Исчезнувшая Луна (сборник) - Брэкетт Ли Дуглас - Страница 82

Он пошел к ним навстречу, встал на колени и обнял их.

— Не горюйте, — сказал он. — Знаете, что мы сделаем? Мы найдем самое лучшее место, где продают щенков. Как вам понравится — иметь собственного замечательного щеночка?

СТРАННЫЕ

Под проливным дождем, неся на руках маленького мальчика, спускался я с Оленьего Рога. Зеленые молнии хлестали по деревьям. Грозы над Оленьим Рогом нередки, но тут было совсем другое дело. Они летели медленно, обшаривая заросли и поросшие кустарником овраги, полные ежевики и ядовитого плюща. Они выходили не из туч, и раскаты грома не сопровождали их. Они чем-то напоминали толстых зеленых голодных змей. Они искали мальчика, с которого все и началось.

Он смотрел на меня, вцепившись, как лемур, в мой плащ, пока я двигался вниз по склону горы. Глаза его были цвета меди. Много видели эти глаза за два с половиной года, прошедшие с тех пор как открылись в этом мире. Теперь они были испуганными, но куда меньше, чем можно было ожидать от ребенка его возраста, испуганными и разумными. Удивительно приятным, тонким голосом он спросил меня:

— Почему они хотят убить нас?

— Не имею понятия, — ответил я.

Я бежал по горному склону, а зеленые молнии преследовали нас.

Меня втравил в это дело док Келлендер, главный врач округа. Я, Хэнк Темпл, владелец, основной репортер и главный подсобный рабочий газеты «Ньюжейл Ньюс», которая обслуживает Ньюжейл и все его окрестности. Док Келлендер, шериф Эд Биггс и я были старыми друзьями и работали сообща, помогая друг другу чем могли. И вот в одно жаркое июльское утро зазвонил мой телефон, и я услышал ошеломленный голос дока.

— Хэнк? Я в госпитале. Не забежишь ли на минутку?

— Кто-то пострадал?

— Никто. Просто у меня есть кое-что для тебя.

Док всегда скрытничал, потому что все, говорившееся в Ньюжейле по телефону, становилось общественным достоянием. Но сейчас он недоговаривал больше, чем обычно, а от его тона у меня просто мурашки по коже побежали. Это было вовсе не похоже на дока.

— Конечно, — ответил я. — Сейчас же приду.

Ньюжейл — центр графства, маленький, крепкий городок. Он расположен в нагорной впадине Аппалачей. Старые кирпичные здания с верандами на тонких деревянных столбах, с дворовыми постройками, когда-то белыми, а теперь серебристо-серыми, окружающими унылые дворы. Очень шумный, широкий ручей разрезает город пополам. Главная промышленность — кожевенная и мукомольная, есть еще несколько рудников поблизости. Над всем этим возвышается величественный бугор горы Олений Рог, зеленый по гребням и темно-синий в складках, по большей части окутанный туманом облаков.

В Ньюжейле нельзя надеяться ни на большие деньги, ни на громкую славу, но у меня были другие причины жить там. Девушка, на которой я хотел жениться, никак не могла их понять, а женщине нелегко объяснить, почему предпочитаешь шесть страниц местной газетенки, которая принадлежит тебе, всему «Нью-Йорк таймс», где ты — лишь один из наемных работников.

Я отказался от попытки втолковать все это своей девушке, и она вышла замуж за серый фланелевый костюм. Каждый раз, когда я беру в руки удочку или охотничье ружье, я радуюсь за нее.

Госпиталь был больше, чем можно было ожидать, потому что он обслуживал большую часть графства. Это было старое здание, к которому пристроили два новых крыла, и располагалось оно на вершине Козьего Холма. Я нашел дока Келлендера в его кабинете. Там был и Босерт, местный врач, молодой парень, который, по старинному выражению, знал больше, чем осел может снести вниз по холму.

Сегодня он выглядел так, словно не был уверен в собственных знаниях.

— Вчера, — сказал док, — одна из дочерей Тейта принесла сюда своего малыша. Меня не было, я уезжал в Пайнкрат, чтобы проверить кое-какие анализы. Но я видел его раньше. Это замечательный ребенок, настоящий красавец.

