Страдания Адриана Моула - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 31

– Не нравится мне, что моя девочка в гробу на холоде лежит. Она любила, чтоб тепло было.

Никто из родных Квини не пришел, поэтому маме пришлось хозяйничать. (Квини с родней поругалась из-за Берта: не хотели они, чтобы старики женились.)

Когда похоронные машины приехали, мы (я и еще два мужика из морга) посадили Берта на переднее сиденье. В другую машину набились не такие важные гости, после чего мы медленно двинули к крематорию Гилмора. Когда проезжали через ворота, какой-то незнакомый дедуля снял шляпу и поклонился. Берт сказал, что знать не знает этого старика. Меня до глубины души тронуло такое внимание к чужому горю.

Мои предки в церкви при крематории рядом сели. Даже их на время объединила смерть Квини. Мы с Пандорой сели по бокам от Берта. Он сказал, что ему рядом со “шпингалетами” веселее.

Служба прошла быстро; спели хором любимый гимн Квини – про ясли, где Христос родился, и еще одну песню из ее любимых, “Если бы я правил миром”.

А потом уже только один орган играл, и гроб поплыл к темно-красным бархатным шторам у алтаря. Когда гроб у самых штор оказался, Пандора за спиной Берта ко мне наклонилась и на ухо прошептала:

– Боже, какое варварство! Прямо как дикари!

Берт прохрипел:

– Вот и нет больше моей девочки.

И все. Квини сгорела в печке.

У меня ноги так тряслись, что чуть в проходе не свалился. Когда вышли, мы с Пандорой разом вверх посмотрели. А там серый дым из трубы поднимается, и его ветерок уносит. Квини всегда говорила, что ей летать хочется.

Лично я считаю, что в жизни и смерти есть какой-то смысл. Вот Рози у нас родилась, – значит, Квини место для нее должна освободить. Поминки отмечали у Пандоры, здорово весело было. Берт был в порядке; даже пару шуточек отпустил. Но я заметил, что о Квини никому вспоминать не хотелось. Когда я ее имя произносил, все глаза отводили и притворялись глухими. Ни черта себе. Это что ж получается? Берт опять один и никому не нужен, кроме меня?

А у меня, между прочим, в июне экзамены!

14 декабря, вторник

По Радио-4 сообщили, что правительство тратит миллиард фунтов стерлингов на закупку вооружения. Вот гады. А у нас в школе закрывается лаборатория, потому что нет денег на зарплату учителю! Бедного мистера Хилла выбрасывают на пенсию – и это после тридцати лет каторжного труда с опасными бунзеновскими горелками. Нам будет его не хватать. Строгий он, конечно, до жути, но справедливый. Никогда над нами не насмехался и даже слушал, что ему говорят. А если прилично ответишь, то угощал маленькими “Марсами”.

15 декабря, среда

Вечером поставили елку. Она у нас кое-где проржавела, но я выкрутился: самые ржавые ветки дождиком серебряным обмотал, чтобы не отвалились. Мама велела украсить елку игрушками, которые я еще в детстве делал. Сказала, что это трогает ее сердце. Елка вышла супер, особенно когда я все размалеванные шары и пошлых ангелочков развесил.

Я вынул Рози из кроватки и показал ей, с чего начинается Рождество. Кажется, она была не в восторге. Даже наоборот, зевать начала. Зато у пса случился один из его приступов бешеной радости, так что пришлось его от елки оттаскивать и воспитывать скрученным в трубку “Гардианом”.

16 декабря, четверг

Купил упаковку самых дешевых рождественских открыток, но поздравления пока писать не стал. Посмотрю, кто мне первый пришлет.

17 декабря, пятница

Наша школьная почта – такое же дерьмо, как и национальная. Послал Пандоре открытку еще перед утренней линейкой, а она получила только к концу последнего урока!

Завтра же узнаю, кто из первоклашек сегодня эльфом-почтальоном работал, и пропесочу как следует.

18 декабря, суббота

Почтальон Кортни зашиб 150 фунтов на чаевых и на целый уик-энд уматывает в Венецию! Каждый человек, говорит, должен хоть раз в жизни справить Рождество в Венеции. Вот класс! Мне бы так. Еще Кортни сказал, что английские каналы тем, что в Венеции, в подметки не годятся.

19 декабря, воскресенье

Сегодня Рози Джермина Моул первый раз в жизни улыбнулась. Улыбка была адресована псу.

Звонил отец, спрашивал, чем собираемся на Рождество заниматься. Мама ответила с сарказмом в голосе:

– Ничем особенным, Джордж. Обожремся индюшатиной, налакаемся до поросячьего визга и будем менять перегоревшие лампочки на гирляндах.

– А мы, – сказал папа, – хотим встретить это Рождество тихо, по-домашнему. Только я и мама. Вдали от наших родных и любимых.

– Звучит божественно. Пардон, Джордж, мне некогда. Нужно бежать. У дверей толпа ухажеров с ящиком шампанского.

Наглое и бессовестное вранье! Толпа ухажеров – это я, а ящик шампанского – чашка какао, которую я маме принес.

20 декабря, понедельник

Завтра каникулы! В школе все просто ошалели. Девчонки целый день шушукаются, кто сколько открыток получил. Школьная почта зашивается.

Сам я никому открытки не послал. Жду – пришлет мне кто-нибудь или нет.

Завтра школьный концерт. Я всегда участвовал, а в этом году пролетел. Зато мама довольна, потому что эти концерты не выносит, а теперь ей и идти не надо.

21 декабря, вторник

Последний день в школе.

Слава богу! Получил семь рождественских открыток. Три очень даже ничего, со вкусом. Остальные четыре – мура. Никакой художественной ценности и бумага дерьмовая, на стол поставить нельзя. Как только прочел, по-быстрому черкнул семь открыток и вручил первому попавшемуся "эльфу". Режиссер рождественского спектакля (“Как важно быть серьезным”) мистер Голайти только отмахнулся, когда я пожелал ему удачной премьеры:

– Ну и удружил ты мне, Адриан. Дезертировал, можно сказать, и теперь Эрнеста лилипут играет!

Это он о коротышке Питере Брауне, у которого мать всю беременность дымила как паровоз!

Все равно я рад, что от роли отказался, потому что спектакль с треском провалился. Леди Брэкнелл забыла свою главную реплику: “Что? Саквояж?!” – а Питер Браун (Эрнест то есть) все время стоял за креслом, одна макушка торчала. Симона Бейтс здорово играла Гвендолен. Вот только татуировками своими все сверкала. Ну а про остальных и писать неохота.

Зато декорации были что надо! Я поздравил мистера Анимбу, нашего учителя труда, и сказал, что он внес большой вклад в спектакль. Мистер Анимба глаза выпучил и прошептал, как в шпионском фильме:

– Как ты думаешь, никто не заметил, что я воспользовался декорациями из “Питера Пэна” трехлетней давности?

Я его убедил, что зрителям не до того было, чтобы глазеть в окна на сцене, за которыми пальмы дыбились.

Мистер Голайти после спектакля будто растворился. Вроде бы перед самым концом вспомнил про свою мать в больнице и слинял по-тихому.

А вообще-то самым классным был антракт, когда Пандора в комнате отдыха на виоле играла.

22 декабря, среда

Обеднел на 15 фунтов. Пришлось снять со своего Строительного счета.

Многовато, конечно, сам знаю, но у меня же теперь лишние расходы на Рози!

21.30.Совсем забыл, что Квини больше нет. Мог бы и не шиковать. Вот башка дырявая!

23 декабря, четверг