Антинародная мудрость - Овчинников Олег Вячеславович - Страница 5

Кладу удочку на траву, достаю из корзины мешочек с наживкой. Поднимаю глаза и натыкаюсь взглядом на другого рыбака. Он сидит на противоположном берегу реки и сосредоточенно удит. Странно, как это я не заметил его раньше?

– Добрый день! – здороваюсь негромко, чтобы не распугать рыбу.

Рыбак не реагирует.

– День добрый! – повторяю чуть громче.

Перестановка слов в предложении не увеличивает его полезности. По-прежнему никакой реакции.

– Клев есть? – кричу уже во весь голос, отчетливо понимая, что после моего вопроса клева не будет уже наверняка.

Ага, подействовало! Видимо, коллега просто задремал. Теперь он начал нервно глазеть по сторонам. Провел по мне взглядом, ничем не показав, что заметил, и уставился в какую-то точку, расположенную слева от меня вдоль берега.

По всему видно, что рыбак не жаждал общения. Не исключено, видел во мне конкурента. Но хотя бы на приветствие он мог бы ответить! Странные люди здесь живут, невоспитанные.

Да полно, люди ли они?

Еще раз с сомнением посмотрел на крючок. Вряд ли здравомыслящая рыба клюнет на такой. Что ж, половим глупеньких рыбешек. Нацепил наживку, взял удочку в левую руку, подошел к берегу, хорошенько раз…

Стоп! А где рыбак?

Он не мог исчезнуть так быстро.

Однако, исчез.

Ни рыбака, ни удочки. Хотя его корзина все так же стоит на берегу.

Забавно. Рыбак, появляющийся ниоткуда и исчезающий в никуда.

Тут из воды у противоположного берега вылетела рыба. Именно вылетела, поскольку двигалась слишком быстро и взлетела чересчур высоко над поверхностью, чтобы это могло называться «выскочила». Рыба двигалась над водой по параболе и закончила свой полет уже над землей, мягко плюхнувшись в траву. Но, видимо, эта точка еще не была конечной целью ее полета. Рыбина совершила еще один прыжок, поменьше, и очутилась в рыбацкой корзине.

«Летят перелетные рыыыбы…»– тихонько напел я.

Все очень просто! Просто летающие рыбы с самонаводящейся лупоглазой головкой. И нечему тут удивляться. Теперь понятно, почему ушел рыбак. Зачем сидеть на солнцепеке день напролет, когда можно просто поставить корзину на берегу и подождать, пока она наполнится. А рыбак, небось, лежит себе где-нибудь в тенечке и отдыхает. И никакого утомительного вылавливания!

Интересно, я сам-то во все это верю? Конечно нет! Тут надо бы хорошенько поразмыслить…

Я все-таки забросил удочку и положил на предварительно воткнутую в прибрежный ил рогульку. Просто не умею продуктивно думать, если мои руки чем-нибудь заняты.

Значит так. Пункт первый: рыбаки не могут появляться из воз…

Опаньки! На том берегу снова сидел рыбак, всем своим видом опровергая первый пункт моих умозаключений. Хорошо, что я не успел его сформулировать до конца!

Все! С меня хватит! Я больше ни во что не верю! Или, вернее, наоборот. Теперь я готов поверить во что угодно! Это какой-то сдвинутый мир! Здесь все противоречит здравому смыслу! Здесь все мои органы чувств настроены против меня! Глаза видят летающих рыб и блуждающих рыбаков. Уши слышат инвертированное эхо с легким свистящим эффектом. Все тело ощущает прерывистое течение реки. Пожалуй, пока не поздно, нужно выбираться отсюда! Это действительно сдвинутый мир.

Или, может, я сам слегка двинулся?

Уже наученный горьким… или кислым… опытом борьбы с течением, я быстро установил новую причинно-следственную связь. Все оказалось очень просто: берешь в руку удочку – рыбак исчезает, кладешь на землю – снова появляется. Так что приходится выбирать: либо рыба, либо общение.

Но вскоре мне стало не до общения, ибо начался клев. И никогда еще в моей рыболовной практике слово «клев» не звучало так клево!

