Современный итальянский детектив. Выпуск 2 - Раццини Вьери - Страница 12

Официант. Что будем заказывать?

Х а р т. Как здесь спагетти?

М е л о д и. Полуфабрикаты, как у нас.

Х а р т. Камбалу. Картофель и зелень.

Официант отошел.

Х а р т. Может быть, у них есть что-нибудь более возбуждающее?

М е л о д и. О, я думала, что меня достаточно.

Х а р т. Я имел в виду — пока. Пока мы на людях.

М е л о д и. Кстати, о ловкости…

Наплыв.

Мелоди резко приподнялась с кровати. В комнате почти темно.

М е л о д и. Я спала?

Х а р т. Всего несколько минут.

М е л о д и. У меня глаза сами закрылись. Я не привыкла к такому покою.

Х а р т. Я тоже.

Он лежал рядом с ней, накрывшись одеялом. Мелоди снова легла и застыла в неподвижности. Они находились в большом гостиничном номере; из окна открывалась панорама освещенного огнями города.

За долгим, во весь экран, поцелуем последовали фрагменты двух тел, ласкающих друг друга в нарастающем возбуждении. Ну вот, началось, сказала я себе. Все было очень пластично и эффектно, с изящными наплывами, но я обливалась холодным потом в ожидании первых стонов, которые предстояло дублировать.

Стремление выставить себя напоказ — из-за чего, собственно, и становятся актерами — исчезло у меня полностью; необходимость воспроизводить звуковую сторону чувственного наслаждения приводила меня в замешательство, как школьницу. Со мной это случалось не впервые, но только сейчас я поняла: для того чтобы добиться хотя бы минимальной достоверности, есть только один способ — обратиться к собственному опыту и воспоминаниям, находя в них нужные звуки; а это значило допустить посторонних в сокровенную и совершенно чуждую такому вторжению область, обнажить и продемонстрировать свою ущербную — и оттого еще более непристойную — сторону. Ну можно ли визжать, завывать и вскрикивать, сдерживаясь и покусывая губы, вздыхать, стонать и пыхтеть, не испытывая при этом унизительного смущения и не выставляя себя на посмешище? Мелоди уже издавала крики и вздохи — аккомпанемент долгой, отчаянной борьбы, и я, запыхавшись, — за ней вдогонку, как сумасшедшая. А калифорниец — ничего подобного, только капли пота на лбу и отрешенный взгляд.

Таким образом, Купантони неподвижно стоял и спокойно смотрел на экран, а я изощрялась, работая голосовыми связками. Но нет, вот и Харт начал подавать голос. Любопытство оказалось сильней меня, я перестала следить за ртом Мелоди и посмотрела на Купантони, подстерегая его.

Сказать, что он проявил себя настоящим профессионалом и работал с железной непринужденностью, — это почти ничего не сказать. Ни единый мускул не шевельнулся у него на лице, ни малейшей дрожи не пробежало по его векам и губам; и тем не менее своим голосом он произвел целый фонтан звуков, многоцветный, пышный, брызжущий, искрящийся. Он заслуживал аплодисментов.

Чтобы иметь возможность насладиться работой Купантони, я решила вскрикивать, когда моя героиня открывала рот, и мычать, когда она сжимала зубы, но так дело не пошло, пришлось все записывать снова, вздох за вздохом, стон за стоном.

Более того, обернувшись, я увидела Массимо Пасту, сидящего в первом ряду и улыбающегося то ли ободряющей, то ли заговорщической улыбкой. Самое ужасное, что теперь он, казалось, и не думал уходить. Я выругалась про себя и опять принялась за работу. Мобилизовала, как поклялась себе, все силы, все ресурсы своего проклятого ремесла, и получилось великолепно; таким образом, мы вскоре смогли продолжить запись сцены: Купантони, я и третий, у нас за спиной.

Рядом с любовником, который молча смотрел на нее, Мелоди казалась юной и хрупкой, в то время как по сравнению с кузеном она выглядела зрелой женщиной.

М е л о д и. Я хочу пить.

Харт встал, вернулся со стаканом воды, снова лег под одеяло.

