Филипп Бобков и пятое Управление КГБ. След в истории - Макаревич Эдуард Федорович - Страница 9

Бобкову пришлось осваивать новую сферу контрразведки и искать технологии и приемы работы в ней. Когда с помощью радио «Свобода» и приезжих эмиссаров НТС делались попытки создания подпольных групп, которые должны были вести антисоветскую деятельность, то контрразведка стремилась выявлять эти группы уже на стадии зарождения или в начале их активности. В середине 60-х годов в Москве, Ленинграде, в некоторых республиках СССР было выявлено несколько десятков таких антисоветских и националистических групп. По крайней мере, развернуться таким группам, превратиться в «очаги сопротивления» на территории СССР контрразведка не дала.

Но дело группы Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой оказалось «шумным». Группа готовилась издавать газету «Посев», представляя себя ее московским отделением. «Посев» – это было издание НТС, нацеленное на борьбу с коммунистическим режимом в СССР. И вот теперь группа Гинзбурга превращалась в московский форпост НТС со своей газетой, программой, активистами, в соответствии с «молекулярной» теорией Поремского. Дело этой группы показало, насколько противоречива была позиция партии в отношении антисоветской деятельности, предъявленной мировому общественному мнению, в отношении КГБ, вскрывшего эту деятельность. Вот что рассказывал в связи с этим Бобков.

«Процесс был громким – весь мир оказался вовлеченным, а нашим властям хотелось и влияние сохранить, и уйти от того негатива, который стал серьезно сказываться на обстановке в государстве. Ситуация дошла до того, что в отделе информации ЦК КПСС родилась идея обвинить КГБ в фальсификации дела. В первый день судебного процесса Ю. В. Андропов (к этому времени он уже был шесть месяцев на посту председателя КГБ) позвонил мне с вопросом: „Есть ли среди обвиняемых агенты КГБ?“. Отрицательный ответ не успокоил, к вечеру меня вызвал его первый заместитель Цвигун и в присутствии начальника секретариата Крючкова стал буквально настаивать на том, что дело создано руками агентуры. То ли очень хотелось выявить провокацию предшественников (дело возникло при Семичастном – председателе КГБ до Андропова), то ли страх одолевал (можно ли возразить против глупости, рожденной в самом ЦК КПСС?). Должен сказать, что Андропов, в отличие от Цвигуна, не побоялся отстоять истину, не отошел в сторону. Дело Гинзбурга с доказательной стороны не вызвало вопросов у суда».

В 50-е годы контрразведка КГБ столкнулась еще с одной сферой, которую ей пришлось тоже осваивать. Это публичные волнения на политической или национальной почве. Первое такое волнение случилось в марте 1956 года в Тбилиси. Уже три года в городе существовала своего рода традиция: 5 марта, в день смерти Сталина, люди шли с цветами и венками к его памятнику, который был поставлен еще при его жизни в парке на берегу реки Куры. Но в феврале 1956 года состоялся XX съезд партии, на котором ее первый секретарь Никита Хрущев выступил с докладом, осуждающим культ личности Сталина. В Тбилиси готовились к очередному возложению цветов и венков, но тут пришла весть о докладе Хрущева. Так как доклад нигде не публиковался, то весть эта пришла в виде слухов, будто съезд в Москве оскорбил личность Сталина. При этом ЦК партии Грузии распорядился не делать и не продавать венки для возложения к монументу Сталину. Это еще больше подогрело страсти и приумножило и без того немаленькие ряды защитников вождя. Прежде всего, возмутилась студенческая молодежь. Но никто не знал, как успокоить студентов. Власть вообще не знала, как вести себя в ситуации, когда отмечать очередную годовщину смерти Сталина нельзя, а сказать, почему нельзя, – никто не может. 5 марта на берегах Куры собрались сотни тысяч людей. Образовался стихийный митинг, звучали призывы к непослушанию Москве, кто-то выступал против Хрущева, кто-то призывал к независимости Грузии. Начались беспорядки. Обстановка потребовала объявления осадного положения в городе и ввода войск.

