Прыжок за грань - Приходько Роман - Страница 9

– Владимир Иваныч, да он тут ни при чем…

– Что?.. Ты ополоумел?! А кто по твоему «при чем»? – взорвался командир Опорного Пункта. – Ты?.. Какого хрена вы не шлепнули на месте этого бродягу? Специально – чтоб вот так опозориться?

Прапорщик беззвучно раскрывал рот, пытаясь вставить реплику оправдания в нескончаемый поток брани полковника Сомова, но, судя по налившимся кровью глазам начальника и побелевшим кулакам, упертым в крышку стола, случиться это обещало не скоро.

– Твою мать! По вашей милости вся часть на ушах! Системы сигнализации и боевого слежения почти на двадцать минут остались без питания… Под трибунал захотел? Да если об этом ЧП узнают в округе, меня вздрючат по самое не могу! Ты, сидор гнойный, развел тут панибратство с солдатами и полнейший бардак в третьем взводе! Хочешь на жалованье осесть? Я тебе устрою! – Сомов двинул кулаком по столу, отчего жалобно тренькнул звонок раритетного телефонного аппарата.

– Зачем вы так сразу?.. – успел произнести Сивоконь, считая обвинения безосновательными.

– А как? Как мне прикажешь с тобой поступить?! – полковник выпучил голубые глаза под рыжими кустистыми бровями, чуть подался корпусом вперед и с минуту сверлил взглядом опустившего в раскаянии голову прапорщика.

Повисшая за этим пауза затянулась. Наконец Сомов наполнил легкие и, вытянув в трубочку пухлые губы, громко выпустил воздух. Пальцы разжались, рыхлое тело откинулось на спинку дорогого кресла, обитого кожей, и расслабилось, заполняя складками жира небольшие пустоты у округлых подлокотников. Широкий лоб с глубокими залысинами прорезали две глубокие морщины. Короткий редкий ежик на макушке ощетинился легкой сединой. Маска убийственного гнева сменилась презрительным раздражением, на втором подбородке заблестели микроскопические капельки пота. Полковник чуть склонился набок, достал из кармана кителя пачку сигарет «SENATOR» с запахом вишни, дорогую хромированную зажигалку и молча закурил. Облачко дыма устремилось к потолку, затем, попав под холодный поток из сплит-системы, бойко устремилось в лицо прапорщика.

Сивоконь, словно нашкодивший школьник, украдкой посмотрел исподлобья на командира и прикусил нижнюю губу. За все время их деловых отношений подобный разнос случился впервые. До сегодняшнего дня подельник Сомова слышал лишь похвалы, рекомендации и пожелания, а также получал еженедельно пухлые конверты с зелеными банкнотами казначейства США. Бизнес процветал, как никогда. Оружие и амуниция регулярно уходили по отлаженным каналам за Рубеж, а оттуда шли крупные партии артефактов, так востребованных на Большой земле. Откуда полковник брал товар, Сивоконь не знал, и знать не хотел. Его устраивала роль исполнителя и теневого зама командира части – на большее он не претендовал, дабы спать спокойно с мечтой о недалекой и обеспеченной пенсии. До окончания контракта оставалось чуть больше полугода, и продлевать его Василий не собирался. Правда, о своем решении он еще не уведомил Сомова, решив оттянуть непростой разговор как можно ближе ко дню дембеля, потому что предвидел негативную реакцию полковника. Тем более, отсутствие кандидатуры на место «правой руки» продажного командира воинской части усугубляло и делало непредсказуемыми последствия предстоящей беседы. Прапорщик отнюдь не считал себя незаменимым, просто среди офицеров не было достойного кандидата хотя бы с задатками хваткой натуры.

После второй глубокой затяжки Сомов, наконец, нарушил молчание и уже более-менее спокойно спросил:

– Как все произошло? Рассказывай в подробностях! А то Кречетов по телефону проверещал «ЧП», как истеричка, и больше толком ничего доложить не смог.

Сивоконь немного ослабил стойку «смирно», в которой пребывал все это время, и с хрипотцой в голосе коротко сообщил:

– Сегодня днем, когда я возвращался после встречи с курьером, мы случайно взяли сталкера Старого, работающего иногда на бармена из пепловского притона. По данным, поступающим нам от информаторов Хозяина, этот бродяга весьма ценный и матерый кадр, к тому же имеющий приличную заначку с артефактами. На месте колоть его не стали, так как доходили слухи о непростом характере данного экземпляра. Вот и привезли козла в часть на свою голову. Знал бы, что так получится. – шлепнул бы там…

– Мне на твои эмоции плевать! По делу говори! – перебил полковник, взглянув на часы.

