Операция «Цитадель» - Сушинский Богдан Иванович - Страница 35

Этот русский немец прекрасно усвоил тактику партийной номенклатуры Союза, которая всегда, в любой ситуации старалась не ссылаться на конкретные имена, прикрываясь общими фразами типа: «в обкоме считают», «существует мнение», «мы тут с товарищами посоветовались» или «партия решила выдвинуть вас на важный участок хозяйственной работы…».

Вот и на сей раз капитан вермахта не стал уточнять, от кого именно исходит это предложение, а потому Власов тоже решил не рисковать. Чем черт не шутит, вдруг из этого полковника действительно получится прекрасный начальник офицерской школы!

– Такая школа действительно создается? – только для того и спросил Меандров, чтобы подчеркнуть, что его инициативы в этом предложении нет.

Вместо ответа Власов извинился и попросил его выйти на пару минут за дверь, объяснив, что ему с капитаном следует посоветоваться. Меандров с сожалением взглянул на сервированный стол, словно не верил, что ему удастся вернуться сюда, но все же покорно вышел.

– Итак, у нас есть возможность прямо здесь и сейчас решить один из важных кадровых вопросов в высшем эшелоне освободительной армии, – взял инициативу в свои руки Штрик-Штрикфельдт. – Кандидатура названа: полковник Меандров.

– Согласен, что в общем-то лучшего офицера-строевика, с фронтовым опытом и командирской практикой, нам вряд ли удастся сейчас подыскать, – дипломатично согласился Власов. – Хотя в принципе можно было бы назначить кого-либо из моих генералов. Потому что каждый из них – в стремени, да на рыс-сях.

Штрик-Штрикфельдт разочарованно посмотрел на командарма и великодушно улыбнулся.

– И вы сумеете назвать имя этого генерала?

– Надо бы подумать.

– Действительно, стоит подумать. Причем не только о другой кандидатуре, но и о том, стоит ли сейчас ударяться в поиски этой «другой» кандидатуры. Вы ведь сами только что сказали, что «лучшего офицера-строевика с фронтовым опытом и командирской практикой» нам вряд ли удастся найти.

– Не отрицаю, говорил.

– И еще одно: если вы готовы издать приказ о назначении Меандрова, то с германским командованием его кандидатуру я согласую очень быстро, поскольку о ней уже состоялся определенный обмен мнениями. А вот удастся ли столь же быстро согласовать кандидатуру, которая будет названа вами, этого я не знаю.

Власов снял очки и долго, нервно протирал стекла толстыми, огрубевшими крестьянскими пальцами. Он так и не смог понять, почему ему навязывают кандидатуру Меандрова. То ли капитану попросту навязали ее, то ли он сам по каким-то причинам заинтересован в том, чтобы во главе офицерской школы оказался именно этот русский? Не найдя ответа, командарм попросил капитана вновь пригласить Меандрова.

– Ну, посовещались мы тут, посоветовались, – молвил Власов, не предлагая Меандрову сесть, – и решили, что офицерскую школу Русской освободительной армии все же следует принять вам, полковник. Штабной опыт, командирская выучка – все это у вас есть, а остальное само собой приложится.

– А как нам быть с десантно-диверсионной частью и с такой же школой?

Власов поморщился, словно пытался успокоить разыгравшуюся зубную боль. Реакция полковника ему явно не понравилась.

– Даст бог, когда-нибудь создадим и свои десантные подразделения, – процедил он, поднимаясь и, таким образом, давая понять, что аудиенция завершена.

– Вот тогда мы и развернемся, ядр-рена! – оживился Меандров, совершенно не воодушевившись тем, что ему опять предлагают тихую тыловую службу в глубине Германии.

24

Послание регента Хорти на стол Сталину положили еще до того, как сама миссия, во главе с жандармским генерал-полковником Фараго Габором, прибыла в Москву.

– Неужели у Хорти не нашлось ни одного верного ему армейского генерала, которого он мог бы прислать на переговоры, кроме какого-то жандармского инспектора? – поморщился маршал, обращаясь к наркому иностранных дел Молотову и к первому заместителю начальника Генштаба Антонову. – Или, может, адмирал Хорти считает, что для переговоров с маршалом Сталиным жандармского инспектора достаточно?

