Страх и отвращение предвыборной гонки – 72 - Томпсон Хантер С. - Страница 71

ХСТ: Так что, вы просто хотели опуститься так низко, как только могли?

Стернз: Ну, я не хотел опускаться так низко, как только мог. Я хотел получить по претензии по женщинам хорошие голоса, но такие, чтобы Кинг уже ничего не смог изменить.

ХСТ: Так это должно было быть почти на 80 голосов меньше.

Стернз: Да, я думаю, что мы подошли к уровню около 1420 или 1430. И мы были готовы опускаться ниже. Я стремился достичь отметки в 1410 голосов, и мы ее за собой застолбили, но, как только мы начали отзывать свои голоса, Кинг наконец сдался и двинулся вперед, чтобы отдать свой голос. Я думаю, что мы сократили голоса до цифры, при которой он не мог выиграть, и он, видимо, понял это.

ХСТ: Когда вы говорите про опускаться вниз, вы предполагаете изменение уже полученных результатов?

Догерти: Когда у нас было время, мы сокращали их снова и снова.

Стернз: Да, мы сокращали их и готовы были менять их снова.

ХСТ: Пришлось ли перебрасывать голоса? Я забыл.

Стернз: Да, в некоторых случаях. Мы вернулись к Висконсину. Изначально он пришел к отметке 54, но затем мы сократили его до 37. Орегон подошел к отметке 33, и мы сократили его до 17 или что-то вроде того. У меня был наготове и Род-Айленд: они были вынуждены перебросить все 22 голоса…

ХСТ: Вы зависли между 1410 и возможными 1500?

Стернз: Я стремился к цифре, при которой Огайо не мог бы ничего сделать.

ХСТ: Да, но максимально вы могли бы получить — если бы у вас не было возможности сознательно проиграть, когда вы увидели, что можете не победить — около 1500?

Стернз: Ну, у меня было ощущение, что с этой претензией мы застряли на отметке примерно 1500. Это было ясно с самого начала и могло бы обернуться катастрофой. Чтобы удержать их от игры с голосами, мы должны были показать им, что у нас есть дисциплина на съезде и они ничего не смогут сделать.

Догерти: Но по мере дальнейшего развития событий сохранять дисциплину становилось сложнее.

ХСТ: Там цитировали Гэри Харта, и он сказал, что вы не могли позволить себе, чтобы они узнали, что вы контролируете ситуацию на съезде. Так ли это?

Стернз: Нет, все было как раз наоборот. Мы хотели, чтобы они думали, что у нас все под контролем. В противном случае мы были бы вынуждены весь вечер перебрасывать голоса.

ХСТ: Как долго могло продолжаться это фехтование с Кингом? Были ли моменты, когда он вам все портил?

Стернз: Нет, у них была только одна попытка.

ХСТ: Все, что он сделал, — это дважды уклонялся от голосования?

Стернз: Нет, Огайо уклонялся три раза, но я думаю, что в четвертый раз, когда петух клюнул их в одно место, они поняли, что это безнадежно. Они поняли, что мы все контролируем.

ХСТ: Он действительно не делал ничего, кроме того, что уклонялся.

Стернз: Да, он продолжал уклоняться. Его стратегия заключалась в том, чтобы вбросить голоса Огайо последними, и тогда они могли бы манипулировать этими голосами таким образом, чтобы втянуть нас в процедурные разборки.

Догерти: Но у нас тоже были голоса в Огайо — те, с которыми они не могли бы ничего поделать.

Стернз: Да они не могли перебросить наши голоса от Огайо, и, начав сокращать эту цифру, мы наконец добрались до той точки, когда они поняли, что мы можем сократить ее, если захотим, до нуля.

ХСТ: Так что он просто сидел и ждал.

Стернз: Ждал, пока до него не дошло, что с голосами у нас все под контролем.

Догерти: Чего мы не могли допустить — черт, это же было очевидно — так это того, чтобы женщины разозлились на нас.

