На острие меча - Азаров Алексей Сергеевич - Страница 8

По отношению к Даскалову Никифоров держался ровно, не выказывая неприязни и не давая понять, что презирает его. Генерал в ответ платил покровительством и доверительными беседами. В середине июня 1941-го вызвал к себе в кабинет.

На столе белела «Зора»; красным карандашом было густо отчеркнуто сообщение софийского агентства об опровержении ТАСС. Никифоров читал его еще утром и не поверил своим глазам. ТАСС, по уполномочию и т. д., категорически опровергало слухи о возможном нападении Германии на Советский Союз. Что это? Ошибка? Просчет? Или же дипломатический пассаж, смягчающий обстановку? Хорошо, если последнее.

Даскалов выслушал доклад о проектах военно-судебного ведомства, разгладил газету мягкой рукой. Спросил:

—      Читали?

Никифоров пожал плечами.

—      Забавно,— сказал Даскалов задумчиво.— Выходит, это не вчера закончилась переброска целой армии через Солун и Ниш! Так сказать, не верь глазам своим...

—      Мне кажется, это просто дипломатический ход. А что за ним — трудно сказать. Вряд ли известно, что именно думают русские.

—      Сейчас это несущественно. Вчера мы были у Бекерле — я, Филов, Цанков, Луков и Стоянов... Яйца разбиты, осталось изжарить яичницу!

—      Война с СССР?

—      Именно так. В этой связи настаиваю, генерал, чтобы военно-судебный отдел проследил за качеством приговоров. Никакого либерализма. За агитацию, попытки саботажа — расстрел. В отдельных, исключительных случаях — заключение на предельные сроки. Армия должна монолитно подойти к Рубикону событий...

Как бы два человека слушали Даскалова — генерал-майор Никифоров и подпольщик Никифоров. Первый, согласно кивая, прикидывал, каким способом спустить на тормозах директиву министра, второй соображал, где и когда повидаться с Пеевым. Случай экстренный — следовательно, немедленно у него дома.

4

Война!

22 июня 1941 года, вероломно нарушив пакт о ненападении, фашистская Германия всей своей нацеленной на агрессию мощью обрушилась на СССР.

В жизнь Александра Костадинова Пеева вошли горечь и тревога за тех, кто принял на себя главный удар и сейчас, не жалея жизней сражался на полях России. Пеев понимал: именно там решалась и судьба Болгарии. Теперь он вел то, что на языке специалистов называется «регулярным радиообменом на непостоянных частотах».

Эмил Попов, не жалуясь, работал с полным напряжением. Окончив сеанс, слушал Москву, подолгу рассматривал карту. Восточный фронт растянулся от Белого до Черного моря. Пеев, встречаясь с Поповым, объяснял, куда нацелены немецкие удары, спокойно предсказывал, что гитлеровцев отбросят, погонят, разгромят. Эмил соглашался — слова звучали убедительно, но в душе не мог понять, на чем основана уверенность собеседника. Казались несовместимыми — спокойствие Пеева и сводки с Восточного фронта, публикуемые официальной «Зорой» с комментариями, не оставлявшими надежд.

22 июня 1941-го прибавило седины на висках Пеева.

Ночью, перед сном, он подошел к зеркалу, с удивлением потрогал белые пряди на висках. Днем их не было. Остро, как от удара, болела голова. Он сел, подумал: «Надо держать себя в руках». Казалось, сколько поводов было в прошлом, чтобы поседеть. Концлагеря, непрестанные обыски, увольнения со службы. Совсем не гладка жизнь. Уж он-то знал, что это значит. Но волосы не поддавались натиску времени и испытаний. А тут... «Надо держать себя в руках, Сашо! Ты не смеешь распускаться!»

...Никифоров не засиживался в Софии. Колесил по странё. Под предлогом проверки Шуменского военно-окружного суда съездил в Бургас и Варну. Столичное начальство, прибывшее с инспекционными целями, пригласил на ужин начальник ВМС. Чокался за здоровье, жаловался, что коммунисты разлагают экипажи кораблей антивоенной пропагандой; и Никифоров без особого труда установил, что в недалеком будущем ожидается переброска через проливы тральщиков германского флота и вспомогательных судов. Начальник ВМС очень надеялся на немцев: дисциплинированные матросы имперских морских сил должны были, по его мнению, повлиять на болгарских моряков.

