На линии огня - Тамоников Александр Александрович - Страница 26

Александр вышел из кабинета. Забрав допуск в секретке, он решил пойти в парк, проверить несение службы внутренним нарядом. Но у входа в клуб увидел особиста гарнизона, или правильнее, старшего оперуполномоченного КГБ по войсковым частям Агранова.

Особист махнул рукой, что означало: у него есть дело к Черникову. Вообще в войсковых частях к особистам было отношение разное: кто-то боялся их, кто-то опасался, кто-то не обращал внимания, но мало кто хотел бы вызвать к себе интерес представителя Комитета государственной безопасности. С Аграновым же офицерам полка и мотострелкового батальона, можно сказать, повезло. Капитан, как говорится, исполняя свои обязанности, не мешал людям жить. Ну, привез офицер из Союза цветной телевизор, продал его — непорядок, конечно, но и не преступление. Хватит с него короткой беседы. Другое дело, если кто-то продал бы бензин из топливозаправщика или вступил в контакт с гражданином западного государства, вот за этим Агранов следил строго. Его не боялись, но и не игнорировали. Особиста просто уважали.

У Черникова с Аграновым сложились дружеские отношения — из-за того, что оба прошли Афганистан.

Александр подошел к особисту:

— Привет, Гена, что-то случилось?

Агранов пожал Черникову руку:

— Ты ничего не хочешь рассказать мне о том, что произошло в кафе «Под каштаном» в понедельник вечером 25-го числа?

— А что именно ты желаешь узнать?

— Не принято, Саша, отвечать вопросом на вопрос.

— Да ничего особенного в кафе не произошло. Я и не помню, что было в тот вечер. По-моему все, как обычно…

— Как обычно, да? А то, что посещая чешское заведение в форме, ты нарушаешь приказ, забыл? И это обычно? Я уже не говорю о разборках со сверхсрочниками. Или это тоже обычно и вполне допустимо?

Черников улыбнулся:

— Да, Гена, деньги тебе не зря платят. Откуда узнал о кафе и стычке со «сверчками»?

— Мне, как — устно ответить на твой глупый вопрос или в письменном виде изложить все тонкости своей работы?

— Понятно. Того, кто стучит тебе, ты не сдашь.

— Насчет стукачей мы отдельно поговорим. Ты не ответил на вопрос.

— Ты насчет «сверчков»?

— Я насчет того, что произошло вечером, 25-го числа в кафе «Под каштаном», и почему ты постоянно проводишь там свободное время?

Александр кивнул в сторону курилки перед штабом батальона:

— Может, туда пройдем? Присядем, спокойно поговорим.

— Пойдем.

Офицеры устроились в курилке. Александр достал пачку «Явы», протянул ее Агранову. Тот отказался:

— Благодарю, бросил.

Черников закурил.

— Значит так, Гена: во-первых, в кафе «Под каштаном» я не заглядываю уже неделю. Во-вторых, до этого проводил там вечера потому, что ужинал в данном спокойном, тихом и уютном заведении. Ты спросишь, чем мне наша офицерская столовая не угодила? Отвечаю: не всегда удается попасть в столовую после службы. Да и в кафе готовят гораздо лучше. А я просто обожаю парки — знаешь, это такие сосиски, сваренные на пару и сдобренные местной горчицей.

— Вот только иронизировать не надо! Я знаю, что собой представляют парки — и на вкус, и на цвет. Продолжай.

— Ну, а по случаю со сверхсрочниками скажу одно: ничего, что представляло бы угрозу безопасности нашего государства, там не произошло. За нарушение же приказа я всегда готов ответить.

— У тебя все?

Александр бросил окурок в урну:

— Так точно, товарищ капитан государственной безопасности.

— А вот у меня имеется другая информация.

— Да? И какая же?

— О подробностях того вечера. Не более и не менее.

— Интересно послушать.

— Послушай!

Агранов в мелочах рассказал о стычке Черникова с сержантами сверхсрочной службы мотострелкового полка Иваном Шалко, Даниилом Гриценко и Анатолием Брусникиным, закончив рассказ вопросом:

— Я ничего не упустил?

Александр вновь улыбнулся:

— Нет. Все точно. Удивительно, кто ж тебе мог все это поведать?

— Какая разница? Но драка в чешском заведении — это серьезно, Саша!

