На линии огня - Тамоников Александр Александрович - Страница 32

Кулагин быстро захмелел на старые дрожжи, хотел ударить кулаком по столу, но промахнулся и грохнулся на пол. Водка вырубила капитана. Пришлось тащить его в комнату. Вскоре он уже храпел на софе.

В дверь неожиданно позвонили.

Луковцев взглянул на Черникова:

— Ты еще гостей ждал? Может, мы помешали?

— Никого я не ждал…

Он прошел в прихожую, открыл дверь. На пороге стоял посыльный ремвзвода.

— Меня к вам наш врач послал, просил передать, чтобы вы прибыли в полковой медицинский пункт.

— Ясно, передай врачу, подойду!

— А еще, товарищ капитан, замполит наш капитан Елисеев приказал узнать, один вы или нет.

— Что значит один?

— Я слышал, в полку офицеров каких-то ищут.

— Передай замполиту: у меня никого не видел. Понял?

— Так точно!

— Ступай!

Черников вернулся на кухню.

Луковцев, прикуривая сигарету, посмотрел на Черникова:

— Слышал твой разговор с посыльным. Значит, нас с Кулагиным хватились.

— Да. Андрюху не поднять, а вот тебе надо бы показаться в полку.

— Ты прямо сейчас в ПМП пойдешь?

— А чего время тянуть?

— Ну, тогда я с тобой. Или поодиночке лучше будет?

— Да ладно тебе! Нам еще прятаться не хватало…

— А спросят, где Кулагин?

— Мы не знаем. Пусть ищут.

— Лады.

Александр переоделся в форму, и они с Луковцевым, оставив Кулагина в квартире, направились в гарнизон. Там командира батареи спровадили прямо в штаб полка. Черников же прошел в полковой медицинский пункт. Начальник ПМП капитан Булганин поинтересовался состоянием здоровья Александра, завел на него карточку.

Из полкового медпункта Черников прошел в парк, где проверил несение службы внутренним нарядом, чем занимается ремвзвод. Оказалось, с утра наконец-то из рембата доставили двигатель для «Урала», и подчиненные лейтенанта Лысенко занимались установкой его на автомобиль. Комбат приказал, чтобы утром «Урал» был на ходу. Из парка Александр вышел на улицу и не спеша пошел домой.

Кулагин пришел в себя около шести. Поднялся с софы, посмотрел на Черникова мутными покрасневшими глазами:

— У нас там похмелиться осталось?

— Да есть немного.

— Дело!

Кулагин прошел на кухню, выпил сто граммов водки.

— А где Семен?

— В части.

— Чего он туда пошел?

— Вас искали, он и пошел.

— Блин! Завра опять мозги вправлять будут.

— Так ты сам на это напрашиваешься.

— А что делать, раз с катушек слетел?

— Мой тебе совет: не пей сегодня. Выспись, а завтра прямиком к командиру дивизиона. Он у вас мужик толковый, нормальный. Поймет — поможет! Ну, без выговора не обойдешься, но что такое выговор? Надо в себя приходить, Андрюха.

Кулагин, соглашаясь, кивнул:

— Все ты верно говоришь, Саша, только не знаешь, как мне плохо.

— Знаю. Потому и хочу помочь.

— Тогда, если разрешишь, я до утра у тебя останусь, ладно? А то дома опять скандал с Викой ждет. Не выдержу, уйду в винарню, а поутру… ну ты сам знаешь.

— Оставайся. В спальне раскладушка, в гардеробе белье.

— Ты сам, что ли, стираешь простыни, наволочки?

— Нет. Здесь, у чехов, насчет этого сервис на уровне. По телефону, что в прихожке на стене висит, можно и еду заказать на дом, и из прачечной рабочего вызвать, и даже бригаду уборщиков. Так что пользуюсь чешским ненавязчивым сервисом.

— Так на этот сервис никакой зарплаты не хватит.

— Ошибаешься. Расценки на удивление небольшие.

— Да? Умеют жить, рогалики!

— Умеют! Короче ты устраивайся, да отходи от пьянки. Если совсем хреново станет, в холодильнике бутылка пива стоит. Но это НЗ употреблять только в крайнем случае.

— Понял. А ты, что уходишь?

Александр кивнул:

— Да, прогуляюсь.

— Пойдешь в свой гостинец?

— Ну, во-первых, гостинец не мой, во-вторых, почему бы и нет — ведь одна из девушек, которую мы вытащили из горящего вагона, работает там.

— Злата? Да ты что? Серьезно?

— Вполне.

— Тогда другое дело.