— Он преждевременно развит, — нервно сказал Джим Босерт, — очень скороспелый для своего возраста. И физически тоже. У него прекрасная координация движений и мускулатура. А цвет волос…

— Какой же? — спросил я.

— Странный. Не знаю. Я заметил это, а потом забыл. Когда его принесли, ребенок выглядел так, словно его пропустили через мясорубку. Мать сказала, что другие дети напали на него и избили. Он болел несколько дней, и она решила принести его сюда. Ей и самой-то не больше девятнадцати. Я сделал несколько рентгеновских снимков.

Босерт взял со стола пару пленок и показал мне.

— Я сам не мог поверить им и решил подождать Келлендера.

Я рассматривал снимки. На них отчетливо белели контуры маленького, хрупкого костяка и смутные пятна внутренних органов. Мне пришлось приглядеться к ним, прежде чем я начал понимать, что здесь есть нечто своеобразное: похоже, слишком мало ребер, сочленения выглядели необычно даже для моих непрофессиональных глаз, а органы были безнадежно перепутаны.

— Кое-какие внутренние органы, — сказал док, — нам вообще непонятны. Мы таких никогда не видели.

— Однако ребенок выглядит нормальным, да к тому же он настоящий красавец, — сказал Босерт. — И вот что замечательно; от побоев, которые он получил, у него должны были остаться серьезные повреждения, но он был просто болен. По-видимому, тело его гибко и прочно, как стальная пружина.

Я положил снимки на стол.

— Разве у вас нет достаточно полной литературы об аномалиях?

— Есть, — отозвался док. — Двойные сердца, вывернутые желудки, лишние руки, ноги, головы, всевозможные искривления и вариации — все как вам будет угодно, но такого — нет.

Он наклонился и постучал пальцем по снимкам.

— Это не искажение, не аномалия. Это просто другое. И это еще не все.

Он протянул мне слайд, сделанный с помощью микроскопа.

— Это только кровь, Хэнк. Джим пытался определить ее группу. Я тоже. Ничего не получилось. Такой группы не существует.

Я смотрел на них. Лица обоих врачей покраснели, глаза блестели, а сами они дрожали от возбуждения.

Внезапно их волнение передалось и мне.

— Минутку, — произнес я. — Не хотите ли вы сказать…

— Это нам кое-что даст, — перебил меня док Келлендер.

В его глазах светилась мечта.

Я увидел десятифутового Келлендера на пьедестале из медицинских журналов. Я увидел его, вещающего с огромной университетской кафедры, а внизу — затаившую дыхание аудиторию. Те же мечты мелькали и в глазах Босерта.

У меня тоже была своя мечта: «Ньюжейл Ньюс», чье название не сходит с уст миллионов читателей. Перед моими глазами возник некий Хэнк Темпл, скромно, но с достоинством кланяющийся комиссии, которая собралась, чтобы вручить ему пуллитцеровскую премию по журналистике.

— Колоссально! — тихо сказал Босерт. — Мальчик не просто необычный, он — нечто новое, новая порода, вид. Один тип крови…

Кое-что занимало и меня, и я прервал его:

— Послушайте, а вы уверены, что не ошиблись? Как может кровь ребенка так отличаться от материнской?

Я подыскивал подходящее слово.

— Это несовместимость. Он просто не смог бы родиться.

— Тем не менее, — спокойно ответствовал док Келлендер, — он родился. И это при том, что крови такого типа просто не существует. Мы проверили и так, и этак, вместе и порознь. Уж позволь нам отвечать за свои слова, Хэнк. Кровь мальчика явно должна совмещаться с материнской. Возможно, это улучшенная группа 0 универсальной совместимости. Это единственное, что мы можем сейчас сказать.

Он поднял снимки и еще раз вгляделся в них. В глазах его застыл молитвенный экстаз. Я закурил вторую сигарету.

Теперь руки дрожали и у меня.

— Хорошо, — сказал я. — С чего начнем?

Фургон дома с надписью «Медицинская служба графства» на борту фыркал на поворотах крутой пыльной улицы. Джим Босерт остался в госпитале, а я сел рядом с доком, потея от нетерпения. Дорога поднималась вверх, огибая гребень Танкхеннок.