Вице-император. Лорис-Меликов - Холмогорова Елена Сергеевна - Страница 59

11 июля в Белу, где располагался император со свитой, прибыл фельдъегерь с Кавказа с письмом великого князя Михаила Николаевича Александру II. Главнокомандующий Кавказской армией, объясняя неблагоприятный оборот дел на Азиатском театре, снова жаловался на недостаточность войск, малярию в Рионском отряде и прочее, давно всеми слышанное. Оправдывая свой отъезд из Действующего корпуса, августейший генерал-фельдцейхмейстер выставлял разные неудобства и невыгоды своего личного пребывания в войсках. Хороший намек братьям, только мешающим собственным генералам вести войну на Балканах.

Письмо это поселило неясную тревогу в душе военного министра, и после недолгих, но тягостных раздумий Дмитрий Алексеевич решил командировать на Кавказ генерал-лейтенанта, профессора академии Генерального штаба Николая Николаевича Обручева, хотя толковый этот генерал, стратег и мыслитель, крайне был необходим здесь, в Болгарии.

Наставляя своего представителя, наделенного широкими полномочиями, Милютин заметил:

– Не стесняйтесь, пожалуйста, высокого положения кавказского главнокомандующего. Он труслив и бесхарактерен, его окружение ловко пользуется этим и играет им, как куклой. Но пуще всего великий князь боится прогневить брата своего императора, а ваши полномочия позволяют вам прибегать к этой угрозе.

Главнокомандующего в Тифлисе Обручев не застал. Его императорское высочество вместе с великой княгиней Ольгой Федоровной изволили отдыхать на водах. Всем и всеми в Главной квартире Кавказской армии управлял генерал-адъютант князь Дмитрий Иванович Святополк-Мирский. В отличие от младшего своего брата, азартно воюющего на каменистых дорогах Болгарии, этот воин с большим мастерством и ловкостью одерживал победы на дорогах ковровых.

Николай Николаевич был немало наслышан о подвигах этого рода, но князя Мирского он видел впервые, и впечатление от великолепно воспитанного и остроумного генерал-адъютанта поначалу складывалось весьма благоприятное. Правда, в вопросах сугубо военных Дмитрий Иванович был нетверд, но каждый раз он умудрялся как-то так изящно и непринужденно повернуть трудный разговор, что экзаменатор невольно сам отвечал на свой же вопрос. Да тут Обручева не проведешь, профессор и не таких видывал за свою академическую карьеру.

На третий день пребывания в Тифлисе Обручев почувствовал себя в положении Хлестакова, к которому потянулись чиновники с ябедами и ходатайствами. Бог ты мой! Да тут какой-то змеиный клубок взаимной ненависти, интриг, русская партия, армянская, грузинская, польская… Партии – тыловые. На поле боя как-то не до счетов по этому пункту, и люди ценятся несколько иными мерами. Здесь же, вдали от пуль и снарядов, битвы за будущие ордена и чины идут нешуточные и уже есть жертвы. Одного из заместителей начальника штаба Кавказской армии полковника Сугробова, перепутавшего партии и примкнувшего не к той, которую в тот момент поддерживал его начальник, хватил апоплексический удар. Вновь образовавшаяся вакансия вызвала большой переполох в адъютантской наместника, и Обручев, незадолго до войны ознакомившийся с теорией Дарвина, мог наблюдать воочию самую настоящую борьбу видов.

Князь Мирский только тем и занят, что сталкивает лбами генералов, высекая искры и раздувая пожар, в котором ему приятно, видите ли, руки погреть. В штабе армии полная неразбериха. Его начальника генерал-майора Павлова Обручев полагал за человека толкового и добросовестного. Платон же Петрович сам по уши влез во все эти дрязги и совсем голову потерял. Только и способен оказался держать нос по ветру и внимать всякого рода советникам главнокомандующего из иностранцев – то французского генерала графа де Курси, то австрияка Витгенштейна. Своим тут не доверяли.

С головой, распухшей от чужих склок, Обручев отправился в Баш-Кадыкляр, в корпусную квартиру. Ничего хорошего он от этой поездки не ждал – те же небось ябеды и обиды, те же живые картинки к монографии Дарвина о происхождении видов… Однако ж командующий корпусом удивил стойким – по крайней мере во внешнем проявлении – равнодушием к закулисной вокруг своей персоны тифлисской возне.

