Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Большая книга перемен - Слаповский Алексей Иванович - Страница 11


11
Изменить размер шрифта:

– Ты сама себя превзошла, – похвалил Лизу Максим.

– Да у меня просто подруга Татьяна за него замуж вышла недавно. Я ей говорю: дура, он же урод во всех смыслах! А ей нравится. Больше того, не надышится на него. А он на нее даже еще и рычит, тоже, блин, царь зверей. Главное, чего не понимаю, этот глистун до Татьяны три раза женат был!

– Бывает. Есть мужчины, у которых все достоинства проявляются, как бы это сказать, не сразу и в определенных условиях. Я тебе на это неоднократно намекал.

– Максим Витальевич, мы эту тему закрыли или я себе работу ищу? – тут же отреагировала гордая и честно замужняя Лиза.

– Извини. Закрыли.

Ошибка Петра еще в том, что нельзя для таких разговоров приезжать к людям на работу. В публичных нейтральных местах тоже не надо встречаться. В офисе, в ресторане, в кафе все как бы немного играют на публику, начинают фуфыриться, набивать себе цену, строить из себя то, чем не являются. А вот у себя дома человек беззащитен, его сразу видно. Дома стены помогают, это верно, но они же и выдают.

Квартира Дубкова с советской мебелью (сервант, трюмо, полированный книжный шкаф), выцветшими обоями на стенах, однако с так называемым евроремонтом в кухне и ванной, куда Максим зашел помыть руки, выдавала Вячика с головой: беден, но претенциозен.

Максим коротко объяснил ему задачу и назвал цену: сто тысяч рублей.

Вячик нашел в себе мужество не показать, что он страшно обрадовался. Выдержал паузу и сообщил:

– Это серьезная работа, Максим Витальевич.

– А кто говорит, что несерьезная?

– И времени придется затратить много.

– Опять же не спорю. Намекаете, что гонорар прибавить?

– И ответственность большая… – не признавался Вячик.

Максим чутьем догадался, какую аппетитную цифру держит в уме Дубков. Триста тысяч. Потому что это по нынешнему курсу – десять тысяч долларов. Ботаники, косящие под деловых людей, примитивны и одинаковы. Округлость и красота цифры для них часто важней самой суммы. Они не понимают настоящей цены денег, потому что не видят их конкретной наполненности. Но и у Максима кроме финансового есть спортивный интерес – не дать больше двухсот пятидесяти. (Можно и меньше, но получишь халтуру, за которую при такой цене и ругать-то будет неудобно.)

– Хорошо, сто пятьдесят тысяч, – сказал он.

Вячик пожал плечами:

– Надо подумать. Вы сразу ответа требуете?

– Я не требую, я надеюсь на ваше согласие. Так договорились?

– Не знаю…

– Хорошо. Вы умный человек, Вячеслав Ильич, поэтому я озвучу сразу максимальную сумму, которую мы можем заплатить. Двести пятьдесят. Откажетесь – очень жаль, придется кого-то еще искать.

Вячик чуть было не потерял лицо. То есть оба из своих лиц, хотя одна половина из-за нарушенных мимических функций всегда казалась не вполне живой – не мертвой, но мертвоватой.

– Никого вы не найдете! – торопливо сказал он. И тут же исправился: – То есть ваше дело, конечно, но средний возраст членов нашей ассоциации шестьдесят пять лет. Я там самый молодой, как это ни смешно.

– Значит – согласны?

– Ну, в общем, да.

– Тогда поступим следующим образом. Я тут кое-что набросал для первых глав. Чисто фактический материал. Изучите и попробуйте на этой основе написать страниц десять-двадцать. А вот аванс, – Максим вынул заранее приготовленную пачку денег и ласково покачал ее на ладони. – Мы на словах договоримся или трудовое соглашение составим?

– Что вы, зачем? – рассмеялся Вячик. – На словах, конечно!

– И вот еще, взгляните, – Максим достал из портфеля и положил перед Дубковым толстую папку.

Дубков открыл ее, заглянул, щепотью достал несколько листов. Какие-то копии – фотографии, еще что-то.

– Это из нашего архива, – пояснил Максим. – Родители, мы, фотографии деда, бабушки. Грамоты всякие – советского времени. Копии, но вам, я думаю, без разницы. Это для ознакомления, в книге все будет высшего качества.

Оставив свои черновики и папку, Максим удалился, а Вячик лег на диван, что делал всегда, когда появлялась необходимость серьезно подумать.

В соседней комнате находилась Татьяна и прислушивалась. Она не присутствовала при разговоре мужа с Максимом Костяковым, зная, что Вячик не любит посторонних ушей, а когда Максим ушел, не приставала с расспросами. У Вячика так: захочет – сам скажет, не захочет, лучше не лезть, рассердится. Если что-то важное, рано или поздно выложит, вот тогда можно деликатным советом или замечанием подтолкнуть его в нужном направлении.