Не желая усугублять раздражение командира, прапорщик скороговоркой продолжил:

– Закрыли мы его в новый изолятор под охраной Плана. Только накладочка вышла: не учел я один нюанс…

– Сам ты «накладочка»! Я тебе за какой болт бабки плачу? Чтоб ты головой думал, а не сидячим местом! Увольте к чертям собачим этого придурка! – снова начал закипать Сомов.

– Да не в нем загвоздка! – чуть осмелев, воскликнул прапорщик. – Крысу тут одну на груди пригрел… – полковник нахмурил брови и вопросительно уставился на подчиненного. – Земляк мой из строителей подлянку кинул, тварь! И главное – не ожидал я от него…

– Так значит, все-таки ты виноват? – хищно оскалился командир.

– Кто ж знал?! – дернул плечами Сивоконь.

– Интересно. Говоришь, этот сталкер работает на Гектара?

Василий кивнул и стал наблюдать, как меняется настроение Сомова. В глазах продажного офицера появились бесовские искорки, на губах заиграла неприятная гаденькая улыбочка. По многолетнему опыту совместной службы прапорщик знал, что шеф после раздумий с таким выражением лица обязательно даст какое-нибудь заковыристое задание с извращенным подтекстом. Хорошо, если оно еще будет в компетенции подчиненного, а то ведь случалось и такое, что поступал приказ чуть ли не звезду с неба достать.

Мысли командира, наконец, приобрели четкие очертания законченной идеи, и он, встрепенувшись, мягким голосом голодной лисы распорядился:

– Поймай мне этих гавриков и доставь сюда. Только я тебя умоляю: не надо доводить их до состояния еще живых трупов, а то ты любитель перегнуть палку, – физиономия полковника вдруг посуровела, и он внезапно гаркнул: – Понял задачу?!

Сивоконь вздрогнул от неожиданности, вытянувшись в струнку:

– Есть доставить живыми!

– И смотри: облажаешься – пеняй на себя! – стальные нотки в голосе шефа не предвещали ничего хорошего.

Прапорщик судорожно сглотнул, развернулся по-уставному и бросился выполнять приказ.

Беглецы обошли остатки забора крайнего дома и запетляли между стволов редкой дубовой рощицы, которая притаилась с северной стороны деревушки. Еле заметная тропинка проявлялась из завесы быстро сгущающегося тумана, словно не успевающая раскатываться ковровая дорожка. Прожаренная за день земля, обильно политая ночным дождем, испаряла влагу, заполняя молочной пеленой всю округу.

Так пугающий Старого близкий рассвет поубавил обороты, выровняв баланс скорости между наступающими лучами солнца и поглощающим дневной свет туманом. Оружие мгновенно «вспотело». Микроскопические капли воды, собираясь в более крупные, стали медленно сползать вниз, оставляя на металле автоматов мокрые темные полосы. Подсохшая в бункере Харитона одежда вновь пропиталась влагой, тела спутников покрылись противной липкой испариной, вызывающей нестерпимое желание почесаться. Неприятностей добавляла глина, которая вперемешку с мертвыми листьями пластами липла к ботинкам, заставляя с трудом переставлять ноги. Лучи фонариков растворялись в паре метров впереди, вынуждая бредущих постепенно сбрасывать темп и без того неспешной ходьбы.

Егор, несмотря на наказы сталкера, постепенно с головой ушел в свои мысли, предоставив телу рефлекторно двигаться за фигурой проводника. Возможно, атмосфера мерзкой погоды навевала мрачное настроение, подталкивая к самокопанию. Мозг лихорадочно перебирал события последних суток, взвешивая все «за» и «против» в отношении совершенных поступков и принятых решений. Червь сомнений снова стал глодать успокоившуюся было душу, насыщая сознание ядом противоречий. Присущая каждому человеку сила привычки требовала постоянства и спокойствия, протестуя против кардинальных изменений в жизненной суете. Но выходило так, что именно этот порок в свою очередь подталкивал судьбу на крутые виражи, аргументируя свои действия стремлением к тем самым факторам – постоянству и спокойствию. Такая путаница с одинаковым конечным результатом вызывала мысленный тромб, лекарством от которого служило выражение – «будь что будет».