Стернз: Да, точно: чем дальше, тем труднее нам становилось, потому что чем ближе голосование подходило к отметке 1509, тем больше наши делегаты хотели добиться большинства. А как раз в эту ловушку коалиция Хамфри и пыталась нас заманить, чтобы мы изо всех сил пытались выиграть по этому вопросу, победить в нем со всеми их голосами, которые они могли выдернуть из-под нас, и в этот момент психологически было бы уже невозможно заставить наших сторонников изменить свое мнение.

Догерти: Я уже начинал нервничать.

Стернз: Я знаю, я перезванивал, но…

Догерти: Делегаты озлобились на меня, а я вконец выдохся.

ХСТ: Почему?

Догерти: Я очень переживал из-за того, что наши делегаты злились, потому что все они — сборище политических непрофессионалов. Я думал: «Ох, вот дерьмо!» Потому что, черт побери, они просто обезумели, когда я начал урезать голоса некоторых делегаций. Ну ты понимаешь: «Что ты пытаешься делать?» — и все такое прочее… У меня не было времени объяснять им все это. Я просто должен был занять жесткую позицию и сказать: «Черт побери! Вот так это и будет!»

ХСТ: Ты хочешь сказать, что сами делегаты не знали, что происходит?

Догерти: Нет! Черт, они вообще ничего не понимали.

Стернз: Ну, наши организаторы знали. Я провел с ними встречу в понедельник и потратил полтора часа, объясняя всевозможные парламентские тонкости.

Догерти: Но средний делегат ничего не понимал.

Стернз: На съезде было человек 250, которые более-менее понимали, что происходит. Было еще 50 или 60, которые довольно точно представляли ситуацию. И, наконец, было еще около 20, которые знали.

ХСТ: Разве такие лидеры на уровне штатов, как Дайана Уайт или Дик Перчлик в составе делегации Колорадо, не знали, что происходит?[99]

Стернз: Нет.

ХСТ: Это удивительно. Потрясающе, что вы сумели сделать это. Должно быть, на съезде творился настоящий ад.

Стернз: Так и было. Там была одна женщина из Небраски, которая совершенно обезумела. О боже, она просто взбесилась! Но, после того, как они увидели, что это привело к голосованию по Калифорнии, у нас оставалась пара дней, когда мы могли объяснить почти все, и люди поняли, что мы даже не пытались…

Догерти: Вот именно тогда они научились дисциплине.

ХСТ: Ну, господи. Это была действительно чертовски азартная игра, учитывая уровень делегатов, которые находились там.

Стернз: Да, но надо было принять правила этой игры. На карту было поставлено выдвижение на пост президента.

ХСТ: Зачем тогда Манкевич, Сэлинджер и Харт назвали это ужасным поражением? После того как все было кончено, а не до.

Догерти: Ну, это из-за женщин.

Стернз: Мы не хотели, чтобы женщины злились на нас из-за претензии по Калифорнии.

Догерти: Женщины так ничего и не уловили. И по-прежнему не улавливают. Это было настолько сложно, что они просто не врубились.

Стернз: Я испытывал некоторую вину за то, что мы сделали с женским собранием партийной организации. Я потом бродил вокруг трейлера, твердя, что скверно себя чувствую из-за того, что так поступили, но…

ХСТ: Какие последствия это имело?

Догерти: Макговерн так и не встретился вчера с женщинами. Ты понимаешь, мне позвонили с женского собрания партийной организации, а я уже был в постели. Я просто повесил трубку. Я сказал: «Я ничем не могу помочь», — и просто повесил трубку.

Стернз: Они позвонили мне в половине восьмого утра, когда я только-только лег спать, и я ответил так: «Если вы действительно должны встретиться с ним, я могу это устроить, но тот факт, что вы хотите с ним встретиться в 10 утра, когда Национальный комитет собирается, чтобы избрать первую женщину-председателя в истории Демократической партии, показывает, насколько неправильно вы себя ведете. Вас интересует форма, а не содержание. А самое содержательное будет происходить на заседании Национального комитета, и если вы хотите сделать что-то значимое, то должны пойти туда к 10 часам». После этого я повесил трубку. Может быть, они и пошли на заседание комитета. Глупо. Я имею в виду то, что они хотели встретиться с Макговерном, в то время как женщину в первый раз выбирали председателем партии.