А вот, бабка,— отвечает дед,— как послала ты меня убить журавля, так прихожу я к своему просу, а он уж там. Только я приладился его убить, а он обернулся паном, да таким, что аж весь сияет. «Что ты, говорит, хочешь за свое просо?» А я ему говорю: «Никого у меня нет, кормить меня некому». Тогда он говорит: «Иди ты ко мне домой зеленой тропой, шелковой травой, там я тебя награжу!» Пошел я туда, домой "к нему, он меня накормил, напоил и вот кошель дал.

Напилась бабка, наелась, обняла своего деда, поцеловала и говорит:

—      Ну, спасибо тебе* дедка, обрадовал меня: ведь ты все равно как с того света воротился! А знаешь что? Мы все одни да одни с тобой, ни мы у людей не бываем, ни они у нас. Давай-ка позовем мы к себе в гости старосту да писаря. У нас теперь этакий стол! И хата наша при таком-то столе краше стала.

—      А как хочешь, бабка, можешь и позвать гостей, пусть побывают у нас.

Тогда баба повязалась покраше платком, пошла на село и позвала старосту и писаря:

—      Приходите, детки мои, ко мне в гости.

—      Ты что,— говорят,— старая карга, какие мы тебе гости? Живет в кособокой хате, может самой есть нечего, а туда же — в гости зовет!

—      Нет, мои детки, тогда станете ругать, как побываете у нас и не будет для вас накрытого стола. А наперед нечего ругать!

Тогда они одумались: «Ну что ж, коли так, сходим, пожалуй!»— и пошли вдвоем в гости.

А они, значит, охотники были выпить, коли кто позовет!

Входят они в хату:

—      Здорово, дед!

—      Здравствуйте!

—      Ну, что скажете нам?

—      А вы вот сядьте, посидите на лавке, тогда и скажем и покажем.

Те сели. Один — кнут держит, а другой — плеть.

Известно, староста да писарь были грозой для крестьян, всегда с плетьми ходили по селу, на барщину из хат выгоняли.

Тут вынул дед кошель и говорит:

—      Кошелек, кошелек, чтобы мигом был тут полный стол питья да еды!

И появляется тогда и питье, и еда, и соленья, и печенья — всякое угощенье для всех гостей, сколько бы их ни было,— пятеро ли, десятеро ли.

Стал старик угощать писаря и старосту. А те пьют и едят, не отказываются, только дивятся про себя: «Что ж это такое? И питье, и еда на столе, и хата посветлела? Уж не бог ли рай с неба скинул? Это и у нашего пана нет такого угощенья да украшенья!»

Наелись они, напились вволю и зеленого и вишневого, какое на свете только есть, и пошли по домам.

А баба тогда и говорит:

—      Дед, а дед, знаешь что?

—      А что?      .

—      Позовем-ка мы в гости пана.

—      Что ты, баба, одурела? Вот правду говорят, что слушать бабу на свою погибель. Как же, держи карман,— пойдет пан к нам, старикам. Поди-ка, он тебе кнутом задаст!

—      А! Что будет, то будет — пойду!

—      Ну и ступай себе!

Пошла баба. Заходит в панские покои. Выходит пан.

—      Ну что, старая, скажешь?

—      А что, паночек, скажу: просит дед, прошу и я вас к себе в гости!

—       Что? — рассердился пан.— Ах ты быдло! Ты меня в гости зовешь? Чтобы я да к нищим пошел!

—      Нет, паночек, коли мне не верите, спросите у своих верных людей. Есть у вас писарь и староста, Вот и спросите у них—можно к нам в гости пойти или нет?

—      А, ну ладно, ладно.

Позвал пан лакеев, кучеров и говорит им:

—      Подите позовите ко мне старосту да писаря: пан, мол, требует!

Пошли слуги:

—      Пан велел к нему прийти!

Приходят они к пану:

—      Что прикажете, пан?

—      А вот что. Зовет старая ведьма меня в гости, так вот — можно ли к ней пойти?

—      А, можно, можно, паночек, мы и у вас не видывали такого стола, как у них. Есть у старика кошель, из него все само собой появляется: и золотая посуда, и чего там только нет. И водки разные, и вина, и еды полный стол. Можно пойти!

Послушал пан и велел своим кучерам закладывать лошадей.

Оделись они с пани и поехали не столько пить-есть, сколько правду узнать, не обманывает ли, мол, старуха.

Подъезжают они к хате, вылезают из фаэтона, а дед выходит к ним навстречу:

—      Не прогневайтесь, паночек, моя хата снаружи не чиста, а в ней будут вам и кресла, и цветочки, и все убранство — такие, что мое почтение!

Вошел пан в хату и стал на пороге. А дед вынимает кошель и говорит перед паном:

—      Кошель, кошель! Чтобы мигом были тут в моей хате и питье, и еда, всякое угощенье и разное украшенье!

Тут появились и питье, и еда, и разное украшенье, да такие, что в целом царстве не было стола красивей и богаче!

Видит пан, что не стыдно сесть за стол.

А старик приглашает:

—      Просим, паночек, отведать нашего хлеба-соли и всякой благодати.

Стал пан разглядывать вина, видит — всё самые дорогие, заморские.      t

Стали они пить да есть.

Известно, благородный человек не столько угощается, сколько доброй беседой утешается. Это не мужик, который, как говорят, чуть дорвется — так и нажрется!

Вот попили они малость, поели, пан и говорит:

—      Не пристало тебе, дедушка, такой кошель иметь: ты простой мужик, а дом и стол у тебя лучше моих. Мне совестно,— говорит,— перед своими друзьями дворянами. Я тебя добром прошу — отдай ты мне этот кошель. А я тебе дам все для пропитания и крупы дам, и муки, и заправки, все, что нужно, буду тебе предоставлять. И слугу тебе дам, и корову, и свинью, и масла—ну, словом, всего. На что тебе и кошель? Я тебя честь честью схороню и панихиду по тебе отслужу, я тебя и утешу — по монастырям повожу!..

Тогда дед стал с бабой советоваться:

—      Ну что, баба, станем делать? Ведь пан просит. Отдадим или нет?

—      Ну что ж, дед, раз пан просит — надо послушаться. У нас все будет: и слуга будет, и одежа, и помыто, и подано!