Золотая пряжа - Функе Корнелия - Страница 27

– Только посмотри, какое убожество! И какая грязь кругом! Нет, тот мир гораздо приятнее.

– Какой тот? – Неррон тут же забыл и об арбалете, и о Щенке, и о мести.

– Разве ты там никогда не был?

Существо смахнуло со лба муху, словно слизало языком.

– Проведи меня туда, а я проведу тебя к Фее, – сказал Неррон и сам устыдился своего заговорщического шепота.

Это было его сокровенное желание, его слабое место. Затаившийся в душе щенячий восторг – вот что позволило тогда сопляку Бесшабашному взять над ним верх.

Что-бы-это-ни-было внимательно вгляделось в его лицо. Соберись, Неррон!

– Это ведь за зеркалом, так?

По крайней мере, ему удалось взять себя в руки, не выдать своих чувств.

– Да. – Семнадцатый разжал пальцы, на его ладони лежала серебряная муха. – Вот ты говоришь, что другой внутри. Ты имеешь в виду душу? Шестнадцатая боится, что у нас ее нет. А у тебя?

Час от часу не легче.

– Признайся, тебе нечего ответить. – Семнадцатый повернул ладонь, и муха упала в траву. – Потому что никакой души нет. Я всегда это знал, но Шестнадцатая не верит.

Семнадцатый прислушался, словно пытался разобрать какие-то слова в шепоте ветра, а потом его лицо превратилось в маску из черного стекла.

– Я удалюсь ненадолго, – сказал он. – Берегись Шестнадцатой, она несдержанна.

И тут же как сквозь землю провалился. Неррон напрасно вглядывался в ночь. Он нагнулся, чтобы подобрать муху. Застывшее насекомое превратилось в ювелирное изделие столь совершенной работы, что любой мастер от зависти изгрыз бы себе локти.

Неррон бросил ее подальше в траву.

Берегись Шестнадцатой…

Он помедлил, однако потом направился к избушке.

Неррон привык к тому, что ночной мрак делает его невидимым, однако Шестнадцатая оглянулась сразу, стоило ему только проскользнуть в дверь. Она стояла на коленях перед Уиллом.

– Я думала, мой брат убил тебя, – удивилась она. – Он любит это делать.

Брат. Неррон сомневался в существовании породившей их обоих матери.

Шестнадцатая трогала лицо Уилла. Теперь она прятала руки под кожаными перчатками.

И только глаза оставались стеклянными.

Когда она взглянула на Неррона, тому показалось, что он разговаривает с ножом. С кинжалом тонкой ювелирной работы в ножнах из цветного стекла.

Она склонилась над Бесшабашным и долго смотрела на него, как кошка на миску с молоком.

– Какая глупость, что я должна показывать ему только ее лицо. У меня ведь есть и другие, намного лучше.

Но лицо, которое она повернула к Неррону, было настолько красивым, что на время заставило его забыть про стеклянные руки.

– Уйди, – прошептала девушка. – Я хочу остаться с ним наедине.

Неррон решил проявить благоразумие. Когда у самой двери он оглянулся, Шестнадцатая целовала Уилла в лоб. Должно быть, Щенку виделись приятные сны.

Война

На третий день пути на горизонте замаячили вершины Карпатских гор. Уилла и его спутника пока видно не было, однако следу, который Лиса взяла неподалеку от украинской границы, было меньше суток.

Захватнические притязания гоилов не распространялись на эти земли, но это не означало, что здесь царит мир. Казацкие князья вели постоянную борьбу за украинский трон. После первой же перестрелки на границе Джекоб даже порадовался тому, что Уилла сопровождает Бастард, – хотя и не имел оснований подозревать гоила в добрых намерениях.

Карпаты служили богатой украинской земле неприступной крепостной стеной. Горные склоны и в июне покрывал снег, в ущельях, заросших непроходимыми хвойными чащами, лежал непроглядный туман. Обитатели лесов, зачастую настроенные отнюдь не дружелюбно, большей частью были для Джекоба в диковину, он даже не знал, как их называют. Между деревьями мелькали лидерцы – призрачные порождения тумана; из-за прикрытых ветками ловушек лошадей приходилось вести под уздцы. Под ногами путались гоблины величиной с кошку – местные жители звали их маноками. Похожая на дупляков мелюзга бросалась с веток вороньим пометом, а травяные эльфы, каждый величиной со шмеля, так густо роились над тропинками, что путникам и много часов спустя приходилось вытряхивать их из одежды.