Сначала, как водится, клюнул бычок. Я долго смотрел на него в раздумье: с одной стороны, маловат больно, а с другой – не возвращаться же мне с пустой корзиной. Все-таки бросил его назад в речку, несерьезно это как-то. Для объяснения всего, что происходило дальше, у меня возникла следующая, может быть, недостаточно правдоподобная версия: этот, только что амнистированный бычок, собрал всех своих собратьев в кучку и рассказал им, что там, на берегу, сидит какой-то сдвинутый рыбак-альтруист, который дает рыбам беспрепятственно съесть наживку, а затем отпускает их обратно в реку. Или эти рыбы просто изголодались по общению с людьми?

В общем, рыба клевала без остановки. Прокручивая в памяти события следующего часа, я задним умом с обнаружил, что пару раз даже забывал нацепить наживку. Но рыбу это не останавливало! Правду сказал дед Игнат, рыба – не дура, она на крючок клюет!

Никогда еще рыбная ловля не казалась мне таким простым, но увлекательным занятием. В моей корзине трепыхалась рыба всех сортов и размеров. Здесь были окуни, караси, голавли, небольшой сомик (странно, всегда думал, что сомы живут на большой глубине; и чего этот забрел на мелководье?), две щуки, осетр, несколько лососей, большая камбала… Постойте, постойте… А откуда здесь камбала? Приползла против течения от самого Каспийского моря? Впрочем, мне-то какая разница? Главное, моя корзинка уже полна, и я могу с триумфом возвращаться домой. То-то дед Игнат с женой обрадуются!

Вот выужу еще одну, самую последнюю рыбку и…

Следующим оказался уже известный мне бычок, и это был явный рецидив! Что ж, сам виноват! Второй раз так легко не отделаешься. Ну-ка, отправляйся к своим…

– А ну, положь, откуда взял!

Это сказал бычок.

В сознании проносятся одновременно три мысли.

Первая: рыбы говорить не могут!

Вторая: здешние рыбы могут все!

Третья: да, но почему с вологодским акцентом?

– Че уставился? А ну, отпусти!

Да уж, на этом астероиде не только люди плохо воспитаны!

Рука разжалась сама. Бычок канул в пучину.

Его появление словно послужило сигналом для всех остальных рыб.

– Свободу! Свободу! – донеслось рыбье многоголосье из корзины.

Их выпученные глаза с укором смотрели на меня сквозь прутья. Десятки тел трепыхались в унисон, отчего корзина принялась раскачиваться из стороны в сторону.

– Рыба имеет право на нерест! – крикнула камбала.

И это меня добило. В сознании что-то явственно сместилось. Абсолютная апатия овладела мной. Стараясь не смотреть рыбам в глаза, я перевернул корзину над водой.

Весь обратный путь я проделал глядя себе под ноги. Не смотрел по сторонам и ни с кем не пытался разговаривать.

Все остальные мои воспоминания того дня расплывчаты и туманны. Я плохо соображал и хотел бы соображать еще хуже. Я старался ничего не замечать, а если и замечу – не принимать близко к сердцу.

У входа во двор меня встречал дед Игнат. Он сидел на лавке у плетня, терзая в руках гармонь, и пел громким фальшивым голосом:

– Вот хтой-то с гоорачкии спустился.

Наверна, миилый наш идет.

На ём защиитная скафандра,

Ох, скоро оон с ума сойдет!

На какое-то мгновение мне показалось, что дед Игнат не отбрасывает тени. А потом солнце зашло за тучу, и я уже не мог проверить свое предположение. Впрочем, даже если бы оно подтвердилось, мне было уже все равно.

И тут пошел дождь.

Пока мы бежали к дому, я обратил-таки внимание на стройные ряды георгинов, растущих на грядке, которую только вчера вечером засеивал дед Игнат. Георгины цвели. Во-первых, не слишком ли быстро они выросли? А во-вторых, но ведь дед Игнат сказал, что сажает морковь!

На мой недоуменный вопрос дед ответил исчерпывающе:

– Это еще по-божески! Вот на той неделе, помню, сажал я свеклу. Так вырос вообще бамбук!

Я сел в уголок и уставился в одну точку. Никак не реагировал на попытки кота Матвея поиграть со мной, не отвечал на вопросы хозяев. В конце концов они оставили меня в покое.

Хозяевам вообще было не до меня. Они священнодействовали у печи, заглядывали в какие-то древние книги, переговаривались друг с другом шепотом, отмеряли что-то ложками и стаканами. Можно было предположить, что на ужин у нас будет нечто совершенно фантастическое.