Страх и отвращение предвыборной гонки – 72 - Томпсон Хантер С. - Страница 19

И вот настал 1968 год, и почти все худшие опасения по поводу будущего республики подтвердились… А потом, чтобы довершить дело, другой низкопробный карманник переехал в Белый дом. Если бы Джо Макгиннис написал «Как продать президента» о старом добром Айке[34], его бы преследовали по улицам Нью-Йорка разъяренные толпы. Но когда он написал это о Никсоне, люди просто пожали плечами и сказали: «Да, если это правда, это чертов позор, но что с того?»

Я ходил на инаугурацию Никсона. Вашингтон под ледяным дождем превратился в море грязи. Когда инаугурационной парад приблизился к углу 16-й и Пенсильвания-авеню, какой-то фрик бросил кувшин с полугаллоном вина в кабриолет, в котором ехал командующий морской пехоты… А когда несостоявшийся кандидат в президенты Джордж Ромни проезжал мимо толпы в своей новой роли министра здравоохранения, образования и социального обеспечения, люди на тротуаре начали скандировать: «Ромни жрет дерьмо! Ромни жрет дерьмо!».

Джордж попытался проигнорировать эти выкрики. Он знал, что на него направлены телевизионные камеры, и поэтому скривил рот в отвратительной улыбке и продолжал махать толпе, а она все кричала: «Ромни жрет дерьмо!»

Настроение толпы было отвратительным. Не имея навыков кулачного боя, невозможно было пройти и 15 м. Кульминацией парада, конечно, был момент, когда мимо проследовал новый президентский автомобиль.

Но понять, в какой именно из машин едет президент, было непросто. Секретная служба время от времени совершала вдоль выстроившейся толпы ложные проезды, по-видимому, чтобы запутать снайперов и вызвать огонь на себя… Но ничего серьезного не произошло: просто град камней, пивных банок и бутылок вина… Так что в конце концов они решили, что провезти президента будет безопасно.

Если верить телевизионщикам, Никсон подъехал на чем-то вроде огромного пушечного ядра на колесах. Это была довольно отвратительного вида бронированная машина, и одному Богу известно, кто на самом деле сидел внутри нее.

Я стоял рядом с репортером CBS-TV по имени Джо Бенти и услышал, как он сказал: «А вот и президент…»

— Как вы узнали? — спросил я его. Едва ли было возможно хоть что-то увидеть сквозь щели, которые были у этой машины вместо окон.

— Президент машет толпе, — сказал Бенти в микрофон.

— Фигня! — воскликнул Леннокс Рафаэль, стоящий рядом со мной. — Это Нил Кэссиди[35]!

— Кто? — спросил Бенти.

— Не берите в голову, — сказал я. — Он в любом случае вас не услышит. Эта машина имеет вакуумную изоляцию.

Бенти уставился на меня, потом отошел. Вскоре после этого он оставил свою работу и переехал с семьей в Копенгаген.

Когда придет пора перечислить главные провальные события нашего времени, на первом месте, безусловно, будет инаугурация Никсона. Алтамонт был кошмаром, Чикаго еще хуже, Кент Стейт был настолько плох, что по-прежнему трудно найти правильные слова, чтобы описать это… Но в тех событиях, по крайней мере, был краткий проблеск надежды, мелькнувший прежде, чем ее покрыл саван.

Инаугурация Никсона была адским обломом от начала до конца. От нее исходил самый что ни на есть низкопробный запашок. Стоя там, на Пенсильвания-авеню, и наблюдая, как наш новый президент едет на черном бронированном катафалке в окружении рысящей фаланги сотрудников Секретной службы, которые размахивают в воздухе руками, отбиваясь от брошенного из толпы мусора, я задавался вопросом, как чувствовал себя генерал Ли при Аппоматтоксе и что испытывал японский адмирал, когда его везли на линкор «Миссури» подписывать акт о капитуляции.

Ну… Сейчас уже почти рассвело, и единственное, что помогает мне оставаться в здравом уме, — это осознание того, что, закончив эту тарабарщину, я смогу рвануть во Флориду. У меня есть кредитная карта, и это значит, что я могу обезумевшим от кислоты ввалиться в «Колони хотел» на Палм-Бич.

