Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах) (СИ) - Аредова Дарья Владимировна - Страница 77

И как это они ухитрились, интересно?.. Вы не подумайте ничего такого, но меня охватил чисто научный интерес.

Ладно, к черту, пока что. С ранками и прочей ерундой потом разберемся.

С таким вот расчудесным настроем я и прошел километра два по пустым улицам, зачем-то нарезая круги и упрямо прислушиваясь к тишине, и сам не заметил, как оказался у дверей бара. Просто в какой-то момент поднял голову – а он вот он, стоит себе. Автопилот, видимо. Я усмехнулся, хотя и не было мое положение особенно-то веселым.

Дверь была приоткрыта. Она болталась на одной петле и жалобно поскрипывала, будто тихонько стонала. У меня возникло ощущение, что брошенный дом плачет и зовет людей, потому что ему страшно медленно умирать в одиночестве. Неприятное ощущение.

Приоткрыв дверь, я шагнул в зал. Внутри было темно и пахло пылью, ржавчиной, пустой свежестью и немного плесенью – как и положено в покинутом людьми здании. Заунывно пел сквозняк.

Что-то белело на полу, прямо под ногами. Я опустился на колено и осторожно протянул руку. Открытка. Можно было различить в полутьме быстрые летящие строчки, выведенные обыкновенной, синей, такой знакомой шариковой ручкой – и ручка эта вдруг показалась единственным родным существом в пустом городе.

А в следующий момент где-то внутри разлился неприятный холодок, побежал по пальцам. Сердце забилось чаще.

Это был мой почерк.

Это была моя открытка.

Лежала в общежитии себе на полочке, и я мог поклясться, что на обратной стороне у нее красные розы. И желтая лента. И...

Ветер взметнул пыль, я рефлекторно дернулся, неосторожно вдохнул, закашлялся, и открытка рассыпалась легким прахом.

Сделалось жутко.

Надо уходить. Надо уходить, Селиванов. Надо искать выход...

Ч-черт... неужто...

Нет, об этом даже думать не хочется.

Неужто... в прошлое меня уже перекидывало... если... если это – будущее...

Я резко распрямился, развернулся к двери. Где-то на чердаке стукнуло.

Наверное, просто нервы не выдержали. Хотелось безумно, до одури, увидеть хоть кого-нибудь живого – человека ли, животное, да хоть тварь – пускай! Хоть кого-то живого. Увидеть движение, услышать голос, ощутить тепло живой энергии вместо вязкого ледяного болота мертвого города. Моего города!

Развернувшись обратно, я на пределе скорости метнулся к лестнице – мне было плевать, что она рискует в любой момент обвалиться со мной вместе, я прыгал через пять ступенек, с какой-то дурацкой надеждой успеть, хотя и знал, что никого-то наверху нет, просто это дом потихоньку рассыпается. Первый пролет, второй, третий. Арматура не выдержала.

Лестница с грохотом осыпалась. Я уцепился за обнажившийся хвост искореженной арматурины и подтянулся на последнюю ступеньку, уселся на краю, разглядывая облако пыли внизу. Здание дрогнуло, будто некое большое животное, которое спало себе спокойненько, а его вдруг потревожили.

Привет. Дурак ты, Селиванов. Нервы ни к черту. Ладно, я псих, терять мне нечего.

Короткий полет вниз, приземление на обломки кирпичей и бетонных плит – и быстрый выход на улицу.

Дом будто бы только этого и ждал. Дрогнули стены, болезненно заскрежетала арматура, зашелестела, осыпаясь, штукатурка, скрежетнули жалобно плиты. Я метнулся на середину проспекта, к мосту, где зданий не было, и рушиться было нечему.

А дом с оглушительным грохотом рухнул, рассыпаясь обломками кирпичей и со звоном брызнув стеклами. Один кирпич все же долетел, царапнул по щеке.

Земля вздрогнула, и затем еще долго утробно гудела, успокаиваясь. Я стер ладонью кровь. Прощай, друг.

Становилось все светлее. И жарче. Я уже давно скинул куртку и рубаху, оставшись в неположенной мне по уставу футболке, а солнце все припекало. Шаги шелестели по рассыпающемуся асфальту, по мертвым листьям, по некогда бывшему кирпичом и бетоном, песку, и серой пыли. Что же здесь произошло? Куда ушли люди?..

Одежда насквозь пропиталась потом, сапоги раскалились. Один в чем-то увяз – я перевел взгляд под ноги. Плавился асфальт.

