Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах) (СИ) - Аредова Дарья Владимировна - Страница 46

— И вы хотите, чтобы я уничтожил центр управления.

Ребята оживились. На их счастье, я сообразил, что к чему достаточно быстро – видимо, они ожидали, что будет сложнее.

— Да! – Лаура даже привстала. – Пойми, ты здесь единственный, кто способен это сделать!

— Ясно. – Я усмехнулся. – Что ж, вставай, поднимайся, рабочий народ. Вперед, на баррикады. Показывайте ваш компьютер.

Мне вернули оружие и личные вещи, но куртку не отдали. Впрочем, от нее мало, что осталось. Пришлось геройствовать в полураздетом виде, но это ничего. Холодно только – а когда это, интересно, меня беспокоили подобные бытовые мелочи?.. На все, что не смертельно, внимания обращать не следует, зачем же время тратить. Так и вся жизнь пройдет, пока будешь о мелочах думать.

Мы поднялись наверх и направились в центральный корпус. Лаура шла впереди. Я видел ее шуструю худенькую фигурку с остриженными под каре темными прямыми волосами. Остальные шли чуть поодаль, и я слышал только шаги. Мы обошли дырку в земле, миновали груду кирпичей и оказались перед входом в корпус. Здесь девочка обернулась и прошептала:

— Следи, когда выйдет охрана.

Фраза совсем невинная – если трактовать ее в буквальном смысле. Я кивнул и проверил крепления метательных ножей. Незачем расходовать патроны.

Охранники умерли быстро.

— Туда! – шепнула Лаура, которая все это время стояла, отвернувшись и старательно не замечая творимого мною точечного геноцида. И мы бегом бросились через широкую дорогу перед корпусом. Я даже успел на ходу вернуть себе ножи.

Артур встретил нас на крыльце.

Он молча указал куда-то вглубь темного вестибюля и первым метнулся в темноту. Нам, соответственно, ничего больше не оставалось, как его догонять, что мы и сделали.

Я ни о чем не спрашивал и ничего не уточнял, просто шел за ребятами. Они бы все равно не смогли мне ответить, и приходилось полагаться на сообразительность. Что ж, это мне всегда неплохо удавалось – удалось и теперь

Следующие двое охранников стояли у входа на лестницу – их я просто придушил – еще двое – у коридора левого крыла второго этажа.

Мне было непривычно и неприятно убивать людей. Если честно, до прибытия в подземный город я этим вообще не занимался – как-то прочно, непоколебимо устоялось в подсознании беспрекословное табу, наверное, продиктованное каким-то древним, могучим инстинктом: Человек – не тварь. Человеческая жизнь священна, и подлежит защите и охране – всегда, везде, в любой ситуации, до последнего вздоха. Я где-то читал о руководящих нами инстинктах, знаю и о потребности человека оберегать и защищать себе подобных. Наверное, это и есть совесть – каждый раз мне приходилось мобилизовать всю волю на то, чтобы переступить через себя. Я успокаивал себя тем, что убиваю плохих людей, руководствуясь принципом меньшего зла, но знал, что это неправда. Просто у меня не было другого выбора. Я защищал свою жизнь, и жизни и свободу этих ребят – но для того кто-то другой должен был погибнуть, уйти, уступить дорогу. Уступить силой. Мне было противно до тошноты, я чувствовал в такие моменты ненависть не только к сложившейся ситуации, но и к самому себе, и руки вдруг отказывались подчиняться, становясь будто чужими, и менее быстрыми и точными были удары, движения, обычно такие привычно-легкие. Я ненавидел охотников, но еще больше ненавидел себя – за то, что убиваю их, будто тварей – внешне хладнокровно и безжалостно. Нет, я не изменюсь.

Несмотря ни на что я все же так и останусь самим собой. Я никогда не смогу привыкнуть к такому.

Подземный город диктовал свои законы – жестоко, равнодушно и беспрекословно. Здесь все было не так, как у нас, наверху, все иначе. Я был здесь чужим, и казалось, будто кровь вскипает в жилах от одной только мысли, что я мог бы здесь жить, и стать убийцей, а главное – принимать убийство человека как должное, так, как принимают и охотники, и охранники города, и вот эти ребята. Здесь убийство – норма жизни. Это только для меня – невообразимое святотатство. И для таких, как я.