Но в скалистых горах Лисица была лучшим проводником, чем Бастард. Ближе к вечеру третьего дня она объявила, что след, по которому они идут, оставлен не больше пары часов назад.

Почти все время они молчали. Иногда пререкались из-за пустяков, чтобы ненароком не помянуть главного. Это внезапное отчуждение угнетало Джекоба, так что он почти перестал следить за дорогой и, конечно, не заметил пахну?вшего в лицо теплого ветерка.

Его спутница спешилась, когда ее лошадь споткнулась о камень. Ни о чем не подозревая, Лиска повернулась спиной к нарисовавшемуся между деревьями прозрачному силуэту. Семнадцатый кутался в серый, под цвет скал, плащ, а его зеркальное лицо отражало дрожание листвы под ветром, пока не обрело черты, знакомые Джекобу по их последней встрече.

Бесшабашный закричал, но было поздно. Семнадцатый уже схватил Лиску за плечо. Его губы четко сформировали слово: «Война». Семнадцатый прижал ладони к лицу Лиски, а когда отнял, вместо лица мерцала серебряная маска.

Джекоб, пошатываясь, пошел на него, вытащил пистолет и выстрелил. Что вообразило себе это чучело, в конце концов? Что Игрок сделал его неуязвимым к действию человеческого оружия? Но пуля вошла в тело Семнадцатого, как в расплавленный металл.

Лиска не двигалась. Джекоб тоже замер, словно парализованный. Семнадцатый отпустил ее застывшее тело и направился к Бесшабашному.

– Тебя предупреждали, не так ли? – Он прижал руки к груди Джекоба.

Дышать стало тяжело, словно в груди засел камень и кровь остановилась. Но мысль о том, что отныне он не сможет защитить Лиску, разбивала сердце Джекоба на тысячи серебряных осколков.

Скоро

Война… Игрок протер свой «третий глаз», как он называл зеркальце в медальоне. В нем мелькали изображения того, что отражалось в разбросанных по всему миру мельчайших стеклышках. Случалось, птицы и насекомые глотали их, ни о чем не подозревая, а дупляки вставляли в амулеты и украшения. Иного уговаривали поносить такое за пару монет. После переселения система стала давать сбои, однако сейчас «третий глаз» показывал Игроку именно то, что он хотел видеть: два серебряных тела на дороге, затерянной в Карпатских горах. Чудное зрелище! Будет знать, как перечить эльфу. Игрок часто прощал старшего сына Розамунды, но теперь все кончено. Баста. Он захлопнул медальон. Восемь столетий ожидания даже бессмертного сделают нетерпеливым.

Младший сын, напротив, до сих пор их не разочаровывал. Воин давно предлагал посвятить Джекоба в их планы, чтобы тот со временем выполнял поручения вроде того, что сейчас доверили младшему. Но Игрок отсоветовал категорически.

Старший сын Розамунды – бунтарь по натуре. Он не слушает ни просьб, ни приказов. Джекоба можно использовать лишь при условии, что сам он этого не замечает, – так он доставил им арбалет. Уилла же легко склонить на свою сторону. Он покладист и доверчив.

Конечно, пришлось повозиться, чтобы заставить его в первый раз пройти через зеркало. Уилл всей душой стремился туда, где так часто пропадал его возлюбленный братец, но уж очень боялся огорчить матушку. Лишь после смерти Розамунды он осмелился последовать за Джекобом, после чего оставалось надеяться только на гоилов – они единственные могли сделать его неуязвимыми для чар Феи. Игрок поставил на Уилла, которому и в самых дерзких мечтах не мерещился такой конец истории с каменной кожей. Провидец, разумеется, утверждал, что уже много веков тому назад видел нефритового гоила во внутренностях ворона. Но почему ни жертвенные кишки, ни замызганный кристалл не предупредили его тогда о проклятии Феи? Н-да…