За Дунаем - Цаголов Василий Македонович - Страница 7

К канцелярии подходили люди, здоровались с ним. Они разделяли большое горе Кониевых, хотя у каждого из них были свои печали и нужды.

Мужчины толпились у крыльца в ожидании, когда кто-нибудь выйдет из канцелярии и возьмет у них прошение на имя пристава. Они явились сюда с затаенной надеждой, авось, да соблаговолит начальство рассмотреть прошение и удовлетворит просьбу. Но, увы, пройдут месяцы и еще не раз придет сюда проситель, а ответа все не будет.

Показалась коляска пристава. Она быстро катила к канцелярии. Все отпрянули от высокого крыльца, и кто застыл в полупоклоне, кто обнажил бритую голову,

а Знаур стоял все так же полуобернувшись, положив руки на бедра. И когда пристав проходил мимо, Знаур че изменил позы. Пусть знает поручик: Знаур не боится его. А тот сделал несколько шагов да вдруг остановился.

—< Какие вести прислал Бабу?—у поручика дернулось под левым глазом.

Не откликнулся Знаур, и кто знает, как бы повел себя дальше пристав, не появись Инал. Он скатился с крыльца и, застыв перед начальством, доложил, что гость Кониевых не явился. Поручик ухмыльнулся и, играя кнутовищем, медленным шагом вернулся к Знауру.

—      Ты непочтителен к старшим,— пристав давно служил на Кавказе и хорошо разговаривал по-осетински, достаточно изучил нравы и обычаи горцев, имел среди них кунаков, разумеется, из числа знати.

—      О Бабу я ничего не знаю,— сдерживая волнение, ответил Знаур; он опустил руки по швам, но лицом к приставу все же не повернулся.

—      Охотно верю тебе! Отчего же не поверить мужчине... Ну, а гость твой откуда явился? — допытывался пристав.

Еще быстрее задергалось у него под глазом, и без того бледное лицо стало совершенно бескровным. Люди, заметив/ что он теряет самообладание, бросали на Знаура выразительные взгляды, мол, уходи, пока не случилось беды. А тот стоял и, казалось, в нем поселился бес.

—      Так куда сбежал твой ночной гость?.. Инал, как ты думаешь, откуда пришел этот человек?

—      Из Стур-Дигории!

—      Выходит, Бабу укрылся там! А? Знаур, почему ты молчишь?

—      У меня никакого гостя не было! — почти выкрикнул Знаур.

Пристав размахнулся, чтобы ударить его наотмашь, но Знаур не пошевельнулся, и рука повисла в воздухе: вовремя опомнившись, пристав пригрозил посадить Знаура на гауптвахту и удалился в канцелярию. За ним поспешил Инал, но вскоре снова появился и, ожесточенно потрясая кулаками, сдавленным голосом приказал всем разойтись. Люди уходили, оглядываясь в надежде, не позовет ли их пристав. Ушел и Знаур,

По пути домой он завернул к Бза и рассказал ему о только что случившемся в канцелярии. Старик выслушал племянника, долго молчал, а Знаур стоял возле и ждал, когда Бза что-нибудь скажет. Он, конечно, не предполагал, что дядя отругает его. А случилось именно так. Бза, стукнув палкой о землю, стал выговаривать Знауру, что он опозорил Кониевых: Бза должен был повидаться с Цараем, а Знаур взял да и отпустил его. Бза беспокоила дальнейшая судьба племянника. Куда он подастся? Долго ли будет скитаться? Бабу поступил правильно, в этом Бза нисколько не сомневался. Будь на его месте родной сын, так Бза сказал бы ему: «Ты не посрамил мое имя, спасибо тебе!» Но почему Знаур не посоветовался с ним, не спросил его, что передать Цараю?

Расстроенный Знаур вернулся домой. Здесь его поджидал Кудаберд. Он сидел на сохе, вытянув перед собой несгибающуюся ногу, и, откинув полы черкески, водил прутиком перед собой. У него было хорошее на» строение. Только что он вернулся из канцелярии, где, не моргнув, глазом, сказал: «Какой гость? Да я вчера дома не был». Инал угрожал ему расправой и все же ничего не добился от него.

Знаур горячо поблагодарил Кудаберда, а мать поспешила в дом, чтобы принести мужчинам угощение. Однако Кудаберд отказался и, весело болтая, ушел к людям, чтобы рассказать им, как он вел себя с Ина» лом, грозой села.