Шаги были не слышны – мы шли практически бесшумно, без света, словно тени, ориентируясь на слух, обоняние и интуицию, а потому охранники даже не успевали сообразить перед смертью, кто, собственно, и откуда на них напал. И это было вдвойне противно. На войне, разумеется, все средства хороши – но, черт возьми, убиваешь – так убивай честно! Не равняйся тварям!

Ага, и уважай человеческую жизнь и право на ее защиту... А пока ты будешь так уважать – часовые запросто поднимут тревогу. И ничего у тебя не получится.

Мне было грустно. Грустно и невероятно, невыразимо противно.

Ладно, что-то я разнылся. Можно подумать, любовный роман пишу – а не отчет. Не подумайте, что я перед вами оправдываюсь за всю эту грязь, нет. Не перед вами. Перед самим собой.

Ласточка... Отчего-то возникло странное желание обнять ее, прижаться к ней, будто к матери. Чтобы поняла, успокоила, сказала, что все хорошо. Странно. Почему так? Раньше со мной никогда такого не бывало. Может, потому, что раньше я никого не любил по-настоящему.

...Едва только я об этом подумал – как вдруг инстинктивно ощутил ее присутствие. И это ощущение меня добило окончательно.

Все, добровольно сдаюсь в психушку. И больше спорить не буду! Правы, похоже, Кондор и компания – я ненормальный. Впрочем, я и раньше этого не отрицал... А теперь, видимо, рехнулся окончательно и бесповоротно. Ну, откуда тут взяться Ласточке?!

Тем не менее, идущая впереди Лаура тоже остановилась. Я чувствовал ее замешательство. Остальные едва на нас не налетели.

Щелкнул предохранитель в моей руке. Тишина, казалось, зазвенела, точно перетянутая струна. Я стоял в непринужденной, расслабленной позе, готовой в любое мгновение обратиться в боевую стойку или стремительный удар. Привычка – твари чувствуют человеческое напряжение на уровне инстинкта. Если хочешь остаться в живых – не привлекай внимания.

Но это не твари. Это человек. Не охотник.

Не враг. Растерян. Боится. Готов сражаться до конца. В принципе, храбрый, но сейчас немного напуган, хотя больше заинтересован нами. Эмоции будто вились в скудном холодном воздухе цветными струйками – я читал их, словно книгу.

И вдруг – что-то резануло по сердцу, теплое, сильное, упругое, родное, пронзительно-щемящее. Ни с чем не спутать.

С ума сойти. Я впервые в жизни – или, точнее, на своей памяти – не поверил своим ощущениям. А между тем, они меня ни разу еще не подводили. На той же памяти.

Но этого не может быть. Просто не может быть.

Или... Хотя... Почему это – очень даже может!

Я медленно подошел к стене и опустился на колено, вернул предохранитель на место. Голос куда-то пропал, и у меня получился только хриплый полушепот.

— Ты здесь?.. Откуда?

Она замерла. Затем осторожненько переменила позу. Голос прозвучал полуслышно.

— Дэннер?..

У меня будто гора с плеч свалилась.

— Дэннер, Дэннер. Как ты... – А, к черту!..

И я на какое-то мгновение просто перестал себя контролировать – этого мгновения мне хватило, чтобы, – пожалуй, чересчур резко и сильно, – обнять ее и прижать к груди. Как же я за нее беспокоился!.. Я даже не замечал, как руки мои гладят ее по спине, а губы почти беззвучно повторяют какую-то романтическую ерунду – да это было и неважно. Важно то, что она жива и невредима. И больше мне ничего не нужно. Клянусь, ничего.

Из бешеного водоворота эмоций меня вызволил голос Лауры – будто рыболов выдернул на леске пескаря.

— Дэннер! С тобой все в порядке?.. Ответь!

Я вдруг обнаружил нас всех в непроницаемой темноте подземелья и заставил себя выпрямиться и отозваться.

— Да, все хорошо. Здесь мой друг.

Ласточка вздрогнула.

— Друг? – удивилась Лаура, осторожно делая шаг в нашу сторону. – Какой друг? Откуда?

— Меня схватили и притащили сюда, – на удивление толково поведала Аретейни. – Меня и Нэйси. Я ее искала только что.