Молотов давно знал, что Коба с ненавистью и презрением воспринимает все, что связано с упоминанием о жандармах независимо от того, к каким временам и каким странам это относится.

– Очевидно, у регента уже не нашлось никакого другого генерала, – ответил министр, – на которого он мог бы положиться и за которым бы гестапо и служба безопасности СС не установили наблюдение.

– Понимаю, Хорти теперь не только от германцев, но и от своих прячется.

– Положение у него действительно сложное. Гитлер знает о намерении Хорти заключить с нами сепаратный мир, поэтому недавно в Венгрию были введены дополнительные германские части, в том числе и дивизия Ваффен-СС, которая дислоцируется сейчас в Будапеште. Недавно Гитлер вызывал регента к себе в ставку и, судя по всему, сделал ему нагоняй, потому что по Будапешту даже расползлись слухи о том, будто фюрер намерен арестовать Хорти и на его место назначить руководителя венгерских нацистов Ференца Салаши.

– Этот регент, – слово «рэгэнт» Сталин произносил с неизгладимым кавказским акцентом, приправленным столь же неизгладимым сарказмом, – понимает, что он привел свою страну к катастрофе, и теперь пытается предстать перед венгерским народом и всей Европой, как миротворец. Но мы ему этого не позволим. Он предстанет тем, кем он есть на самом деле. Скажите мне, нарком иностранных дел, замечены ли попытки «рэгэнта» наладить переговоры с нами по каким-то дипломатическим каналам третьих стран. И что вам известно о последних попытках Хорти вести подобные переговоры с нашими союзниками?

– Попытки вести сепаратные переговоры с западными союзниками Хорти предпринимает давно. Об этом свидетельствует письмо посла Соединенных Штатов Гарримана,[44] направленное на мое имя в начале прошлого месяца. – Молотов докладывал вождю об этом письме, однако не осмелился напомнить сейчас об этом, поскольку Сталин таких напоминаний не любил. – Гарриман ясно указывает на то, что представители регента предпринимали также попытки установить контакты с британскими дипломатами. Однако ни американцы, ни англичане пока что не ведут переговоры с Хорти о перемирии, о чем посол и поспешил уведомить нас.

Сталин слушал его, стоя в стороне от стола, попыхивая трубкой и глядя себе под ноги. Он никак не прокомментировал слова наркома, но, подняв глаза, устремил свой взгляд не на него, а на генерала армии Алексея Антонова. Обнаружив это, нарком Молотов с облегчением вздохнул.

– Наши союзники действительно не ведут эти переговоры, или делают вид, что не ведут? Как считаете, Алексей Иннокентиевич?

– После вашего звонка, товарищ Сталин, я запросил самые свежие разведданные, касающиеся режима Хорти и ситуации в Венгрии. Есть сведения, что немцы действительно готовят свержение Хорти, чтобы привести к власти уже упомянутого товарищем Молотовым руководителя партии «Скрещенные стрелы» Ференца Салаши. В Венгрии членов этой партии называют «нилашистами».

– Считаете, что это будет государственный переворот?

– Военный переворот, если выражаться точнее. Имеются сведения, что в Будапеште тайно объявился начальник отдела диверсий Главного управления имперской безопасности Отто Скорцени. Тот самый, который похитил Муссолини.

– В Будапешт прибыл Скорцени?

– Вместе с группой своих диверсантов.

– Это очень любопытный факт. Операция по освобождению Муссолини из-под ареста была неплохо спланирована. Но первый диверсант рейха тянуть со свержением регента не станет, поэтому времени у нас остается очень мало.

– Он слишком заметен для того, чтобы долго оставаться в Будапеште инкогнито.

Антонов помнил, что Сталин уже дважды расспрашивал его о Скорцени и дважды отзывался о нем с похвалой. Даже когда интересовался: «Правда ли, что этот „человек со шрамами” готовит покушение на меня?»

– То есть, может случиться так, что наши переговоры с представителями Хорти окажутся слишком запоздалыми, а потому бесперспективными, так вы считаете, товарищ Антонов?