Чужая жена - Скоулс Кэтрин - Страница 51

— Сможете, — сказала Мара. — Лилиан нужен кто-то, кто смог бы готовить для нее, стирать и, возможно, делать еще кое-какие мелочи. Она щедро заплатит.

Хелен нахмурилась:

— Я не смогу брать с нее деньги.

— Еще как сможешь, — уверила ее Мара. — Она очень богатая женщина. Поверь мне, остаться здесь для нее куда важнее, чем сэкономить каких-то жалких пятьсот фунтов.

Глаза у Хелен расширились.

— Не может быть!

— Еще как может!

— Но я не смогу запросить с нее так много, — в сомнении протянула Хелен.

Мара отмахнулась:

— Тебе это и не нужно, я сама попрошу. Если, конечно, у тебя найдется для нее время.

В глазах у Хелен зажегся огонек.

— Найдется. Конечно, найдется.

Мара улыбнулась:

— Вот и договорились.

Вернувшись в палату, Мара обнаружила, что Лилиан уже разбудили и доктор Хемден осматривает ее колено.

— Похоже, у вас разбита коленная чашечка, — говорил он. — Но этого мы с вами не определим до тех пор, пока не спадет опухоль.

Мару поразила прозвучавшая в его голосе нежность. Ни былой раздражительности, ни вполне простительного нетерпения человека, у которого впереди напряженный рабочий день.

Незаметно, чтобы не мешать врачу, она прокралась поближе и встала рядом с Карлтоном. В то же мгновение Лилиан повернула голову. Их взгляды встретились. Здоровый глаз Лилиан наполнился влагой, ресницы дрогнули, и, перетекая через край, слезы заструились по виску.

— Простите, простите меня, — сказала Лилиан, неловко шевеля разбитыми губами. — Теперь все пропало, и это из-за меня! — Она закрыла глаза и откинулась на подушку, зарываясь в нее поглубже, будто хотела исчезнуть. Слезы, пробивая русло на виске, скатывались к волосам, словно лесной ручей. Пятна бордового антисептика на щеках размазались, превратив некогда прекрасное лицо Лилиан в подобие пугающей африканской маски.

Вглядываясь в ее неузнаваемое после аварии лицо, Мара не могла избавиться от ощущения, что видит перед собой внезапно обнажившиеся внутренние раны Лилиан, те самые, которые помогли ей состояться как актрисе и… подтолкнули к алкогольному забытью. Мара почувствовала, как у нее самой к горлу подступили слезы. Повинуясь порыву, она коснулась израненной щеки Лилиан и нежно провела ладонью по беспомощно детской косичке.

— Вы только не волнуйтесь, — как можно убедительней сказала она, — все как-нибудь образуется.

Она оглянулась на Карлтона, взглядом требуя, чтобы тот подтвердил ее слова.

— Никаких сомнений, — послушно кивнул он. — Мы что-нибудь придумаем. Я свяжусь с Лос-Анджелесом. Глядишь, и получим отсрочку…

«Отсрочка» — это слово ласкало слух, заставляя забыть обо всех неприятностях. На какой-то миг Маре представилось, что все так и будет: съемочная группа будет все так же жить в приюте, пока Лилиан не поправится, а это займет не одну неделю. Но она тут же оборвала себя — куда разумней для всех было бы вернуться домой до тех пор, пока не возобновится съемка.

В любом случае, как она теперь понимала, Питер останется в ее жизни дольше, чем вся съемочная группа.

— Вы желаете передать ее вещи? — вмешался в ход ее мыслей доктор Хемден. — На самолет, одним рейсом вместе с ней?

Мара покачала головой:

— Она остается. Я уже нашла, кто будет за ней присматривать.

— Однако быстро вы, — хмыкнул доктор Хемден, то ли не догадываясь, то ли делая вид, что не догадывается, что речь идет о его жене. — Так или иначе, мы вернемся к этому разговору завтра, а сейчас — дайте больной хоть немного отдохнуть. Ей нужно побыть одной.

В его голосе звучала непререкаемая уверенность врача, который лучше всех, включая пациента, знал, что тому нужнее всего, даже если это касалось такой личности, как Лилиан.

Чтобы выздороветь, ей нужен покой. А еще лучше — бегство. Бегство из ее прошлой жизни.

Мара с благодарностью взглянула на Карлтона, шепнув ему «спасибо».

Пожелав Лилиан скорейшего выздоровления, Мара потянула Карлтона к выходу. Спокойная уверенность и сострадание, исходившие от доктора, казалось, наполняли одинокую палату Лилиан светом. В этом свете Мара смогла по-новому оценить окружающую обстановку. Простая белая комната была не только местом, где Лилиан сможет оправиться от ран. Она была прибежищем, где актриса сможет обрести покой, укрывшись от настигающего ее повсюду безжалостного к ней мира.

