Возвращение с Западного фронта (сборник) - Ремарк Эрих Мария - Страница 142

Она жила под самой крышей, в каморке, обставленной кое-как. На столе стояла керосиновая лампа, а около кровати – бутылка с вставленной в нее свечой. К стенам были приколоты кнопками картинки из журналов. На комоде лежало несколько детективных романов и конверт с порнографическими открытками. Некоторые гости, особенно женатые, любили разглядывать их. Лиза убрала открытки в ящик и достала старенькую, но чистую скатерть.

Я принялся развертывать покупки. Лиза переодевалась. Сперва она сняла платье, а не ботинки, хотя у нее всегда сильно болели ноги, я это знал. Ведь ей приходилось так много бегать. Она стояла посреди комнатки в своих высоких, до колен, лакированных ботинках и в черном белье.

– Как тебе нравятся мои ноги? – спросила она.

– Классные, как всегда…

Мой ответ обрадовал ее, и она с облегчением присела на кровать, чтобы расшнуровать ботинки.

– Сто двадцать марок стоят, – сказала она, протягивая мне их. – Пока заработаешь столько, износятся в пух и прах.

Она вынула из шкафа кимоно и пару парчовых туфелек, оставшихся от лучших дней; при этом она виновато улыбнулась. Ей хотелось нравиться мне. Вдруг я почувствовал ком в горле, мне стало грустно в этой крохотной каморке, словно умер кто-то близкий.

Мы ели, и я осторожно разговаривал с ней. Но она заметила какую-то перемену во мне. В ее глазах появился испуг. Между нами никогда не было больше того, что приносил случай. Но может быть, как раз это и привязывает и обязывает людей сильнее, чем многое другое. Я встал.

– Ты уходишь? – спросила она, как будто уже давно опасалась этого.

– У меня еще одна встреча…

Она удивленно посмотрела на меня:

– Так поздно?

– Важное дело, Лиза. Надо попытаться разыскать одного человека. В это время он обычно сидит в «Астории».

Нет женщин, которые понимают эти вещи так хорошо, как девушки вроде Лизы. И обмануть их труднее, чем любую женщину. Ее лицо стало каким-то пустым.

– У тебя другая…

– Видишь, Лиза… мы с тобой так мало виделись… скоро уже год… ты сама понимаешь, что…

– Нет-нет, я не об этом. У тебя женщина, которую ты любишь! Ты изменился. Я это чувствую.

– Ах, Лиза…

– Нет-нет. Скажи!

– Сам не знаю. Может быть…

Она постояла с минуту. Потом кивнула головой:

– Да… да, конечно… Я глупа… ведь между нами ничего и нет… – Она провела рукой по лбу. – Не знаю даже, с какой стати я…

Я смотрел на ее худенькую надломленную фигурку. Парчовые туфельки… кимоно… долгие пустые вечера, воспоминания…

– До свидания, Лиза…

– Ты идешь… Не посидишь еще немного? Ты идешь… уже?

Я понимал, о чем она говорит. Но этого я не мог. Было странно, но я не мог, никак не мог. Я чувствовал это всем своим существом. Раньше такого со мной не бывало. У меня не было преувеличенных представлений о верности. Но теперь это было просто невозможно. Я вдруг почувствовал, как далек от всего этого.

Она стояла в дверях.

– Ты идешь… – сказала она и тут же подбежала к комоду. – Возьми, я знаю, что ты положил мне деньги под газету… я их не хочу… вот они… вот… иди себе…

– Я должен, Лиза.

– Ты больше не придешь…

– Приду, Лиза…

– Нет-нет, ты больше не придешь, я знаю! И не приходи больше! Иди, иди же наконец… – Она плакала.

Я спустился по лестнице не оглянувшись.

Я еще долго бродил по улицам. Это была странная ночь.

Я переутомился и знал, что не усну. Прошел мимо «Интернационаля», думая о Лизе, о прошедших годах, о многом другом, давно уже позабытом. Все отошло в далекое прошлое и как будто больше не касалось меня. Потом я прошел по улице, на которой жила Пат. Ветер усилился, все окна в ее доме были темны, утро кралось на серых лапах вдоль дверей. Наконец я пришел домой. «Боже мой, – подумал я, – кажется, я счастлив».

– Даму, которую вы всегда прячете от нас, – сказала фрау Залевски, – можете не прятать. Пусть приходит к нам совершенно открыто. Она мне нравится.