Верно. Зарегистрироваться в пентхаусе и попросить прислать мне в номер галлон рома и девять метров лучшего ирландского шелка. Мне нужен сшитый на заказ свободного покроя костюм на тот случай, если они пригласят меня в Каракас на гонки. Запишите расходы на счет Клиффорда Ирвинга… И пока вы там, дружище, закажите пару белых ботинок из кожи аллигатора и наймите араба, чтобы полировать окна.

Я собираюсь подробно осветить эти предварительные выборы во Флориде. Нью-Гэмпшир был… Что же это на самом деле было? В самолете на пути из Бостона я просмотрел New York Times и обнаружил, что Джеймс Рестон, как всегда, вцепился зубами прямо в кость.

«В конечном счете, — писал он, — дело в различном отношении кандидатов и партий к наиболее благоприятным условиям поддержания мира, торговли, а также к распределению ограниченных ресурсов между конкурирующими запросами военной безопасности за рубежом и общественного порядка и социальных нужд дома. Вот в чем суть этой президентской кампании».

Рестон недалек, но умеет зрить в корень, и в этом случае он, похоже, прав. Президентская кампания 1972 года все больше напоминает закулисную склоку банкиров, генералов и воротил бизнеса. Не похоже, что для кого-то еще конечный результат будет иметь большое значение. Если выиграют республиканцы, мы немедленно объявим ограниченную ядерную войну по всему Индокитаю, и Налоговое управление США начнет забирать 20 процентов налога с продаж на каждый потраченный кем-либо доллар на нужды национальной обороны.

А если победят демократы, конгресс начнет 14-летние дебаты по вопросу, следует ли объявить войну с применением обычных видов оружия по всему Индокитаю, и Налоговое управление начнет забирать 20 процентов «налога национальных неудачников» на все доходы свыше 25 000 долларов в год на нужды национальной обороны.

Последние опросы Гэллапа говорят о том, что Никсон и Маски идут голова к голове, но при ближайшем рассмотрении цифры показывают, что Маски чуть меньше чем на один процент отстает, и поэтому он отказался от членства в загородном клубе конгресса «только для белых», расположенном в пригородах рядом с Кэбин Джон, Мэриленд, где популярна верховая езда. Он решился на этот болезненный шаг в конце января, примерно тогда же, когда начал критиковать предложения Никсона «закончить войну».

Наблюдая за выступлениями Маски по телевидению на этой неделе, я вспомнил слова экс-сенатора от Аляски Эрнеста Грюнинга, произнесенные, когда он появился на Массачусетском форуме радикал-либералов в новой роли официального представителя Макговерна. Грюнинг был одним из двух сенаторов, проголосовавших против резолюции по Тонкинскому заливу в 1964 году — резолюции, которая дала ЭлБиДжею карт-бланш на то, чтобы «сделать все необходимое» для победы во Вьетнаме. (Кроме него «против» проголосовал Уэйн Морс из Орегона, и оба, Грюнинг и Морс, потерпели поражение, когда выдвигались на переизбрание в 1966 году.)

В Вустере Эрнест Грюнинг подошел к сцене, как еле движущийся голем. Ему 85 лет, и ноги у него уже не сгибаются, но когда он поднялся на сцену и заговорил, то был неумолим, как Смерть с косой. «Я знаю Эда Маски на протяжении многих лет, — сказал он. — Я считал его другом… Но не могу не думать о том, что все эти годы, пока мы все глубже и глубже увязали в этой войне и пока все больше мальчиков погибали, Эд Маски хранил молчание».

Грюнинг забыл сказать, где был Макговерн в день голосования по Тонкинскому заливу… Но я помню, как кто-то говорил на площадке для прессы возле крыши спортзала колледжа Успения Девы Марии: «Я могу простить Макговерну то, что он профукал историю с Тонкином, потому что Пентагон лгал, но почему он не голосовал против этого проклятого законопроекта о прослушивании?» (Речь идет о по-настоящему жестоком сводном законе 1968 года «О контроле над преступностью и обеспечении безопасности на улицах»[36]. Даже Линдон Джонсон был потрясен им, но не смог заставить себя наложить вето на эту содомию по той же причине, по которой многие сенаторы, называвшие законопроект «страшным», не стали голосовать против него: они не хотели попасть на карандаш как выступившие против «безопасных улиц и контроля над преступностью». Небольшая горстка сенаторов, все-таки не отдавших за него свои голоса, объясняли свою позицию в очень зловещих формулировках. Для получения дополнительной информации смотрите «Правосудие» Ричарда Харриса.)