Страх и отвращение предвыборной гонки – 72 - Томпсон Хантер С. - Страница 43

Только один из кандидатов в этом году последовательно игнорировал и нарушал все правила Настольной книги традиционных политиков — это Джордж Уоллес. Он не отправлялся к заводским воротам и не торчал в кафе. Уоллес — артист-исполнитель, а не тусовщик. Он ведет кампанию, как рок-звезда, действуя по теории, что одна действительно большая толпа лучше, чем 40 маленьких.

Но черт с ними с этими теориями. Это, наверное, уже 13-е вступление, которое я написал для этой проклятой мешанины, и с каждым разом становится только хуже… Однако вряд ли это имеет значение, потому что я снова срываю сроки сдачи работы, и не так долго осталось до того момента, как начнет пищать телетайп и зазвонят телефоны, и эти головорезы из Сан-Франциско будут вопить о сдаче материала. Слова! Мудрость! Тарабарщина!

Все, что угодно! Типографские машины запустят в полдень, а до него осталось три часа, и все готово к печати, за исключением пяти пустых полос в середине. Разворот — главная статья номера. Обложка уже напечатана, и в соответствии с оглавлением, что лежит тут же, на полу, метрах в трех от пишущей машинки, на развороте должен быть «портрет Джорджа Макговерна и анализ его позиции», написанный мной.

Меня затапливает чувство вины. Эта комната дурно пахнет очередным провалом. Каждые две недели они присылают мне оглавление, согласно которому я должен свести воедино разрозненные куски, написанные по теме, и выдать подробный материал… Все так, но подобные задания невозможно выполнить быстро, как планировалось сначала. В некоторых из этих материалов еще теплится жизнь, но в меньшинстве. Из 26 заданий — это год работы — 24, по-моему, безнадежны, а два оставшихся висят на волоске[70].

Но сейчас нет времени объяснять, почему это не портрет Джорджа Макговерна. Эта история закрутилась прямо у нас под носом в Омахе, в утро предварительных выборов, когда Джордж и большая часть его команды вдруг пришли к выводу, что решение Никсона усилить конфронтацию с Ханоем требует присутствия сенатора в Вашингтоне.

Никто не мог ничего сказать точно, но все мы решили, что у него, должно быть, что-то особенное на уме — какой-то неожиданный ход, который позволит ему заполучить контроль над Никсоном. Времени на долгое, напрягающее мозговые извилины интервью не было. Хамфри уже объявил, что на рассвете летит в Вашингтон, и в корпусе прессы нашлись два или три циника, предположившие, что это не оставило Макговерну выбора. Если Хамфри счел, что ситуация серьезная и ему надо срочно мчаться обратно в Капитолий вместо того, чтобы торчать в день выборов в Омахе, то Макговерн тоже должен быть там — или Хьюберт может сказать, что его заслуженного противника больше заботит победа на предварительных выборах в Небраске, чем угроза начала Третьей мировой войны.

Как позже выяснилось, ничего особенного, вернувшись в Вашингтон, ни Хамфри, ни Макговерн не сделали — по крайней мере публично, — и где-то через неделю New York Times сообщила, что мины, установленные в порту Хайфона, были обезврежены за день до того, как Никсон отправился в Москву на встречу на высшем уровне. Может быть, я что-то пропустил. Возможно, кризис был разрешен во время одного из этих сверхсекретных столкновений между сенатом и Белым домом, о котором мы ничего не узнаем, пока ровно через 75 лет в открытом доступе не появятся официальные отчеты.

Но рассуждать об этом больше нет смысла. Настало время с головой погрузиться в гонзо-журналистику, и на этот раз у нас нет иного выбора, кроме как начинить ею повествование до предела. Телефон звонит снова, и я слышу, как Краус пытается успокоить их:

«Какого черта вы нагнетаете, чуваки? Он там, наверху, выдает по странице каждые три минуты… Что? Нет, особого смысла в этом нет, но я гарантирую вам, что слов будет много. Если все остальное накроется, начнем отправлять пресс-релизы и тому подобное дерьмо… Конечно, зачем беспокоиться? Мы начнем отправку почти сразу же».