– Но вы ведь ее не видели, – возразил я.

– Не беспокойтесь, я ее видела, – многозначительно заявила фрау Залевски. – Я видела ее, и она мне нравится. Даже очень. Но эта женщина не для вас!

– Вот как?

– Нет. Я уже удивлялась, как это вы откопали ее в своих кабаках. Хотя, конечно, такие гуляки, как вы…

– Мы уклоняемся от темы, – прервал я ее.

Она подбоченилась и сказала:

– Эта женщина для человека с хорошим, прочным положением. Одним словом, для богатого человека!

«Так, – подумал я, – вот и получил! Этого еще только не хватало».

– Вы можете это сказать о любой женщине, – заметил я раздраженно.

Она тряхнула седыми кудряшками:

– Дайте срок! Будущее покажет, что я права.

– Ax, будущее! – С досадой я швырнул на стол запонки. – Кто сегодня говорит о будущем! Зачем ломать себе голову над этим!

Фрау Залевски озабоченно покачала своей величественной головой:

– До чего же теперешние молодые люди все странные. Прошлое вы ненавидите, настоящее презираете, а будущее вам безразлично. Вряд ли это приведет к хорошему концу.

– А что вы, собственно, называете хорошим концом? – спросил я. – Хороший конец бывает только тогда, когда до него все было плохо. Уж куда лучше плохой конец.

– Все это еврейские штучки, – возразила фрау Залевски с достоинством и решительно направилась к двери. Но, уже взявшись за ручку, она замерла как вкопанная. – Смокинг? – прошептала она изумленно. – У вас?

Она вытаращила глаза на костюм Отто Кестера, висевший на дверке шкафа. Я одолжил его, чтобы вечером пойти с Пат в театр.

– Да, у меня! – ядовито сказал я. – Ваше умение делать правильные выводы вне всякого сравнения, сударыня!

Она посмотрела на меня. Буря мыслей, отразившаяся на ее толстом лице, разрядилась широкой всепонимающей усмешкой.

– Ага! – сказала она. И затем еще раз: – Ага! – И уже из коридора, совершенно преображенная той вечной радостью, которую испытывает женщина при подобных открытиях, с каким-то вызывающим наслаждением она бросила мне через плечо: – Значит, так обстоят дела!

– Да, так обстоят дела, чертова сплетница! – злобно пробормотал я ей вслед, зная, что она меня уже не слышит. В бешенстве я швырнул коробку с новыми лакированными туфлями на пол. Богатый человек ей нужен! Как будто я сам этого не знал!

Я зашел за Пат. Она стояла в своей комнате, уже одетая для выхода, и ожидала меня. У меня едва не перехватило дыхание, когда я увидел ее. Впервые со времени нашего знакомства на ней был вечерний туалет.

Платье из серебряной парчи мягко и изящно ниспадало с прямых плеч. Оно казалось узким и все же не стесняло ее свободный широкий шаг. Спереди оно было закрыто, сзади имело глубокий треугольный вырез. В матовом синеватом свете сумерек Пат казалась мне серебряным факелом, неожиданно и ошеломляюще изменившейся, праздничной и очень далекой. Призрак фрау Залевски с предостерегающе поднятым пальцем вырос за ее спиной, как тень.

– Хорошо, что ты не была в этом платье, когда я встретил тебя впервые, – сказал я. – Ни за что не подступился бы к тебе.

– Так я тебе и поверила, Робби. – Она улыбнулась: – Оно тебе нравится?

– Мне просто страшно! В нем ты совершенно новая женщина.

– Разве это страшно? На то и существуют платья.

– Может быть. Меня оно слегка пришибло. К такому платью тебе нужен другой мужчина. Мужчина с большими деньгами.

Она рассмеялась:

– Мужчины с большими деньгами в большинстве случаев отвратительны, Робби.

– Но деньги ведь не отвратительны?

– Нет. Деньги нет.

– Так я и думал.

– А разве ты этого не находишь?

– Нет, почему же? Деньги, правда, не приносят счастья, но действуют чрезвычайно успокаивающе.

– Они дают независимость, мой милый, а это еще больше. Но если хочешь, я могу надеть другое платье.

– Ни за что. Оно роскошно. С сегодняшнего дня я ставлю портных выше философов! Портные вносят в жизнь красоту. Это во сто крат ценнее всех мыслей, даже если они глубоки, как пропасти! Берегись, как бы я в тебя не влюбился!