Мои друзья святые. Рассказы о святых и верующих - Горбачева Наталья Борисовна - Страница 36

В 1949 году я приехала в Пюхтицу[40], и игуменья мать Рафаила назначила меня своей келейницей. В годы первого моего жительства в монастыре Бог сподобил близко видеть будущего патриарха Пимена. Тогда он был архимандритом, наместником Псково-Печерского монастыря и нашим благочинным. Он часто приезжал в Пюхтицу – это было недалеко, совершал постриги. Все сестры с большой любовью вспоминали его, потому что он проявлял особую любовь и заботу о Пюхтицком монастыре. Отец Пимен запомнился как необыкновенно талантливый человек – очень духовный, и регентом был, и певчим хорошим, прекрасные проповеди говорил, стихи даже писал. А нас, сестер, приглашал в Печоры – обязательно посылал свою машину. Говорил: «Приглашаю посетить нашу святую обитель, чтобы сестры несколько деньков пожили, посетили все святые места, поклонились в пещерах преподобным и чтобы службу попели у нас». И такие мы были счастливые, довольные и благодарные ему. Мы брали чудотворную Пюхтицкую «У источника» икону и ехали с певчими. Певчих было совсем мало, я тоже пела на клиросе, потом меня управлять хором благословили, дали мне череды. В Псково-Печерском монастыре, конечно, исповедовались, причащались. Какие там старчики были – преподобный Симеон (Желнин), молодой Иоанн (Крестьянкин), другие, со всеми познакомились.

Жизнь сестер в Пюхтице не была легкой. Трудников тогда не было вообще, сестер мало, рук рабочих не хватало, приходилось работать везде. У нас был скотный двор, лошадки, коровки, огороды, вручную пилили, кололи, косили. В хлебной стояла огромная квашня, втроем месили. Также и в просфорной. Руки, как от мороза краснели – так много приходилось раскатывать тесто.

Матушка Рафаила благословила мне петь на клиросе и управлять воскресной службой, чередуясь с тогдашним регентом старенькой матушкой Ангелиной. Дело было зимой. Вскоре заболела одна сестра, которая готовила. Вот матушка благословила меня готовить, пока сестра поправится. А варили в большом котле, который дровами топился. И варить надо, и матушка Ангелина на клиросе ждет. Смотрю, у меня котел не кипит. Я к экономке: «Мать Анна, благословите несколько полешек взять, расшевелить, чтобы у меня котел закипел. Мать Ангелина просит, чтобы на клирос хоть к Херувимской подойти, у нее сил нет». А топили очень экономно, на тряпке приносили иголки с елки и совочком подбрасывали, дров-то мало было на заготовке. И вот подброшу я несколько поленьев, гляжу: в котле пошли пузырьки. Ага, котел закипел. Тогда фартук снимаю и пока сестры еще не пришли, иду попеть на клирос. Потом снова к котлу. Вот так было тяжело.

Помимо всех других послушаний, надо было запасти дров в хлебную, в просфорную, в храм, в игуменский, в богадельню, в священнический дом. Сестры и на себе дрова таскали. Из леса идем, и каждая по силе несет шабашку – как мы называли дровишки. Если меня благословляли сегодня на лошадке работать и возить дрова из леса, то я свою шабашку клала на козлы. До обеда два рейса в лес, после обеда два раза в лес ездили и вывозили дровишки.

Да еще от уполномоченного было распоряжение – сдать государству норму – столько-то кубометров дров ежегодно. И вот исполню я с утра свои келейные обязанности, а матушка Рафаила говорит: «Валя, иди помоги, рук не хватает у сестер, а скоро снег начнет таять, и Великий пост грядет, надо побыстрее норму эту сдать». И бежала я в лес – в скромной своей одежонке. Сосны валили сами, потом все сучки обрубали, распиливали, клали на телегу и в монастырь вывозили. А если толстенная сосна попадалась, с одной стороны сестры стояли с кольями, с другой – сани, наклоняем, чтобы можно было подпиленное дерево повалить на сани. Тяжесть неимоверная. И вывозили эти кубометры только по снегу, пока зима была.

Однажды пришла из леса, вижу, что у игуменского стоит легковая машина. Гостей вроде не ждали. Я черным ходом пробежала, а матушка игуменья говорит: «Валя, быстренько переодевайся. Приехал отец наместник из Печер, надо сейчас обед подавать. Помогай мать Ефреме на стол накрывать». Мать Ефрема была старшей келейницей, тоже в игуменском жила. Я быстро переоделась, вся раскрасневшаяся с мороза подхожу к отцу Пимену под благословение, а он говорит: «Что это сестричка Валентина такая красненькая?» А матушка игуменья отвечает: «Отец архимандрит, помолитесь. Валя – моя келейница, и в игуменском послушание ответственное: надо и снег расчистить, и воды, дров принести, лампы заправить керосином, печки истопить. Да она еще и поет, и хором управляет. А я ее сегодня в лес послала, потому что уполномоченный приказал столько-то кубов напилить и сдать государству. Вот мне приходится даже свою келейницу посылать в лес». Отец Пимен очень удивился, услышав про норму кубов для государства. Пообедали, и он сказал, что отъедет, но вернется ночевать. Игуменьи сказал: «Матушка, Матерь Божия не оставит обитель. Завтра, Бог даст, молебен отслужим».