Еще один долгий поцелуй. Наконец Мелоди поднялась с постели, взяла свою одежду. Ее взгляд упал на телекс, валявшийся среди других бумаг, и выхватил два слова: «коллекция Шэдуэлла». Она взяла его и прочла целиком: «Страховая компания Голдуина держит в секрете все, что касается коллекции Шэдуэлла. Возможно, ведется еще одно расследование. Надеюсь, завтра получите дальнейшие сообщения. Стив».

Х а р т. Я об этом хотел с тобой поговорить, хотел сказать сразу, но все произошло так…

Она уже закрылась в ванной, Харт подошел к двери.

Х а р т. Я ничего заранее не планировал, поверь, я оказался здесь из-за этого секретера, но когда узнал твоего кузена… Мелоди, открой!.. Дело Шэдуэлла заинтересовало многих, ты прекрасно знаешь. Но я перестал о нем думать, как только познакомился с тобой… Согласен, журналист всегда верен своей профессии, но я сию же минуту готов отказаться от этого дела…

Дверь неожиданно открылась, Мелоди прошла мимо, не взглянув на него, и направилась к выходу. Харт схватил полотенце, обмотал его вокруг бедер, ринулся за ней.

Х а р т. Я хотел попросить тебя только помочь мне встретиться с ним, а уж он сам бы решал, согласиться ему или нет…

Он взял Мелоди за руку, когда она открыла дверь, тщетно ища ее взгляд.

М е л о д и. Оставь меня.

Х а р т. Ты не можешь так просто уйти, я хочу снова увидеть тебя…

Против обыкновения у Мариани, когда мы закончили кольцо, появились замечания:

— Антонио, извини, но к чему этот жалобный тон? Не надо столько психологии. «Я хочу снова увидеть тебя» — это пока еще приказ, ведь он только что ее трахнул, понимаешь?..

Купантони медленно выпрямился и застыл.

— Нет, это ты извини, Джованни, — сказал он скорее самому себе, чем в микрофон.

Инцидент был вроде бы исчерпан. Купантони вернулся к предыдущей странице, делал вид, что перечитывает реплики.

Вновь появились Мелоди и Харт около двери. Купантони произнес:

— «Я хотел попросить тебя только помочь мне встретиться с ним, а уж он сам бы решал, согласиться ему или нет…».

— «Оставь меня», — сказала я.

— «Ты не можешь так просто уйти, я хочу снова увидеть тебя…» Прости, пожалуйста, но что означает «не надо психологии», он же не может звучать нейтрально, он не эпизодический персонаж, если не будет доказано обратное. И потом, он волнуется, ты же видишь, что он уже влюбился, он восхищен ею!

— Ну, это не столь важно. У него лицо мужчины-победителя.

— Никакого не победителя, просто невыразительное лицо, а я должен ему соответствовать, поскольку мы даем взаймы свой голос. Одалживаем его всяким собакам и свиньям!

— Антонио, прошу тебя, — отозвался Мариани, — не то чтоб ты был не прав, но давай отложим высшие материи до лучших времен, мы и так уже опаздываем…

— Да какие там высшие материи! Тебе лучше меня известно, сколько раз я давал объем и форму этим картонным персонажам, сколько раз мы улучшали оригинал, более того — дарили им жизнь… ты сам можешь этим похвастаться. Сколько фотомоделей и культуристов стали актерами благодаря нам!..

Обсуждение подобных проблем могло отравить весь день. Я, как никто, понимала Купантони, но крик его души оставил меня безучастной: вероятно, о некоторых вещах лучше не говорить вслух, иначе они становятся ничтожными репликами, произнесенными из ничтожных побуждений. Если бы я на секунду влезла в шкуру Мариани, то, пожалуй, поняла бы его; он вполне обоснованно запустил руку в волосы, не зная, как реагировать. Мы с Пастой, будучи в затруднительном положении, тоже безмолвствовали, хотя глаза нашего товарища искали поддержки. Но то, к чему он призывал, было настолько очевидным (не подумайте, в моих словах нет и намека на снисходительное отношение к Антонио), настолько общим для всех, что мы не могли вести себя иначе — ни я, которая почти не отрывала глаз от текста, ни Паста, который слушал с видом человека, так или иначе разрешившего для себя определенные проблемы. Пожалуй, его молчание понравилось мне даже меньше моего собственного. Ведь для меня метать бисер здесь, когда за пределами студии со мной происходит Бог знает что… одним словом, это невыносимо!