Чисто английское убийство - Хейр Сирил - Страница 22

— Но ведь вы не видели лорда Уорбека сегодня утром?

— Конечно, нет.

— Ни до завтрака, ни после?

— Разумеется, нет! Даже такой иноземец, как я, сержант, понимает, как неуместно навещать английского джентльмена до завтрака. А после завтрака, уверяю вас, я прошел прямо в архив и оставался там до вашего прихода. А почему вы спрашиваете?

— Кто-то, — ответил Роджерс мрачно, — побывал у его светлости после того, как Бриггс подал ему завтрак, и до того, как он вернулся за подносом.

На это д-р Ботвинк ничего не сказал. Брови его вопросительно поднялись, а рот округлился в изумленное «о»!

— Кто-то, — продолжал сыщик, — сообщил ему о смерти сына. Когда Бриггс вернулся за подносом, он нашел его в состоянии полнейшей сердечной слабости.

— И он, бедняга, умер?

— Нет, еще жив, но только-только. Не могу сказать ни того, доживет ли он до тех пор, когда мы сможем достать врача, ни того, сможет ли врач что-либо сделать для него. Сильно сомневаюсь в этом.

— Так! — сказал д-р Ботвинк тихо, как бы про себя. — Этого и следовало ожидать. Да, я нахожу это очень логичным. А ваш второй вопрос, сержант?

— Я хотел только узнать, что в этой комнате так заинтересовало вас, на что вы смотрели?

— Рад, что вы меня спросили. Я сказал, что хотел бы вам помочь, не так ли? Так вот, я смотрел на книгу, которая навела меня на мысль, возможно, и не лишенную значения. Я смотрю на эту книгу и сейчас.

Д-р Ботвинк встал и подошел к книжной полке в противоположном углу комнаты.

— Вот эта книжка, — сказал он, приложив палец к томику в зеленом переплете, — «Жизнь Уильяма Питта»,[13] сочинение лорда Розбери. Слабая работа, но отнюдь не поверхностная. В ней говорится о Питте-младшем, знаете, о втором сыне великого члена палаты общин. Вам следовало бы прочесть ее, сержант.

— Спасибо, сэр, — сказал Роджерс сухо. — Сейчас меня интересует смерть Роберта Уорбека, а не жизнь Уильяма Питта.

— Это немного выходит за рамки моего периода, — невозмутимо продолжал д-р Ботвинк, — и поэтому я не стыжусь признаться, что не могу указать вам точной даты, но я думаю, что это произошло в 1788 или 1789 году. Во всяком случае, в книжке Розбери вы ее найдете. Но понимаете, важно не то, что произошло в этом году, а то, чего не произошло. Вот что действительно было важно. Как с собакой у Шерлока Холмса ночью.[14] Вам не интересно, сержант Роджерс? Вы думаете, что я просто играю свою роль рассеянного профессора? Жаль, жаль! Во всяком случае, я сделал все, что было в моих силах, чтобы вам помочь. Разрешите уйти?

XII

Спальня и библиотека

Полнейшая тишина окружала старый дом. Не было даже слабого ветерка, который поколебал бы густой туман, нависший над погребенной под снегом местностью. Глядя из высокого окна в спальне лорда Уорбека, Камилла Прендергест видела перед собой мир, в котором сама жизнь словно остановилась, — мир бесформенный, бесцветный и, по всей видимости, безграничный. Трудно было поверить, что за этим пустым, безжизненным пространством жизнь идет своим чередом, что по оживленным морским путям вдоль берегов корабли осторожно пробираются во мраке или бросают якорь, тревожно окликая друг друга хриплыми сиренами; что по всей Англии наперекор морозу и снегу мужчины и женщины собрались, чтобы весело провести Рождество. Еще труднее было представить себе, что эта полная изоляция кратковременна, что она мимолетная причуда природы и что через несколько дней, а может быть, даже и часов, она исчезнет и Уорбек-холл и все, что в нем произошло, станет пищей ненасытного любопытства внешнего мира.

Она вздрогнула и, отвернувшись, окинула взглядом комнату. За исключением тиканья часов на камине, здесь все было также неподвижно и безмолвно, как и снаружи. Лорд Уорбек лежал на постели, и лицо его было едва ли не белее подушки, а дыхание таким слабым, что пододеяльник у рта почти не шевелился. Так он пролежал все утро, лишенный дара речи и без сознания, изолированный от окружающих людей, которые и сами были отрезаны от мира. Когда Бриггс доложил, в каком состоянии он нашел лорда Уорбека, Камилла согласилась посидеть с ним так же, как соглашаются побыть с покойником, потому что ни она и никто другой не в силах были ему помочь.

