Тарас Бульба (иллюстрации Кукрыниксов) - Гоголь Николай Васильевич - Страница 8

высокий человек с одним только глазом, несмотря, однако ж, на то, страшно

заспанным.

– Кто смеет бить в литавры? – закричал он.

– Молчи! возьми свои палки, да и колоти, когда тебе велят! – отвечали

подгулявшие старшины.

Довбиш вынул тотчас из кармана палки, которые он взял с собою, очень

хорошо зная окончание подобных происшествий. Литавры грянули, – и скоро

на площадь, как шмели, стали собираться черные кучи запорожцев. Все

собрались в кружок, и после третьего боя показались наконец старшины:

кошевой с палицей в руке – знаком своего достоинства, судья с войсковою

печатью, писарь с чернильницею и есаул с жезлом. Кошевой и старшины

сняли шапки и раскланялись на все стороны козакам, которые гордо стояли,

подпершись руками в бока.

– Что значит это собранье? Чего хотите, панове? – сказал кошевой. Брань и

крики не дали ему говорить.

– Клади палицу! Клади, чертов сын, сей же час палицу! Не хотим тебя

больше! – кричали из толпы козаки.

Некоторые из трезвых куреней хотели, как казалось, противиться; но курени,

и пьяные и трезвые, пошли на кулаки. Крик и шум сделались общими.

Кошевой хотел было говорить, но, зная, что разъярившаяся, своевольная

толпа может за это прибить его насмерть, что всегда почти бывает в

подобных случаях, поклонился очень низко, положил палицу и скрылся в

толпе.

– Прикажете, панове, и нам положить знаки достоинства? – сказали судья,

писарь и есаул и готовились тут же положить чернильницу, войсковую печать

и жезл.

– Нет, вы оставайтесь! – закричали из толпы. – нам нужно было только

прогнать кошевого, потому что он баба, а нам нужно человека в кошевые.

– Кого же выберете теперь в кошевые? – сказали старшины.

– Кукубенка выбрать! – кричала часть.

– Не хотим Кукубенка! – кричала другая. – Рано ему, еще молоко на губах не

обсохло!

– Шило пусть будет атаманом! – кричали одни. – Шила посадить в кошевые!

– В спину тебе шило! – кричала с бранью толпа. – Что он за козак, когда

проворовался, собачий сын, как татарин? К черту в мешок пьяницу Шила!

– Бородатого, Бородатого посадим в кошевые!

– Не хотим Бородатого! К нечистой матери Бородатого!

– Кричите Кирдягу! – шепнул Тарас Бульба некоторым.

– Кирдягу! Кирдягу! – кричала толпа. – Бородатого! Бородатого! Кирдягу!

Кирдягу! Шила! К черту с Шилом! Кирдягу!

Все кандидаты, услышавши произнесенными свои имена, тотчас же вышли

из толпы, чтобы не подать никакого повода думать, будто бы они помогали

личным участьем своим в избрании.

– Кирдягу! Кирдягу! – раздавалось сильнее прочих. – Бородатого!

Дело принялись доказывать кулаками, и Кирдяга восторжествовал.

– Ступайте за Кирдягою! – закричали.

Человек десяток козаков отделилось тут же из толпы; некоторые из них едва

держались на ногах – до такой степени успели нагрузиться, – и отправились

прямо к Кирдяге, объявить ему о его избрании.

Кирдяга, хотя престарелый, но умный козак, давно уже сидел в своем курене

и как будто бы не ведал ни о чем происходившем.

– Что, панове, что вам нужно? – спросил он.

– Иди, тебя выбрали в кошевые!..

– Помилосердствуйте, панове! – сказал Кирдяга. – Где мне быть достойну

такой чести! Где мне быть кошевым! Да у меня и разума не хватит к

отправленью такой должности. Будто уже никого лучшего не нашлось в

целом войске?

– Ступай же, говорят тебе! – кричали запорожцы. Двое из них схватили его

под руки, и как он ни упирался ногами, но был наконец притащен на

площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками

и увещаньями. – Не пяться же, чертов сын! Принимай же честь, собака, когда

тебе дают ее!

Таким образом введен был Кирдяга в козачий круг.