— По-твоему, я поступил неправильно?

— Правильно. Но нарушил приказ — более того, дискредитировал звание советского военнослужащего как воина-интернационалиста в глазах местного населения.

— Что я дискредитировал в глазах чешской общественности? Звание воина-интернационалиста? Да, кому, как не тебе, знать, что чехи считают нас не интернационалистами, а оккупантами? Разве что открыто об этом не заявляют, потому как боятся свою службу безопасности.

— Ты этого не говорил, я не слышал.

— Как скажешь.

— Почему не доложил командованию о происшествии в кафе?

— Сержанты извинились — и передо мной и перед чехами. Считаю, с них хватит.

— Ну ладно, замяли дело, так замяли. В принципе, никому не выгодно поднимать шум — ни нам, ни чехам. Но ты мне объясни все же, как говорится, без протокола, чего ты торчишь в этом кафе? Только о достоинствах местной кухни лапшу на уши не вешай.

Александр посмотрел на Агранова:

— А тебе никогда не хотелось просто посидеть в уютном и тихом кафе за рюмкой водки или чашкой кофе, расслабиться, ни о чем не думая?

— Я дома расслабляюсь, Саша.

— Вот! Ты — дома, потому как жена и приласкает, и расслабит. Меня же на хате, как знаешь, жена не ждет…

— Я знаю, что ты был инициатором развода. Так что в одиночестве своем вини только себя. Но это мутная тема и твои личные дела… Ладно, с тобой все понятно.

— Будешь делать выводы? — усмехнулся Черников.

— Обязательно!

— А как насчет стукачей?

— Ты же сам упоминал службу безопасности ЧССР. Ребята из этого ведомства работать умеют не хуже нас. Да мы их сами и научили. От них информация. А уж откуда они узнали об инциденте в бадыге, не знаю. Наверное, через осведомителей. У них за информацию неплохие деньги платят. Так что то, что ты завязал с похождениями в кафе, хорошо, но думаю, ненадолго. Поэтому советую — заметь, советую, а не предупреждаю — если опять захочешь вернуться, то подумай перед тем, как сделать это.

— Туда я уже не вернусь. Лучше пойду в винарню, к проституткам. Там, похоже, сутенеры отваливают осведомителям гораздо больше крон, нежели служба безопасности.

— Заблуждаешься. Рано или поздно, но кто-то очень сильно погорит на связях со шлюхами. И как бы не наш афганский друг Андрюша Кулагин… Его Вика, за которой самой грехов хоть отбавляй, шум подняла неслабый. Грозится сдать мужа в политотдел. И не дивизии, а корпуса. Представляешь, чем это может для Андрея закончиться?

— Представляю. Так прикрой его!

— Чем и занимаюсь, в перерывах между беседами с такими, как ты.

— Получается?

— На этот раз прикрою, но если Кулагин не остановится, я буду бессилен что-либо сделать для него. Ты бы тоже поговорил с ним.

— Поговорю, — кивнул Александр. — Завтра у меня командировка в Гребов. Вернусь — поговорю!

— Зачем едешь?

— За картами. Начальник штаба заболел, комбат решил отправить меня.

— Понятно. Удачи, Саша!

Агранов направился в полк, Александр прошел в техническую часть. Домой он пошел после отбоя. Дойдя до дома Златы, остановился, поднял голову. Представил, как он входит в подъезд этого дома, поднимается на второй этаж. Злата открывает дверь. Он обнимает, целует ее. Принимает душ. Затем они садятся за стол, ужинают. А потом он относит ее на руках в спальню. Она тихо постанывает в предвкушении сладостной близости…

Черников тряхнул головой:

— Черт! Так и с ума спрыгнуть можно. Не будет ничего. Ни ужина, ни постели, ни Златы… Надо поговорить с комбатом, чтобы в общагу перевел. Черт с ними, с неудобствами, с шумом — все лучше, чем в комфортабельной квартире тихо, но верно лишаться рассудка.

Вздохнув, капитан пошел дальше. А из темного окна второго этажа дома Златы его провожали грустные глаза девушки. Но об этом советский офицер знать не мог. Узнал бы — пошел к ней, и никакие запреты, приказы, инструкции не остановили бы. Побежал бы к той, кого полюбил всей душой…