Вернувшись в Софию, Никифоров поделился впечатлением от поездки с начальником штаба армии генералом Лукашем и советником царя Любомиром Лулчевым. Отметил, что начальник ВМС ведет себя как трус и паникер.

—      Пожалуй, у него есть все основания не чувствовать себя спокойно,— возразил Лулчев.— На кораблях брожение. Что же касается немцев, то они будут здесь в конце месяца, и тогда удастся списать на берег наиболее ретивых агитаторов. А там отправим их в гарнизоны и тихо, без шума возьмем под стражу.

Никифоров размял сигарету, легко затянулся.

—      Несколько тральщиков не обеспечат охраны побережья.

—      Почему же! Судите-ка сами, генерал.

Лулчев тщательно, загибая пальцы, перечислил корабельный состав германского соединения, щеголяя специальной терминологией, как это делают штатские, оказавшиеся приобщенными к военному делу, назвал количество орудий, суммарный вес бортового залпа. Потом перескочил к сухопутным войскам, посетовав, что немецкие части прибывают и размещаются не в том темпе, который был определен параграфами соглашений.

Во второй беседе с Лукашем Никифоров, очень к месту ввернув цифры, услышанные от Лулчева, уточнил и перепроверил их. Лукаш, не терпевший малейших неточностей, внес коррективы по последним данным Генштаба.

От Никифорова информация перешла к Пееву и проследовала дальше — к Попову. Покончив с этой частью дела, Никифоров вновь уехал — опять на побережье — изучать стратегические пункты, отведенные по диспозициям министерства войны для концентрации немецких дивизий. Пока он отсутствовал, на его служебном столе пачками скапливались не утвержденные еще смертные приговоры по процессам «подрывных групп». Они лежали, короткие, исполненные трагического смысла... Ожидание. Недолгая оттяжка во времени, после чего неминуемо должны были последовать залп и торопливое отпевание гарнизонного священника... Как смягчить участь подпольщиков?.. Борис III, неожиданно проявивший интерес к военно-судебному ведомству, повелел, чтобы в статью 681 военно-судебного закона внесли изменения, в силу которых смертные приговоры должны были немедленно приводиться в исполнение и обжалование их не допускалось. Никифоров без труда угадал за строчками рескрипта мрачные фигуры Гешева и полковника Недева, помощника министра по разведке и контрразведке. Не обошлось здесь, очевидно, и без подполковника Костова из РО. Режим «закручивания гаек» имел верных слуг и апологетов.

Вернувшись, Никифоров отправился к министру, тяжело шлепнул на стол пачку приговоров. Мрачно сказал:

— Это лишь ускорит восстание. Новые искры в бочку с порохом.

—      Что вы предлагаете?

—      Думаю, что совершенно необходимо добиться у монарха права контролировать суды и убедить его, что без проверки и утверждения в военно-судебном отделе смертные приговоры не должны приводиться в исполнение. Массовые казни скрыть нельзя; каждая новая не укрепляет, а разрушает режим и армию; солдаты будут бунтовать.

Даскалов покивал седеющей головой.

—      Это убедительно. Прошу представить доклад.

Никифоров засел за бумаги, собрал и проанализировал статистические данные, аргументировал выводы; и доклад пошел «наверх», чтобы возвратиться назад с резолюцией царя: «Одобряю. Борис». Это спасло жизни антифашистам, арестованным в Варне, и группе членов ЦК БКП, выданных провокатором. Председатель суда полковник Младенов сообщил, что собирается приговорить к расстрелу четырнадцать обвиняемых; Никифоров доложил материалы процесса министру таким образом, что тот наполовину сократил список. Семь членов ЦК избежали расстрела. Не чудом. Их спас Никифоров.

Министр и двор доверяли генералу Никифору Йорданову Никифорову. Он был для них абсолютно «своим» — пока... Монархист, опора трона.

С Пеевым обстояло иначе.

Вновь назначенный директор службы ДС 1 Павлов распорядился передать ему для изучения досье на всех видных в прошлом марксистов, по тем или иным причинам отошедших от партийной деятельности. Гешев, не слишком охотно делившийся с начальством добычей, счел себя оскорбленным, но повиновался, представив папки на 872 человека. Одновременно, опережая начальство, он приставил филеров к каждому из них, приказав наблюдать неотступно и тщательно. В середине списка подозреваемых, среди других, чья фамилия начиналась на «П», стояло и имя Александра Костадинова Пеева. Слежку за ним возглавил полицейский инспектор Любен Сиклунов — старательный, с давним опытом работы в охранке.