Гибель королей - Корнуэлл Бернард - Страница 65

– Ты вдова Оффы, – сказал я, и она молча кивнула. – Где его собаки?

– Я утопила их, – ответила она.

– Сколько ярл Сигурд заплатил твоему мужу, чтобы он соврал нам? – спросил я.

– Не знаю, что ты имеешь в виду, – сказала она.

Я повернулся к Ситрику.

– Обыщи дом, – велел я ему. – Забирай все продукты.

– Ты не имеешь права… – начала Эдит.

– Я имею право делать то, что считаю нужным! – оборвал я ее. – Твой муж продал датчанам Уэссекс и Мерсию.

Она стояла насмерть, оказываясь что-то признавать, однако в этом недавно построенном доме было слишком много свидетельств богатства его обитателей. Она завопила, вцепилась в меня, когда я снял золото с ее шеи, а потом принялась изрыгать проклятия нам вслед, когда мы ушли. Я покинул город не сразу, сначала заехал на кладбище у собора, и там мои люди выкопали тело Оффы из могилы. Он заплатил серебром священникам за то, чтобы его похоронили поближе к останкам святого Чада – он считал, что через эту близость ему откроется дорога на небеса в тот день, когда Христос вернется на землю, – но я сделал все возможное, чтобы переправить его грязную душу в христианский ад. Мы перетащили его гниющее тело, обмотанное бесцветным саваном, на край города и бросили в реку.

После этого мы поехали на восток выяснять, обрекло ли его предательство Уэссекс на гибель.

Часть четвертая

Смерть зимой

Глава одиннадцатая

Деревни больше не было. Дома превратились в дымящиеся кучи головешек и пепла, трупы четырех зарубленных собак лежали посреди грязной улицы, с запахом дыма смешивалась вонь поджаренного мяса. В пруду плавало тело женщины, голое и вздутое. На ее плечах сидели вороны и рвали мертвую плоть. На постирочном камне у воды чернела засохшая кровь. Огромный вяз, возвышавшийся над деревней, с одной стороны был обожжен огнем, который поглотил крышу церкви. Дерево выглядело так, будто в него ударила молния: одна половина зеленая, а другая черная, сухая, расщепленная. Остатки церкви все еще горели, и вокруг не было ни одного живого, кто мог бы сказать нам, как называется это место. Десятки черных столбов дыма вокруг говорили нам о том, что не только эта деревня превратилась в руины.

Всю дорогу мы ехали на восток по следам Хестена. В какой-то момент следы повернули на юг и соединились с другими, более многочисленными. Эти следы оставил отряд в сотни лошадей, а может, и в тысячи, и столбы дыма в небе указывали на то, что датчане продвигаются на юг к долине Темеза и к богатому трофеями Уэссексу, расположенному чуть дальше.

– В церкви тоже трупы, – сказал Осферт. Его голос звучал спокойно, но я чувствовал, что он разгневан. – Много трупов, – добавил он. – Наверное, они загнали их туда, заперли двери и подожгли церковь.

– Так же, как поджигают дома, – сказал я, вспоминая, как горел в ночи дом Рагнара Старшего и как страшно кричали люди, запертые внутри.

– Там есть и дети, – уже более эмоционально сказал Осферт. – Их тела съежились до младенческих!

– Их души с Господом, – попыталась утешить его Этельфлед.

– Хватит жалости, – решительно произнес Осферт, глядя в небо, серое от туч и дыма.

Стипа тоже посмотрел в небо.

– Они движутся на юг, – сказал он.

Он помнил о приказе вернуться в Уэссекс и очень переживал из-за того, что я задерживаю его в Мерсии, когда датские орды угрожают его родной земле.

– А может, в Лунден? – предположила Этельфлед. – Может, на юг до Темеза, а потом вниз по реке до Лундена?

Она думала о том же, о чем и я. Я же думал об обвалившихся стенах, о Йорике, который внимательно изучил оборону города. Альфред понимал важность Лундена и поэтому попросил меня захватить его, но понимают ли это датчане? Тот, кто владеет Лунденом, контролирует Темез, а Темез ведет в глубь Мерсии и Уэссекса. Лунден является центром активной торговли, в него сходится множество дорог, и тот, кто владеет Лунденом, тот держит в руках ключ от южной Британии.