Глава КГБ СССР И. Серов для наведения порядка в столице Грузии направил туда группу сотрудников КГБ. Это была достаточно представительная команда – заместители начальников двух ведущих управлений, с ними – опытные профессиональные работники. В этой группе был и Бобков. Вот как они действовали, по словам Ф. Д. Бобкова:

«Приехав в Тбилиси, мы начали с того, что попытались разобраться в том, что происходит и почему, а главное – понять, что делать. Трудность, опять-таки, была в том, что даже мы – представительная, опытная, профессиональная команда КГБ – не знали настоящего содержания доклада Хрущева. Даже нас с докладом никто не ознакомил. Аргументировать призывы, просьбы, требования прекратить стихийную волну протестов приходилось чисто интуитивно, ориентируясь только на свое представление и понимание происшедшего на съезде. Это было непросто. До сих пор в памяти разговор с Маквалой Окроридзе, редактором газеты „Сталинское племя“, издававшейся в Гори, родном городе Сталина. Она активно выступала на митингах, призывала к защите имени Сталина и непризнанию доклада Хрущева. Она пользовалась большим авторитетом и поддержкой митингующих в Гори и Тбилиси. Она, конечно, могла бы помочь нам успокоить людей, если бы мы могли убедить ее в необходимости сделать это. А пока ее позиция и мотивы выступлений были такие: „Я родилась в Гори. Наш дом рядом с домом Сталина. Я окончила школу имени Сталина, университет имени Сталина. Была пять лет сталинской стипендиаткой. Писала дипломную работу о трудах Сталина. Издаю газету «Сталинское племя». Как я могу выступать против Иосифа Виссарионовича?“. Аргумент у меня был всего один: „Не могу оценивать вашу биографию и даже осуждать сегодняшнее поведение. Но если мы пойдем против партии, которую воспитал Сталин, а такое станет возможным, если не успокоить людей, то не будет ли это антисталинским шагом?“. Путано, но что еще можно было сказать в такой ситуации? Убедить Маквалу в конце концов удалось, и она много сделала для недопущения протестных настроений против доклада Хрущева. Но ведь эта женщина была только одной из тех, кто звал людей к митингам в защиту имени Сталина, не зная при том доподлинно, в чем его обвинили на съезде. Аргументы для успокоения людей приходилось выбирать индивидуальные в каждом конкретном случае. Они не повторялись при встречах с офицерами национальной грузинской дивизии в Кутаиси, с рабочими и инженерами на авиазаводе в Рустави, в беседах со студентами университета и других вузов».

Потом пришлось разбираться с задержанными на улицах Тбилиси в ночь на 6 марта, когда вводилось осадное положение. Таких оказалось более четырехсот человек. Расследование показало, что обоснованно были задержаны только 26 человек – это были активисты, призывавшие к антиобщественным акциям, к массовым беспорядкам. Остальных освободили. И это сразу изменило настроения и обстановку в городе. Местным газетам посоветовали публиковать портреты Сталина со словами, посвященными годовщине его похорон. Порядок восстанавливался. И здесь интересная подробность, которую отмечает Бобков: удалось даже уговорить руководителей ЦК Компартии Грузии выйти на площадь к митингующей толпе. Их встретили без восторга, но спокойно.

Явно обозначилась тенденция к затуханию конфликта. Но особенность публичных волнений в том, что они заканчиваются лишь после прохождения кризисной точки. Как правило, кризис вспыхивает, когда появляются провокаторы. Вот и в тбилисских событиях произошло то же самое. 9 марта на митинге, уже в значительной степени успокоенном, появилась группа экстремистов, возглавляемая неким выходцем из города Сталинири (ныне город Цхинвали). Они стали призывать толпу к захвату Дома связи, чтобы по радио обратиться к мировым державам и призвать их к поддержке митингующих в Тбилиси. Многотысячная толпа, ведомая провокаторами, осадила Дом связи, но передние ряды не решались прорвать цепь солдат, охраняющих этот объект. И тогда раздался выстрел. Стрелял главарь этих провокаторов. Настроение толпы моментально изменилось, и она бросилась на штурм. Остервеневшие люди ворвались в Дом связи. Дальше первого этажа они пробиться не могли, но на первом этаже случился настоящий бой. Нападение на солдат закончилось тем, что один из них был вынужден стрелять. От этой автоматной очереди погиб 21 человек. Так трагически закончились публичные волнения в Тбилиси. На следующий день все митинги прекратились, и город окончательно пришел в себя после угара антиправительственных выступлений.