Татьяна слышала, как Вячик, ворочаясь на диване, издает звуки. Она знала уже эту его привычку реагировать междометиями на собственные мысли.

– Хм! Хм! Кха! – откашливался Вячик, и Татьяна понимала: он думает о чем-то крайне заманчивом. Интересно, это лишь для него заманчиво или для всей семьи? Имелся в виду еще и будущий ребенок, которого Татьяна очень хотела зачать, но пока не получалось.

– Це-це-це! – щелкал он языком. Означает какие-то сомнения.

– Тым-бырыдым-дым-дым! – напевает. Высшая степень напряжения мысли.

– Ну ё, ну и ё! – опять сомнения, но не черные. Опасение поддаться на уловку. Как перед входом в магазин, на витрине которого объявлена восьмидесятипроцентная уценка.

– Ча-чи-чу-чу, чу-чу! – пыхтение паровозом. Мыслить стало тяжело.

– Ы-хы-хы! – вздох сожаления о чем-то. Не о том ли, что зря женился?

– Баям-бадам! – торжественное. Убежденность в своей правоте и победе.

– Ёптарида! – полный триумф. После такого восклицания к нему можно смело входить, не опасаясь разноса.

И Татьяна вошла с улыбкой.

Спросила:

– Что? Интересное предложение?

– Ты даже не представляешь! Потом расскажу.

Ну, потом так потом, Татьяна не торопит. Не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра, как шутит муж. Вроде глупо, а на самом деле лучше помедлить и сделать что-то позже, но вернее и основательнее.

– Водка есть у нас? – спросил Вячик.

– Конечно, – улыбнулась Татьяна.

Мог бы и не спрашивать. Умная жена: а) всегда держит в холодильнике водку; б) приветливо относится к пожеланию выпить. Ибо, когда мужчина захочет, он все равно выпьет, но не дома, а где-то в другом месте. И вам же хуже.

6. СУН. Суд

__________

__________

__________

____ ____

__________

____ ____

Ведите себя скромно и сдержанно: если вам бросают перчатку, не поднимайте ее.

На следующее утро Немчинов позвонил Петру Чуксину (тот, уходя, оставил визитку с номером телефона) и сказал:

– Здравствуйте, Петр. Это Немчинов. Если помните, мы вчера говорили. Я подумал. Я попробую.

– Уже не надо, – с удовольствием отшил его Петр.

Немчинов то ли кашлянул, то ли поперхнулся.

– Мы можем обсудить сумму.

– Я сказал: не надо. Что непонятного?

Да, Немчинов понял. Понял главное: похоже, он сделал огромную глупость. Наверное, они нашли кого-то более сговорчивого. Но кого?

Тем временем Дубков уже рьяно взялся за работу.

Наброски Максима Костякова были написаны вполне сносным языком. Суховато и не без казенщины, с множеством конечно же грамматических и стилистических ошибок, но тем не менее. В сущности, учитывая жанр книги, можно так и оставить. Но Дубкова наняли не консультантом, а автором. Придется что-то придумать.

Самое верное – воспользоваться опытом редактирования. В стародавней областной молодежной газете «Пламенный комсомолец», которую и читатели, и сотрудники называли конечно же «Племенной комсомолец», заместителем редактора, то есть на самом деле главным производственным человеком по обычной градации советского времени (редактор являлся фигурой назначенной, номенклатурной и часто несведущей) был Матвей Найский, славившийся нечеловеческой въедливостью: все материалы пропускал через себя, на полях ставил вопросительные знаки, плюсы и минусы. Вопросительный знак означал недоумение, минус – плохой текст, плюс – понравилось. Плюсов было немного, а вот вопросов и минусов тьма, из-за этого в газете всегда была горячка, все до вечера переделывали свои материалы, сдавали Найскому, тот опять ставил минусы и вопросы. Если бы не газетная ежедневка, необходимость сдавать в типографию номер к определенному часу, Найский так и мучил бы всех придирками до бесконечности. Он, кстати, впоследствии уехал в Москву, стал большим человеком на одном из крупных телеканалов и, говорят, успешно сводит с ума подчиненных, заставляя по десять раз переписывать тексты. С первого предъявления не проходит ничто. Докатилась байка, будто Найскому принесли текстовую расшифровку снятого киносюжета. Найский, как обычно, поставил свои вопросы, минусы и плюсы, автор спросил: «Извините, это что значит?» – «Коряво, плохо, перепишите». – «Но это уже снято, люди в кадре говорят», – ответил автор, пряча улыбку. «Так переснимите!» – хладнокровно повелел Найский.