Я посмотрел на юг, где в небо поднимались клубы черного дыма. Там прошла датская армия, возможно, только вчера, но единственная ли это армия датчан? А вдруг еще одна уже осаждает Лунден? Или уже захватила город? Меня так и подмывало сорваться с места и поскакать прямиков в Лунден, дабы убедиться в надежности его обороны, но для этого пришлось бы отказаться от преследования армии датчан, чей путь обозначался пожарами.

Этельфлед наблюдала за мной и ждала ответа, но я ничего не сказал. Мы вшестером находились в центре сожженной деревни и сидели в седлах, в то время как мои люди поили своих лошадей в пруду, где плавал раздувшийся труп. Этельфлед, Стипа, Финан, Мереваль и Осферт смотрели на меня, а я пытался мысленно поставить себя на место командующего датчанами. Кнута? Сигурда? Йорика? Мы даже не знали, кто ведет их.

– Мы последуем за этими датчанами, – наконец решил я и кивнул в сторону юга.

– Я должен присоединиться к своему лорду, – жалобным тоном произнес Мереваль.

Этельфлед улыбнулась.

– Давай, я расскажу тебе, что будет делать мой муж, – предложила она, скривившись при слове «муж», словно от него воняло как от сгоревшей церкви. – Он будет держать все свои силы в Глевесестере, – сказала она, – как он сделал в прошлый раз, когда к нам вторглись датчане. – По лицу Мереваля она поняла, что в нем кипит внутренняя борьба. Он был порядочным человеком и, как все порядочные люди, стремился выполнять свой долг, который обязывал его быть рядом с лордом. И в то же время он понимал, что Этельфлед права. – Мой муж, – добавила она, на этот раз без пренебрежения, – разрешил мне отдавать приказы любому из его сторонников, если я встречусь с таковым. Поэтому сейчас я приказываю тебе оставаться со мной.

Мереваль знал, что она лжет. Мгновение он пристально смотрел на нее, затем кивнул.

– Слушаюсь, госпожа.

– Что делать с погибшими? – спросил Осферт, глядя на церковь.

Этельфлед наклонилась и легонько дотронулась до руки своего единокровного брата.

– Пусть мертвые хоронят своих мертвецов, – сказала она.

Осферт понимал, что у нас нет времени, чтобы похоронить мертвых по христианскому обряду, что их придется оставить как есть, но это ни в коей мере не умаляло бушевавший в нем гнев. Он спрыгнул с седла, подошел к церкви, где языки пламени все еще лизали балки, и вытащил из руин две обгоревшие палки, одну футов в пять длиной, другую покороче. Затем он принялся рыться в развалинах домов, пока не нашел кусок кожи, возможно, ремня. Связав этим куском кожи палки, он сделал крест.

– С твоего разрешения, лорд, – обратился он ко мне, – я хочу иметь собственный штандарт.

– У сына короля должно быть знамя, – сказал я.

Он ударил основанием креста о землю, и вверх поднялось облако пепла, а поперечина наклонилась в одну сторону. Все это выглядело бы забавно, если бы не вызывало столько горечи.

– Вот мой штандарт, – сказал он и, подозвав своего слугу, глухонемого Уита, приказал ему нести крест.

Мы поехали дальше по следам через сгоревшие деревни, мимо некогда богатых особняков, сейчас превратившихся в груду почерневших деревяшек, через поля, где жалобно мычали коровы, потому что их никто не доил. Если датчане не забрали коров, значит, они уже награбили огромное стадо, слишком большое, чтобы им можно было управлять в походе. Они наверняка ведут с собой женщин и детей, чтобы потом продать их на рынке рабов. Так что все эти живые трофеи сильно тормозят их. Вместо быстрой, опасной, мобильной армии диких захватчиков они наверняка превратились в растянувшийся на несколько миль караван, отягощенный пленными, повозками, стадами и отарами. Они не отказывают себе в удовольствии время от времени совершать набеги, выделяя для этого небольшие партии, но каждый раз эти отряды пригоняют новые трофеи, которые еще больше замедляют продвижение основных сил датчан.