В поисках Одри - Кинселла Софи - Страница 12

На следующий день Фрэнк появляется в дверях норы и с ходу объявляет:

– Я сейчас приведу Линуса поздороваться.

– Ага, – отвечаю я, постаравшись произнести это расслабленно и небрежно. – О’кей.

Расслабленно и небрежно? Какой бред. У меня все тело напряглось. Участилось дыхание. Из-за паники я вся на взводе. И теряю контроль над собой. Мне слышится голос доктора Сары, и я пытаюсь вспомнить то ощущение спокойствия, когда она рядом.

Не гони свои чувства.

Не забывай, что сработал допотопный участок мозга.

Скажи ему, что все в порядке.

Чертов допотопный мозг.

Вообще с этими мозгами такая ситуация, если вы не в курсе, что это всего лишь комок желе. Деленный на части, какие-то классные, а какие-то лишь даром место занимают. По моему скромному мнению.

Так что уж без этой допотопной части я могла бы обойтись. Без этой «мозжечковой миндалины», как ее называют в книгах. Когда вы замираете от страха, значит, это та самая миндалина взяла над вами верх. (Допотопной частью ее называют потому, что она, очевидно, зародилась еще тогда. До начала официальной истории.) И эта миндалина совершенно нерациональна и неразумна. Ее единственная цель – вас защитить. То есть сбежать, подраться или замереть.

Так что рационально я могу себе сказать, что оказаться с Линусом в одной комнате, поговорить и все такое – ничего страшного. Переживать не о чем. В чем проблема-то? Поговорить. Какая опасность может таиться в разговоре?

Но мой допотопный мозг все равно бьет тревогу: «Красный свет! Опасность! Беги! Паника! Паника!» И он при этом довольно громок и убедителен. И тело склонно слушаться его, а не меня. Вот в чем фигня.

У меня напрягся каждый мускул. Взгляд испуганно мечется из стороны в сторону. Если бы вы меня видели, подумали бы, что я оказалась в одной комнате с драконом. Допотопная часть мозга разошлась. И хотя я отчаянно приказываю себе не обращать внимания на ее глупости, это дается нелегко, когда в голове разбушевалось доисторическое чудовище, приказывающее бежать.

– Это Линус, – врывается в мои мысли голос Фрэнка. – Оставлю вас наедине.

И он оказывается в дверях раньше, чем я успеваю убежать. Те же каштановые волосы, та же непринужденная улыбка. Чувства у меня какие-то совершенно нереальные. Я слышу лишь голос собственного разума: «Не убегай, не убегай, не убегай».

– Привет, – говорит он.

– Привет, – удается выдавить мне.

Смотреть на него или даже в его сторону совершенно невозможно, так что я отворачиваюсь. Совсем. И таращусь в угол.

– Ты как, в порядке? – Линус на несколько шагов продвигается в комнату и останавливается.

– В порядке.

– А на вид не скажешь, – осмеливается прокомментировать он.

– Ну. Да.

Я пытаюсь придумать какое-нибудь объяснение, не включающее слов «ненормальная» или «чокнутая».

– Иногда мое тело вырабатывает слишком много адреналина, – наконец говорю я. – Такая у меня особенность. Дыхание учащается и все дела.

– А, ясно. – Мне кажется, что Линус кивает, хотя, ясное дело, посмотреть на него и проверить я не могу.

Для меня просто сидеть с ним в одной комнате, не убегая, все равно что родео. Приходится прикладывать невероятно много усилий. Руки сами завязываются в узлы. Мне до боли хочется схватиться за собственную майку и изодрать ее в клочки, загвоздка лишь в том, что я поклялась доктору Саре, что перестану рвать одежду. Так что не буду. Даже с учетом того, что мне от этого стало бы намного лучше, даже несмотря на то что пальцам до смерти хочется найти какое-нибудь безопасное занятие.

– Жаль, нам этого на биологии не объясняют, – говорит Линус. – Это куда интереснее, чем жизненный цикл какой-нибудь амебы. Можно присесть? – неловко добавляет он.

– Разумеется.

Он устраивается на краешке дивана, а я, будучи не в силах совладать с собой, начинаю отодвигаться.

– Это из-за того, что… случилось?

– Отчасти. – Я киваю. – Значит, ты в курсе.

– Ну, просто слышал. Все об этом говорили, ясное дело.

Меня охватывает мерзкое чувство. Сколько раз доктор Сара повторяла мне: «Одри, никто тебя не обсуждает». Так вот, оказывается, она не права.

– Фрея Хилл теперь учится в той же школе, что и моя кузина, – продолжает он. – А что с Иззи Лоутон и Ташей Коллинз, я не знаю.

От этих имен меня передергивает.

– Я совершенно не хочу об этом разговаривать.

– А. Ясно. Это вполне объяснимо. – Немного поколебавшись, Линус добавляет: – Так, значит, ты темные очки почти не снимаешь.

– Да.

Возникает пауза, и мне кажется, он ждет, что я ее заполню.

Да вообще-то почему бы и не сказать? Если не я, то, наверное, Фрэнк это сделает.

– Мне трудно смотреть людям в глаза, – признаюсь я. – Даже родным. Слишком… не знаю. Как-то чересчур.

– О’кей. – Он какое-то время думает. – А как-нибудь еще общаться можешь? По мылу?

– Нет. – Я морщусь словно от боли и сглатываю. – Сейчас нет.

– Но записки-то пишешь.

– Да. Записки пишу.

На какое-то время повисает тишина, а потом на диване рядом со мной появляется бумажка. На ней всего одно слово:

Улыбнувшись, я беру ручку.

Тоже пишу я и толкаю листок обратно. Через миг он снова рядом со мной, и мы так ведем беседу, на бумаге.