Нетушки, если так и дальше пойдет, я и правда зажарюсь заживо, а такая перспектива меня абсолютно не прельщает, хоть убей.

Да и вообще, куда это я иду, интересно? Кого я рассчитываю найти?

Голова кружилась, в глазах темнело, пальцы скользили по коже куртки. Чтоб тебя, солнце... Даже не верилось. Совсем как в прошлом, только жарче.

...Вначале повеяло прохладой – и только затем я увидел лес, темная стена возвышалась всего в нескольких шагах. В другое время я бы развернулся обратно – но только не тогда. Лучше уж от тварей отбиваться – тем более, если их нет – а вот, случись мне еще несколько минут гулять под солнцем – меня просто-напросто тепловой удар хватит, и привет. Пишите мне красивую эпитафию в стихах.

Под сапогами захрустели ветки, я бегом пролетел несколько метров, цепляясь за деревья и, задыхаясь, сполз по стволу березы на землю. Она была мягкая, она была прохладная, она была влажная. Привычная.

Небо пронзительно синело сквозь ветви, сверкали солнечные лучи.

— Да чего ж ты, а?.. – риторически прошептал я солнцу. Оно, разумеется, не отозвалось.

Зато впереди шевельнулось, заворочалось, большущее, мохнатое, грозно щелкающее здоровенными челюстями – человека перекусить раз плюнуть. Я даже улыбнулся.

— Ты не представляешь!.. – доверительно сообщил я самке Araneus Rubiginosus, вытаскивая из-за пояса пистолет. – Ты не представляешь, как же я тебе рад...

Нэйси

— Нэйси, гляди-и...

Я глядела. Глядела и глазам своим не верила, но что было – то было, честное слово. Вот, не сойти мне с этого места – станки работали. Станки работали, а свет горел. Не все станки, разумеется, но многие.

Но самое интересное происходило впереди.

Это был, наверное, морок, потому что впереди, за пыльным стеклом, стояли люди. Их было несколько, и двое о чем-то спорили, склонившись над столом и глядя вниз, на отделявший нас от окна конвейер, еще двое стояли перед большим пультом поблескивающим огоньками диодов, и один что-то пил из кружки, облокотившись о стену.

— Нэйси, ты тоже их видишь?

— Вижу...

— А они нас?

— Не знаю... нет, вроде.

— Нэйси, пойдем к ним.

Я так растерялась, что даже позволила Алисе протащить себя за руку несколько метров, до тех пор, пока не очнулась уже перед скрипучей ржавой лентой конвейера. Алиса запрыгнула вверх. Конвейер двигался, но на нем ничего не лежало. Лента была ветхая, во многих местах протертая, и широкая. Я даже вздрогнула.

— Не лезь на конвейер! Дура, не вздумай лезть на конвейер!

— Ничего, – отозвалась Алиса, делая шаг вперед. Нет, ну и безмозглая же... твою ж дивизию!

Я попыталась стащить Алису обратно на пол, но не успела – как раз в тот момент, когда мои пальцы почти сомкнулись на ее рукаве, она, как и следовало ожидать, поскользнулась и плюхнулась на полотно. Я чертыхнулась, догнала дуреху и сдернула-таки вниз, а она взвизгнула – прядь волос зацепилась за лохмотья прорехи на проржавевшем металле. Алиса уселась на пол и принялась тереть голову, а видение растаяло, будто его и не было вовсе. Но свет по-прежнему горел.

— Нэйси, – всхлипнула Алиса, – извини...

— Не лезь напролом, – буркнула я, поправляя перевязь с оружием. – Обойди сторонкой. И не гоняйся за миражами...

— Не буду, – серьезно пообещала она, поднимаясь.

Стекло было мутным и пыльным, стол покосился, диоды не горели. Не было там никаких людей. А что было – не знаю.

Мы направились дальше.

Дэннер

Паук спружинил на лапах, готовясь к атаке. Проголодался, наверное, бедняга. Такие не ловят на паутину. Они ею плюются. Прицельно и, как правило, очень метко. Вообще-то, они не совсем пауки, а вязкая, похожая на клей, штука – не паутина, но с виду эти твари похожи на красных тарантулов, и потому их так и называют пауками. Название, к слову, в шутку выдумал я, когда заменял преподавателя у нас в академии... давно было дело... а Кондор и остальные подхватили. «Ржавый Паук» – а что, звучит! Пусть и не гордо, зато какой простор для фантазии!