Ему было не до того. Интендантские службы не обеспечили корпус походными пекарнями, в близлежащих деревнях ни мельниц, ни пекарен тоже не было, а сухари – что ж сухари? Пища сытная, да не так чтобы полезная. Армию стал истязать сухарный понос, дизентерия… От генерал-адъютанта подвигов ждут, а ему приходится правильную ассенизацию военного лагеря организовывать, следить, чтобы нижние чины зеленых яблок не налопались, чтоб фрукты, потребляемые в несметных количествах, мыли перед едой, и издавать по этому поводу строжайшие приказы по корпусу.

Другой заботой Лорис-Меликова была демонстрация отсутствующей у него силы перед лицом Мухтара-паши. Он был изобретателен по этой части, хотя с большим простодушием признался Обручеву, что чувствует недостаток штабного образования: когда он в прошлую войну был полковником и командовал сотнями охотников, было как-то легче. Одного здравого смысла и боевой смелости для командования целым корпусом явно недостаточно. А тут еще собственный начальник штаба сказался больным и отпросился в отпуск. Пользы от него было немного, но остаться вообще без начальника штаба как-то неловко. Кого бы Николай Николаевич порекомендовал на эту должность?

Обручев знал немногих кавказских штаб-офицеров и генералов – лишь тех из их числа, кто прошел курс в академии Генштаба. В Тифлисе ему попалось на глаза представление к чину генерал-майора полковника Гурчина, на которого он еще года три назад обратил внимание, когда тот был слушателем академии. Очень толковый офицер с задатками отличного стратега – широкий кругозор, воображение и при всем том тщательность в мелочах. Лорис-Меликов видел Витольда Викентьевича в деле. В деле Гурчин был смел, но не отчаянно, а расчетливо и хладнокровно. Пожалуй, лучшего начальника штаба и не найти.

У самого Лорис-Меликова, конечно, чувствовалось отсутствие опыта командования большими армейскими соединениями, но он был чрезвычайно любознателен и любую мысль схватывал на лету. Обручев с большим удовольствием сам бы пошел к такому командующему в начальники штаба – положение не позволяло. И такого человека сживают со света?! Удивительно.

Да вам ли удивляться, Николай Николаевич, с вашей репутацией «красного». Сколько вы горюшка хлебнули за минутные романтические увлечения ветроголовой юности! Это ж какое счастье – да не для вас, для всего отечества, – что в России до сих пор на своем посту удержался военный министр Милютин!

Предел интригам придворной тифлисской камарильи положил Мухтар-паша. Не дождавшись никаких серьезных выступлений от Измаила-паши и собственным бездействием вызвав крайнее раздражение султана, под утро 13 августа, воспользовавшись тем, что колонна генерала Девеля покинула Ардаган и отправилась на усиление отряда Тергукасова, он напал на Баш-Кадыкляр.

Удар был внезапный и сильный, туркам удалось захватить первый ряд укреплений и господствующую высоту Кизил-тапа.

Командующий корпусом телеграфировал Девелю, находившемуся в пути на соединение с Эриванским отрядом, и приказал ему привести отряд на помощь. Девель в ответной телеграмме потребовал дать ему в прикрытие артиллерийскую бригаду, которая и была немедленно выслана. Корпус тем временем держал оборону. Попытка вновь захватить Кизил-тапу не удалась: турки успели хорошо укрепиться, бросив сюда свои резервы. В атаке был тяжело ранен командующий корпусной кавалерией генерал Чавчавадзе. Его тут же сменил генерал-майор Иван Лорис-Меликов, но момент азарта был упущен, атака захлебнулась.

В штабе корпуса, где злобного педанта Духовского сменил только что назначенный генерал-майор Гурчин, разработали план контратаки. По плану этому хватило бы пары батальонов из отряда Девеля для удара по туркам с тыла, и уже мечтали, как разовьем успех, как дойдем до Аладжинских высот, где противник сосредоточил свои основные силы, как развернем силы собственные для грядущих наступлений… Только бы Девель с отрядом не опоздал!