Она встала, подошла к кровати и наклонилась над неподвижной фигурой. Ей показалось, что лицо его стало еще бледнее, а дыхание еще слабее, но трудно было что-либо сказать определенно, настолько слабо теплилась в лорде Уорбеке жизнь. Хорошо еще, что он был жив. Она пристально смотрела на тонкие изможденные черты, потом отвернулась. В эту минуту за ее спиной тихо открылась дверь и вошел Бриггс.

— Как его светлость? — спросил он.

— Как будто без перемен, — ответила Камилла. — Как вы думаете, Бриггс, долго еще так протянется?

— Не могу вам сказать, миледи, — ответил дворецкий тем же ровным, спокойным тоном, каким он ответил бы на любой вопрос, касающийся домашних дел. — Я пришел доложить, — продолжал он тем же тоном, — что подам завтрак через четверть часа.

— Я не хочу есть.

— Позвольте заметить, миледи, нам всем надо поддерживать свои силы. Я думаю, что вам все-таки нужно покушать.

— Ну тогда пришлите мне чего-нибудь сюда. Я не могу оставить его светлость в таком состоянии одного.

— Осмелюсь сказать, миледи, что вам надо подумать и о себе. Вам нельзя оставаться целый день взаперти. А чтобы оставить его светлость одного, об этом и речи нет. С ним будет сидеть другое лицо, я договорился.

Одиночество обострило чувствительность Камиллы. Она заметила несколько необычную интонацию Бриггса — что в другое время пропустила бы мимо ушей — и живо переспросила:

— Другое лицо? Кого вы имеете в виду? Кого-либо из слуг?

— Не то чтобы из слуг, миледи. Здесь моя дочь, и она готова сменить вас на это время.

— Ваша дочь? Как странно, Бриггс, я совсем забыла, что вы человек семейный. Где она?

— В коридоре, за дверью, миледи. Смею вас уверить, что на нее вполне можно положиться.

Первый раз губы Камиллы сложились в слабую улыбку.

— Иначе она вряд ли была бы вашей дочерью, — сказала она. — Я хотела бы ее видеть.

Бриггс подошел к двери и немедленно вернулся.

— Моя дочь Сюзанна, миледи, — сказал он.

— Здравствуйте, — сказала леди Камилла тоном, чуть-чуть преувеличенно вежливым, каким хорошо воспитанные женщины обычно разговаривают с теми, кто ниже их по общественному положению.

— Здравствуйте, — ответила Сюзанна. В ее тоне послышался глухой вызов, и Бриггс неодобрительно щелкнул языком, заметив, что она не добавила «миледи».

Сама не сознавая почему, Камилла вдруг почувствовала, что эта девушка к ней относится враждебно. Это вовсе не была та девушка, которую она ожидала увидеть. Перед ней стояла женщина, в поведении которой чувствовались затаенный вызов и недоброжелательство. Она собиралась поздороваться со вновь пришедшей и уйти, но что-то побуждало ее остаться и выяснить, что же кроется за этим выражением лица — и вызывающим, и одновременно испуганным. Это была странная сцена. Не говоря уже о приличиях, на всех троих действовало, что они находятся в комнате тяжелобольного, и поэтому они говорили приглушенными голосами, из уважения к ничего не видящему и ничего не слышащему больному.

— Мы ведь раньше с вами не встречались? — спросила Камилла.

— Нет, не встречались.

— Вы живете не здесь?

— Нет. Я приехала день-два назад.

— Понимаю. Вы хорошо скрывали ее, Бриггс.

— Папа не хотел, чтобы знали, что я здесь.

Бриггс начал было что-то говорить, но Сюзанна опередила его:

— Рано или поздно все равно узнают, папа. Почему не сейчас?

Камилла недоуменно переводила взгляд с одного на другого.

— Не понимаю, о чем идет речь, — пробормотала она. — О чем узнают?

— Пожалуйста, не обращайте на нее внимания, миледи, — вмешался Бриггс, явно расстроенный. — Не надо мне было позволять ей приходить сюда. Если б я только знал… Сюзанна, тебе не велено было разговаривать с миледи таким образом.