4

Бабу покинул дом Дзанхота с болью в сердце. Когда еще придется ему увидеть людей? Он не ждал, что Царай принесет ему радостную весть. Но и не думал услышать от него столько горького. Теперь пристав будет вымещать зло на брате и матери. А причем они? Разве дело мужчины поступать так? Э, да откуда у пристава совесть и стыд!

Ему стало жарко, он расстегнул ворот бешмета, чуть расслабил ремень и, сняв войлочную шляпу с головы, обтер ею лицо, а затем перебросил хордзен1 с одного плеча на другое.

Крутая тропа ползла по лысому склону. На небе высыпали звезды, но и без этого Бабу хорошо различал дорогу и уверенно ступал всей ступней. Иногда из-под ноги срывался камень и с грохотом летел в бездну.

С хорошими людьми он встретился. Чужую беду они приняли близко к сердцу. Царай проводил его до родника, а потом Бабу пошел один, уверенно выбирая дорогу, хотя никогда прежде не бывал в этих краях. Правда, днем Царай ему долго объяснял, как пройти к перевалу. Но в горах столько звериных тропок, что легко можно пойти не той. А ему нельзя терять время. Неровен час, в аул нагрянут власти. Не найдут его и кинутся в погоню. Конечно, в горах погоня не страшна, но к чему рисковать!

Но что это? Сверху по склону ему наперерез спускались двое. Промелькнула мысль: «Погоня!» Он, замедлив шаг, надел шляпу, рука сжала рукоять кинжала. Остановиться? О нет! Подумают, испугался. На ходу снял с плеча хордзен, вытащил кинжал и, выставив его острием вперед, приготовился к схватке. Нет, не думал Бабу отдаваться в руки живым. Но почему те не обнажили оружие? Он уже различал их заросшие лица, заплаты на черкесках. «Нет, они не похожи на стражников», — облегченно вздохнув, Бабу поспешно вложил кинжал в ножны. Тот, что шел впереди, приветствовал его:

—      Да будет прям твой путь, Бабу.

—      Пусть сбудется дело, ради которого вы пустились в путь,— ответил так же почтительно Бабу, удивленный тем, что его назвали по имени.

—      Мы заметили тебя еще у родника,— сказал все тот же незнакомец.— Ты ходишь быстро... Как видишь, мы рады тебе!

Сам не зная почему, Бабу тихо рассмеялся, развел руками:

—      Тогда тебе остается назвать себя, и мы, считай, породнились...

—      Я Кайтук, а мой товарищ — Созо...

Бабу не знал, кто эти незнакомцы и как вести себя с ними. Царай что-то говорил ему об абреках, появившихся здесь прошлым летом. Но Кайтук и Созо не были похожи на них. Созо слишком молод, а Кайтук напоминает смиренного человека, отягощенного заботами.

—      Приглашаем тебя к себе в гости,— проговорил Кайтук властно, показав вытянутой рукой на вершину горы.— Не обижай нас отказом... Мы не князья, но гостя принять у нас есть чем!

—      Твое приглашение, Кайтук, для меня честь,— ответил Бабу.

Польщенный Кайтук приложил руку к сердцу и поклонился.

—      Тогда в путь! — воскликнул он.

Ни одного слова не было произнесено в пути, Бабу даже не слышал дыхания спутников, хотя поднимались быстро. Шли, сильно наклонившись вперед. Так было легче идти.

—      Вот мы и дома,— неожиданно Кайтук остановился и шумно выдохнул.

Бабу увидел, что они стоят перед нагроможденными глыбами гранита, и вопрошающе посмотрел на Кайтука.

—      Извини, гость, но тебе придется войти в нашу саклю на корточках. Мы обходимся без дверей, привыкли,— Кайтук шагнул вперед, и Бабу заметил склонившиеся друг к другу камни, которые образовали подобие шалаша.

Кайтук опустился на колени и вполз под камни, Бабу последовал за ним, а Созо остался снаружи.

Сидели на сухой траве молча. Но вот Кайтук приподнял плитку величиной в две ладони и положил ее рядом с собой, не разгибаясь, стал дуть, пока в неглубокой ямке не вспыхнули угли.

—      Без огня тяжело на душе,— Кайтук положил сверху стружки, видно, специально для этого приготовленные, глубоко вздохнув, дунул еще раз, и вспыхнул огонь.

Бабу протянул к теплу руки, хотя во время ходьбы согрелся так, что пришлось расстегнуть бешмет на груди. Понял, наконец, Бабу, к кому он попал. Неужто вот такие люди — абреки? Ведь они так похожи на аульцев, и вовсе они не страшны!