Он действительно вернулся: оказалось, что он ездил в Таллин – тогда еще Ревель называли, встретился с уполномоченным, рассказал, какие сестры несут труды, и стал его просить, чтобы сняли эту норму… Тут нашу благочинную позвали, сказали, чтобы она утром никаких послушаний не назначала, всем – на литургию. И вот когда уже молебен пропели Матери Божией, отец Пимен, который имел необыкновенный дар слова, сказал: «Сестры, хочу вас порадовать, милость Божия да будет с вами! Царица Небесная Сама здесь Хозяйка. Благодарите Царицу Небесную, уполномоченный снял с вас нормы по дровам». Сестры кто на колени встал, кто плачет, кто прямо дар речи потерял. «Спаси вас Господи!» – наперебой говорят. А он: «Сестры, благодарите не меня, Царицу Небесную благодарите». – «Батюшка, да это по вашему ходатайству. Спаси вас, Господи, за вашу заботу, за то, что вы так понимаете наш тяжелый труд, и как отец заботитесь о нас, похлопотали перед уполномоченным». Он опять: «Благодарите Царицу Небесную». Вот такое было чудо.

Как-то отец Пимен снова приехал в Пюхтицу. И на общей трапезе вдруг начал читать свои прекрасные стихи. Особенно запомнилось: «Есть в далекой земле небольшой монастырь, посвященный Владычице Деве…» – про Пюхтицу. И так это длинное стихотворение на сердце легло, что откуда-то и напев появился. Когда Эстонским владыкой стал уже наш Алексий (будущий Патриарх Алексий II) и в Пюхтицу приезжали зарубежные группы, тогда на общей трапезе или празднике меня игуменья благословляла петь: «Есть в далекой земле». Я регентовала, и певчие всегда пели эти стихи. А у иностранцев – в группах и верующие были, и неверующие – слезы выступали на глазах, такой трогательный был напев.

Три года я уже жила в Пюхтицком монастыре. И вот как-то приехала к нам девушка, тоже Валентина, из Луги. Рассказала она про себя, что в монастырь хочет уйти. Перед Пюхтицей Валя в Вильнюсе была, у нее там жила родная сестра, Люба. Зашла она в Вильнюсе в мужской Духов монастырь, приложилась к нетленным мощам виленских мучеников. Потом узнала, что в местечке Новый свет существует женский монастырь в честь Марии Магдалины, и пошла туда, стала проситься, чтобы взяли. И матушка игуменья Нина так обрадовалась, сказала ей: «Валя, приходи». Потому что было ей уже 80 с лишним лет, а приходилось самой и на клиросе петь, и отчеты сдавать, и за ящиком стоять. Сестер было мало, помощников нет, а Валя счетоводом на почте работала и пела на клиросе. Валя пришла домой, и радостная Любе рассказала, что матушка игуменья ее берет в монастырь, а вечером в Лугу уехала к родителям. И вот Люба, которая не хотела, чтобы сестра ушла в монастырь, через некоторое время послала в Лугу письмо и написала от себя, что матушка Нина якобы Валю не берет, не нужны ей такие. Валя и поверила, сильно переживала. Но и это было промыслительно. Валя поскорбела, а потом узнала, что есть Пюхтица, приехала к нам и осталась – матушка Рафаила ее приняла.

Прошло года три, и в 1955 году нас игуменья благословила поехать в отпуск в Вильнюс. Зашли мы к матушке Нине, которой уже 86 лет было, а она так удивилась: «Валя, я тебя жду, жду. Услышала от прихожан, что ты в Пюхтице… Что случилось, почему ты не пришла ко мне?» Валя сама не понимает, в чем дело. Тут-то и выяснилось про Любино письмо… Валя спрашивает: «Матушка, а сейчас вы бы меня взяли в монастырь к себе?» Она отвечает: «Взяла бы». Мы с Валей так сдружились, просто духом соединились, вместе пели на клиросе и на послушаниях вместе. Я первое сопрано пела, а она второе, нашу череду очень любили. Стала я плакать: «Матушка, а меня возьмете?», а уже была в иночестве. Тогда в Таллине был владыка Роман, он мне при постриге дал имя Георгия, в честь Георгия Победоносца. Матушка Нина говорит: «Сестра Георгия, скажут, что игуменья Нина переманивает сестер. Надо знать волю Божию. Я взяла бы, конечно, у меня певчих нет». Когда мы вернулись в Пюхтицу, Валя стала собираться. А я пошла к матушке-игуменьи, уже Ангелина была, Рафаила скончалась. И она меня отпустила: «Ну, поезжай».