– Что, панове? – провозгласили во весь народ приведшие его. – Согласны ли

вы, чтобы сей козак был у нас кошевым?

– Все согласны! – закричала толпа, и от крику долго гремело все поле.

Один из старшин взял палицу и поднес ее новоизбранному кошевому.

Кирдяга, по обычаю, тотчас же отказался. Старшина поднес в другой раз.

Кирдяга отказался и в другой раз и потом уже, за третьим разом, взял палицу.

Ободрительный крик раздался по всей толпе, и вновь далеко загудело от

козацкого крика все поле. Тогда выступило из средины народа четверо самых

старых, седоусых и седочупринных козаков (слишком старых не было на

Сечи, ибо никто из запорожцев не умирал своею смертью) и, взявши каждый

в руки земли, которая на ту пору от бывшего дождя растворилась в грязь,

положили ее ему на голову. Стекла с головы его мокрая земля, потекла по

усам и по щекам и все лицо замазала ему грязью. Но Кирдяга стоял не

сдвинувшись и благодарил козаков за оказанную честь.

Таким образом кончилось шумное избрание, которому, неизвестно, были ли

так рады другие, как рад был Бульба: этим он отомстил прежнему кошевому;

к тому же и Кирдяга был старый его товарищ и бывал с ним в одних и тех же

сухопутных и морских походах, деля суровости и труды боевой жизни. Толпа

разбрелась тут же праздновать избранье, и поднялась гульня, какой еще не

видывали дотоле Остап и Андрий. Винные шинки были разбиты; мед,

горелка и пиво забирались просто, без денег; шинкари были уже рады и тому,

что сами остались целы. Вся ночь прошла в криках и песнях, славивших

подвиги. И взошедший месяц долго еще видел толпы музыкантов,

проходивших по улицам с бандурами, турбанами, круглыми балалайками, и

церковных песельников, которых держали на Сечи для пенья в церкви и для

восхваленья запорожских дел. Наконец хмель и утомленье стали одолевать

крепкие головы. И видно было, как то там, то в другом месте падал на землю

козак. Как товарищ, обнявши товарища, расчувствовавшись и даже

заплакавши, валился вместе с ним. Там гурьбою улегалась целая куча; там

выбирал иной, как бы получше ему улечься, и лег прямо на деревянную

колоду. Последний, который был покрепче, еще выводил какие-то бессвязные

речи; наконец и того подкосила хмельная сила, и тот повалился – и заснула

вся Сечь.

IV

А на другой день Тарас Бульба уже совещался с новым кошевым, как поднять

запорожцев на какое-нибудь дело. Кошевой был умный и хитрый козак, знал

вдоль и поперек запорожцев и сначала сказал: «Не можно клятвы преступить,

никак не можно». А потом, помолчавши, прибавил: «Ничего, можно; клятвы

мы не преступим, а так кое-что придумаем. Пусть только соберется народ, да

не то чтобы по моему приказу, а просто своею охотою. Вы уж знаете, как это

сделать. А мы с старшинами тотчас и прибежим на площадь, будто бы ничего

не знаем».

Не прошло часу после их разговора, как уже грянули в литавры. Нашлись

вдруг и хмельные и неразумные козаки. Миллион козацких шапок высыпал

вдруг на площадь. Поднялся говор: «Кто?.. Зачем?.. Из-за какого дела

пробили сбор?» Никто не отвечал. Наконец в том и в другом углу стало

раздаваться: «Вот пропадает даром козацкая сила: нет войны!.. Вот старшины

забайбачились наповал, позаплыли жиром очи!.. Нет, видно, правды на

свете!» Другие козаки слушали сначала, а потом и сами стали говорить: «А и

вправду нет никакой правды на свете!» Старшины казались изумленными от

таких речей. Наконец кошевой вышел вперед и сказал:

– Позвольте, панове запорожцы, речь держать!

– Держи!

– Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, – да вы,

может быть, и сами лучше это знаете, – что многие запорожцы

позадолжались в шинки жидам и своим братьям столько, что ни один черт

теперь и веры неймет. Потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть

много таких хлопцев, которые еще и в глаза не видали, что такое война, тогда