Мара и Карлтон пошли к «лендроверу». Кефа и следопыт ждали их на месте, поглощенные беседой с медсестрой, которая кипятила во дворе хирургические инструменты. Солнце уже стояло высоко, палящими ладонями лучей обжигая обнаженные плечи Мары. Краем глаза она поглядывала на Карлтона — тот двигался, словно несмазанный робот.

Поотстав, вскоре он и вовсе остановился.

— Вот и все, — сказал Карлтон, ни к кому, собственно, и не обращаясь. — А ведь оставалось совсем немного…

Мара в замешательстве посмотрела на него.

— О чем вы?

— Это конец. Фильм нам уже не доснять.

— Но ведь вы уверяли, что договоритесь об отсрочке… позвоните кому-то в Лос-Анджелес…

Карлтон махнул рукой в сторону больницы, приютившей Лилиан.

— Должен же я был хоть что-нибудь сказать. Но этого, — он мотнул головой, — этого страховка не покроет! — Он горько усмехнулся. — Если бы была буря или, скажем, случилась любая другая неприятность — пожалуйста. Я смог бы потребовать деньги на непредвиденные расходы и доснять все позже. Но по поводу Лилиан была сделана особая «оговорка об исключении».

На миг он замолчал. Затем, подражая сухому стилю страхового полиса, подытожил:

— Страховая компания не берет на себя ответственность за какие-либо события, вызванные или являющиеся результатом злоупотребления алкоголем. — Карлтон покачал головой. — Конечно, мы рисковали, когда предложили роль именно Лилиан. Но это была ее роль, и она это доказала. Да и мне хотелось вновь увидеть ее в работе. Я ведь был искренне уверен, что она справится.

Карлтон говорил тихо, обращаясь больше к самому себе, чем к собеседнику. Казалось, это были мысли вслух, и Маре приходилось прислушиваться, но она поняла одно: для него это и впрямь крах. Пока все занимались Лилиан, переживая за нее, вопрос о том, что будет с фильмом, отошел на второй план. Мара смутно догадывалась, что последствия аварии скажутся на всей съемочной группе, но ведь Карлтон на то и был Карлтон, чтобы придумать, как спасти положение. И вдруг оказалось, что и он бессилен — съемок больше не будет.

Повисла гнетущая тишина. Мара не знала, что сказать. Потом вспомнила:

— А как же те люди, о которых вы упоминали, те, кто был готов доснять фильм, хоть и в зоопарке?

— А-а-а… поручители, — протянул Карлтон. — Что ж, они и впрямь могли бы доснять оставшиеся сцены как-нибудь потом. Но к тому времени мой контракт со студией будет уже расторгнут. У киношников такой контракт называется «деньги по предъявлению пленки». До оговоренного срока я должен предоставить фильм — и мне дадут деньги. Если же я не выполню свою часть договора, тогда… скорее всего, поручители договорятся с инвестором и мне вчинят иск хотя бы на том основании, что я взял на главную роль актрису, по поводу которой в страховом полисе была сделана оговорка об исключении. Проще сказать, я влип. И влип по-крупному. — Карлтон замолчал, глядя себе под ноги. — И лишь в одном я уверен — нашему ранчо можно сказать «прощай». Ранчо оставили нам родители. Для фильма нужны были деньги, и я взял в банке кредит под залог недвижимости. — Он внезапно осип, словно сорвал голос. — Долгое время это ранчо переходило от Миллера к Миллеру. Мы с Леонардом арендуем жилье в Лос-Анджелесе, но по-настоящему чувствуем себя дома только в Рэйвэн-Хиллз.

Приглушенная боль в его голосе напомнила Маре о Джоне. Такая же нотка звучала и в его голосе, когда он обсуждал с ней отчаянно-дерзкие планы по спасению приюта. Она понимала, о чем сейчас думает Карлтон: он, как наяву, уже, наверное, видел судебных исполнителей, которые пришли опечатывать дом. Понимала она и то, что утешить его нельзя. Поэтому Мара просто махнула рукой и кивнула Карлтону, давая знак продолжать. В любом случае, как ей казалось, если над головой сгущаются тучи отчаяния, то лучшее, что можно сделать — это просто идти вперед. Ко всем бедам недоставало еще видеть Карлтона, всемогущего, всезнающего Карлтона, в таком подавленном состоянии, в каком недавно пребывала она сама. Ведь именно ему в первый же вечер по прибытии съемочной группы она нажаловалась на жизнь: и на то, что приют на грани банкротства, и на то, почему она, жена охотника, дома одна, в то время как муж далеко. Сейчас, идя рядом с ним, она вспомнила его слова.