Только сумасшедший будет выполнять такую работу: 23-е предварительное голосование за пять месяцев, убойное пьянство от рассвета до заката и огромные волдыри по всей голове. В чем смысл? И это свет в конце тоннеля?

Краус снова кричит. Они хотят больше материала. Он послал им все, что у него было, по покушению на Уоллеса, и теперь они хотят мой. Этим слабоумным сукиным детям надо подписаться на новостную рассылку, заполучить один из этих здоровенных электронных аппаратов Associated Press, которые выплевывают по 50 слов в минуту 24 часа в сутки, и получать себе сборную солянку из новостей. Просто рви куски ленты и печатай все, что попадется под руку. Буквально на днях в новостной рассылке Associated Press была история о человеке из Арканзаса, который принимал участие в каком-то конкурсе и выиграл двухнедельный отпуск — все расходы оплачены, — куда бы он ни пожелал отправиться. Любое место в мире: Монголия, остров Пасхи, Турецкая Ривьера… Но его выбором стал Солт-Лейк-Сити, и именно туда он и поехал.

Зарегистрирован ли этот человек как избиратель? Терзают ли его когда-нибудь какие-нибудь сомнения? Может, он купался в крови агнца?

Это уже перебор. Уровень шума внизу говорит о том, что Краус больше не может динамить их. Так что пора становиться серьезнее: сначала Коламбус, штат Огайо, а затем Омаха. Но в основном Коламбус, только потому, что эта штука начиналась — в моей голове по крайней мере — как довольно серьезный отчет о предварительных выборах в Огайо.

Тогда мы решили объединить его со злополучным «портретом Макговерна». Поэтому договорились встретиться с Джорджем в Небраске. Я вылетел из Вашингтона, а Веннер прилетел с побережья — как раз вовремя, чтобы пожать руку кандидату на его пути в аэропорт.

Нет, я хочу быть справедлив: разговор состоялся, и что-то даже начало вырисовываться.

Но не «портрет». У нас все еще оставалось пять пустых полос. Так что я вернулся в Вашингтон и на несколько дней усиленно засел за них, а Краус, в свою очередь, подъехал из Бостона, чтобы помочь мне… Однако ничего все равно не получалось. Мы решили похоронить эту идею и делать вид, что этого материала никогда не было. Тим вернулся в Бостон, а я отправился в Нью-Йорк в полубезумном состоянии, чтобы рассказывать о себе и своем знании в Школе журналистики Колумбийского университета.

В тот же день в Джорджа Уоллеса стреляли на митинге в штате Мэриленд примерно в 12 минутах ходьбы от моего дома. Это стало главной политической новостью года, а пять чертовых полос по-прежнему пустовали. Краус немедленно прилетел обратно из Бостона, я тоже ломанулся из Нью-Йорка, но к тому времени, как мы добрались туда, все уже было кончено.

То, что за этим последовало, — одна из самых отчаянных сдач работы в последнюю минуту в истории прессы и первый столь масштабный эксперимент с гонзо-журналистикой, который мы осуществили, разодрав на части мою записную книжку с заметками по предварительным выборам в Огайо и отправив около 50 страниц нацарапанных как курица лапой комментариев прямиком в набор.

Но у нас не было выбора. Масло уже кипело на огне. Когда наступают крутые времена, надо браться за дело круто. Так сказал Эд Маски.

Странно, как такая вещь может застрять в памяти. Я могу ошибиться в одном или двух словах, но фразу в целом помню… И теперь, 12 лет спустя, на рассвете дождливого серого дня в Омахе, Небраска, она возвращается ко мне с мстительной ясностью, заставляя снова задаться вопросом, все ли в порядке с моей головой.

В те времена Бобби еще был «безжалостен»… Подходящее слово, чтобы описать, что я чувствую сейчас после просмотра утренних новостей CBS, в которых сообщили, что Хьюберт только что выиграл предварительные выборы в Западной Вирджинии. Он побил Джорджа Уоллеса два к одному и теперь направляется в Калифорнию на определяющую ход выборов церемонию 6 июня.