Черников переоделся, вышел из дома. У подъезда с ним впервые за все время проживания среди чехов поздоровался пожилой мужчина с 3-го или 4-го этажа, ранее демонстративно не обращавший на Александра никакого внимания:

— Здравствуйте, пан офицер!

— Здравствуйте!

— Я каждое утро в рабочие дни езжу в соседний поселок мимо вашего гарнизона. Мог бы брать вас с собой.

— Благодарю, но здесь недалеко. Весьма признателен за предложение.

— Ну что вы? Все мы люди!

— Да, все мы люди! Благодарю.

Удивленный поведением мужчины, имевшим репутацию ярого противника присутствия советских войск в Чехословакии, Александр направился к кафе.

В гостинец «Под каштаном» он вошел в 18.45. Внутри, как всегда, царил полумрак, и посетителей было всего двое. Ранее их здесь Черников не замечал. Не увидел он и Златы. За стойкой сидела ее мать. Она улыбнулась Черникову. Александр подошел к женщине.

— Вечер добрый, пани Мария!

— Добрый, пан капитан! Я благодарю вас за то, что вы спасли жизнь моей дочери.

— Так на моем месте поступил бы каждый.

— Не скажите, пан капитан, не скажите. Вижу, вы получили травмы?

— Царапины.

— Будете ужинать?

— Извините, а Злата сегодня что, не работает?

Пани Мария как-то странно, даже сожалеюще посмотрела на Черникова:

— Да, сегодня она не работает. Скорей всего и завтра ее здесь не будет.

— Что-нибудь случилось?

— Приболела. Температура. Простудилась.

— Вот оно что… Жаль!

Женщина вздохнула:

— Моя дочь нравится вам?

— Нравится, пани Мария. Но у Златы есть жених, и я не намерен вмешиваться в их отношения. Тем более, для вас я чужой. Иностранец…

— У Златы больше нет жениха. Марек во время катастрофы бросил ее. Он струсил, бежал, оставив дочь погибать. Какие после этого у них могут быть отношения? Да и, — пани Мария вновь вздохнула, — к сожалению, вы тоже нравитесь ей. Если не сказать большего. Я не должна была говорить этого, но вам лучше знать. Вы мужественный человек и должны принять мужественное решение — оставить мою дочь. Поймите меня правильно. Я не хочу зла ни вам, ни тем более Злате, но ваша любовь ничего, кроме страданий, не принесет. Вам не дадут быть вместе. Вы действительно чужой в этой стране, а Злата чужая для Союза. Вам лучше не продолжать. Сейчас это еще возможно. Потом же разрыв станет трагедией. Не подумайте, что я опасаюсь осуждения своих соотечественников. Нет! Я думаю о том, как печально все может закончиться.

Александр внимательно посмотрел в глаза матери Златы:

— Скажите, пани Мария, вы любили своего мужа? Возможно, я задаю нетактичный и даже глупый вопрос, но прошу ответить на него.

— Да, я любила мужа. Когда ваши танки вошли в Бардовице, я чуть ли не на коленях просила его не выходить из дома. Но он не послушался, ушел — и не вернулся. Злате тогда было восемь лет. Узнав о его смерти, я не знала, как мне жить дальше. И, наверное, наложила бы на себя руки, если бы не дочь.

— Я сожалею, что так произошло в ту страшную ночь. Искренне сожалею. Извините, если причиняю вам боль, но ответьте, пожалуйста, еще на несколько вопросов, это важно для меня.

— Спрашивайте.

— Если бы ваш муж оказался не чехом, а немцем, болгарином, поляком, русским, вы полюбили бы его?

— Вот вы к чему клоните… Мне было все равно, кто он по национальности.

— А если бы вам предложили оставить его, предупредив, что дальнейшие отношения принесут вам только боль, вы бросили бы его?

— Нет. — Пани Мария улыбнулась: — А вы хитрый человек, пан офицер.

— Какой же я хитрый? Просто задал вам те же вопросы, которые вы не напрямую, а в форме предостережения задали мне. И получил на них ответы. Мне пришлось побывать там, где каждая минута могла стать последней в жизни, где чувства обостряются до предела и где за мгновения счастья ты готов отдать все! Я был женат и познал боль измены. Мне многое пришлось пережить, пани Мария. Да, я полюбил вашу дочь. И понимаю, что нас ждет впереди — я имею в виду реакцию служб безопасности, но сердцу-то, пани Мария, не прикажешь! И я готов бороться за свою любовь, чего бы мне это не стоило. В конце концов, не расстреляют же нас! А если разлучат… то ненадолго. Я знаю в Бардовице семью, где муж русский, а жена чешка. У них двое детей, и живут они счастливо и часто выезжают в Союз.